Владимир Губарев - Супербомба для супердержавы. Тайны создания термоядерного оружия Страница 28

Летом 1947 года Берия впервые приезжает в Челябинск-40. Дела обстоят из рук вон плохо. Сталину бомба обещана к концу этого года, но сроки строительства срываются, а потому надо принимать экстренные меры.

Ветераны вспоминали:

«Берия по промплощадке ездил в бронированном семитонном трофейном «кадиллаке» в сопровождении охраны… Говорил он негромко, с акцентом, не кричал, больше молча слушал пояснения специалистов. Большой свиты вокруг него не было. Далеко не все могли выдержать его пронзительный взгляд. Даже у Курчатова, когда Берия выражал недовольство чем-либо, начинали мелко дрожать руки».

Берия снял прежнего директора, а новым назначил Ефима Павловича Славского.

Десант ученых

В январе 1949 года специальная комиссия нагрянула к Главному конструктору Юлию Борисовичу Харитону, чтобы проверить, какие именно документы он хранит в своем личном сейфе. Речь шла не просто о документах под грифом «сов. секретно», а тех, что относились к «Особой папке», то есть «особо секретные».

Членов комиссии интересовали в первую очередь разведматериалы. Очевидно, пришла информация из Америки, что есть утечка данных по «Манхэттенскому проекту», и спецслужбы США начали проверку всех причастных к нему.

В сейфе Ю.Б. Харитона 26 папок по конструкциям первых американских атомных бомб. Материалы были получены разведкой.

Как ни странно, но академик Харитон держал эти документы еще шесть лет, и только в апреле 57-го года он отправил их в Москву. В Государственном архиве России они хранятся до нынешнего дня.

Юлий Борисович тщательно сравнивал данные, которые были получены разведкой и теми, что представляли его сотрудники. Он проверял каждый этап работы настолько скрупулезно, что порой это вызывало удивление. Но именно такой подход к делу обеспечил успех.

Впрочем, академик Лев Петрович Феоктистов подметил однажды очень точно: «Вы можете копировать других, можете предаваться собственным теоретическим мечтаниям, но пока у вас нет 6–8 кг плутония, мечты останутся мечтами».

К лету 1949 года первые сотни грамм плутония начали появляться, и физики из Арзамаса-16 перебазировались на комбинат № 817. Здесь им были созданы особые условия. Они работали в специальном здании, далеко от цехов. Их расположили так, чтобы никто не мог догадаться, чем именно они занимаются. Охрана тоже была специальной, она состояла только из офицеров.

Вместе с экспериментаторами приехали и теоретики — Зельдович, Франк-Каменецкий, Дмитриев, Гаврилов и другие. Они сразу же обсчитывали все результаты экспериментов.

Будущие академики А.И. Шальников и А.П. Александров отрабатывали покрытие плутония слоем никеля. Г.Н. Флеров и Ю.С. Замятин исследовали оба полушария. Вместе их масса должна быть чуть меньше критической. И только после подрыва обычной взрывчатки «шарик» должен сжаться, и тогда произойдет цепная реакция. Эти эксперименты были очень опасны, а потому ученым отвели домик в лесу. Их называли «лесниками», даже после того, как две полусферы были приняты специальной комиссией.

Всю работу по технологии изготовления деталей для первой атомной бомбы курировал Харитон. Он давал заключение о пригодности той или иной детали для заряда. 5 августа 1949 года Акт о приемке полусфер из плутония подписали Ю.Б. Харитон, А.А. Бочвар и В.Г. Кузнецов.

8 августа все детали из плутония были отправлены литерным поездом в КБ-11. В ночь с 10 на 11 августа была проведена контрольная сборка бомбы.

21 августа заряд и три нейтронных запала были доставлены специальным поездом на полигон. 29 августа проведено испытание первой атомной бомбы.

5 ноября 1949 года на комбинате № 817 были изготовлены две плутониевые полусферы. Так начал формироваться наш ядерный арсенал.

«Банка вечного хранения»

Среди документов «Атомного проекта СССР» хранится тот единственный, который приоткрывает тайну создания комплекса «С». Это протокол совещания у Б.Л. Ванникова, посвященный строительству хранилища радиоактивных отходов.

Это было грандиозное сооружение. Резервуары из нержавеющей стали помещались в каньон с бетонными стенами. Сверху они были накрыты железобетонной плитой.

«Объект «С» предназначался для временного хранения радиоактивных жидкостей…

Прежде чем рассказать о трагедии, случившейся в сентябре 1957 года, вернемся на пульт управления первым реактором.

Во время пусковых работ Курчатов написал знаменитую фразу: «Предупреждаю, аппарат никогда ни в коем случае нельзя оставлять без воды».

Эта заповедь всегда доминировала в атомной энергетике. Она была нарушена лишь однажды, здесь, на «Маяке». И случилось это в сентябре 1957 года. Одна из банок осталась без охлаждения, и произошел гигантский взрыв. Достаточно сказать, что огромная бетонная плита весом почти в 160 тонн была поднята в воздух на высоту несколько десятков метров…

Когда вижу эту запись, сделанную рукой Игоря Васильевича Курчатова, я всегда вспоминаю этот взрыв…

Мы встретились с теми ветеранами «Маяка», кто непосредственно участвовал в ликвидации той аварии. Это Евгений Ильич Микерин и Евгений Георгиевич Рыжков.

Рыжков. Я пришел на «Маяк» 13 сентября 1957 года. За две недели до аварии.

Микерин. Следует помнить, что в 57-м году радиохимия была только на «Маяке». В Сибири аналогичные производства появились позже, пока был всего лишь один завод. Реактора вырабатывали плутония гораздо больше, чем мог переработать наш завод. В 1952 году появилось задание на разработку нового завода. В 55-м приступили к его строительству. В 53-м я получил хроническую лучевую болезнь, мне надо было уходить, но я остался на заводе — просто некем было заменить. Когда же началось строительство нового предприятия, меня перевели туда. Аварию 57-го года я встретил там. Мы готовились к тому, чтобы пустить вскоре первую нитку на заводе. Это было длинное-длинное пятисотметровое здание, в котором осуществлялась полная автоматизация процессов, была полная механизация замены арматуры, ремонта вентилей, трубопроводов и так далее, — то есть коренным образом пересматривалась технология, чтобы практически полностью обезопасить людей от радиации. Было две задачи: во-первых, резко увеличить производительность завода и, во-вторых, обеспечить безопасность эксплуатационного персонала. Эти задачи были реализованы на стадии проектирования и строительства… Все оборудование уже было смонтировано для первой очереди, велись монтажные работы по его обвязке, и мы уже мечтали о том времени, когда радиохимическое производство станет чистым и безопасным… Но пришло 29 сентября 1957 года.

Рыжков. Было воскресенье, я был дома. Раздался хлопок, который, в общем-то, никого не удивил, потому что шла стройка — в карьерах взрывали породу… Но через некоторое время стало известно, что на промплощадке произошла авария. Утром в понедельник мы были мобилизованы практически на круглосуточную работу по ликвидации этой аварии. Каждый делал свое дело. Нас, по сути дела мальчишек — мне было 19 лет, — не направили на промплощадку в серьезные места, а оставили в городе. Днем обследовали город, а по ночам проводили определение наличия радионуклидов в окружающей среде. То есть анализировали и продукты питания, и сено, и листву, и воду и так далее и тому подобное. Это была лабораторная работа. А другие специалисты занимались ликвидацией аварии непосредственно на промплощадке.

Микерин. От места взрыва новый завод находился в 500 метрах, и черная туча накрыла его. Нас засыпало радиоактивным пеплом, землей, кусками бетона и железа. Нас было пять человек в тот вечер на заводе. Приборов не было, а потому радиационную ситуацию не знали. Наконец появились дозиметристы. Фон был огромный, и мы поняли, что ситуация чрезвычайно сложная.

— Правда ли, что в первые часы шла речь о закрытии производства и эвакуации города?

— Такое предложение возникло утром 30 сентября, пока не были известны все последствия аварии. Тогда еще не владели ситуацией и не очень понимали, что происходит. Вечером в воскресенье уже была создана комиссия, ее возглавил Николай Николаевич Семенов. В ту пору он был заместителем главного инженера. Потом он стал директором комбината. Утром собралась рабочая комиссия, и все мы должны были принести с объектов картограммы. Утром не получилось, но вечером 30 сентября мы уже смогли доложить о ситуации на каждом объекте. Целый день мы вели измерения по разным направлениям. Новый завод мы строили на чистом месте, а к вечеру 29 сентября оно оказалось одним из самых загрязненных.

Рыжков. Надо сказать, что мы город отстояли! Город сохранили в чистоте, специальные меры были приняты… Буквально на следующий день транспорт с промплощадки в город уже не ходил. Организовали пересадку на пропускном пункте. Один транспорт курсировал на территории промплощадки, в загрязненной зоне, а другой транспорт ходил в город. Сумели сохранить и озеро Иртяш — наш питьевой водоем. Так что относительная чистота в городе была обеспечена. Конечно, пришлось помыть улицы, принять другие меры. Авария непосредственно городу не принесла каких-то катастрофических последствий. Чего нельзя сказать о тех селах, которые расположены на «следе». Пришлось эвакуировать 20 деревень, более 10 тысяч человек были переселены в другие места. В общем, авария имела серьезные радиационные последствия.