Владимир Куценко - Тревожные будни Страница 29

— Так вы их и не нашли? — спросил я у Исабаева.

Абдылда Исабаевич отпил маленький глоток чаю:

— Отчаяние овладело мной. Вдруг вижу, сыплется на шесток из печной трубы сажа. Думаю, басмач недобитый спрятался.

— Вылезай! — закричал, маузер выхватил.

А на шесток женские ноги ступили, детские потом. Это жена с дочкой от бандитов спрятались. Почти сутки простояли они на коленях в печной трубе, пошевелиться боялись. Пособил я им выбраться, а жена и дочь слова вымолвить не могут, даже плакать у них сил нет. Обомлели.

Обнимаю я их, бормочу ласковые слова, а в мозгу ощутимо, будто пульс под пальцами, бьется мысль: ведь люди, убитые в нашем селе, и те, что погибли вчера и позавчера и во все эти годы, может быть, поражены из оружия, которое отремонтировал Дердеш-мерген! И хотел он этого или не хотел — он тоже виновен в гибели ни в чем не повинных дехкан! Лучше бы принять ему смерть в те минуты, когда его увозили — пусть против воли, — а не беречь свою жизнь!

Нехорошо стало у меня на душе... Ой как нехорошо. Но понял я, что идти с такими мыслями на встречу с Абдуллой и готовиться к свиданию с Дердеш-мергеном нельзя. И коли не поборю в себе такое настроение, то надо пойти к начальству и сказать, чтоб дело с кузнецом доводил до конца другой человек.

Моя жена готовила еду, а я сидел, держа дочь на коленях, прижав ее голову к своей груди, и думал, что поеду я к своему начальству в Ош и откажусь от дела с кузнецом. Представил я себе, как приду в управление и как скажу обо всем, и что мне ответит начальник. «Ты коммунист?» — спросит он меня. «Да». — «А кем ты бил? И кто тебя, бывшего мальчишку-раба, сироту и беспризорника, бросил на произвол судьбы?» — «Такого не могло уже быть. Люди из рода большевиков, как говорили тогда киргизы, не могли бросить человека на произвол судьбы». — «Вот, — скажет мне начальник, — ты думаешь поступить так, как не должны поступать люди из рода большевиков. Прав ли ты?» Мне нечего будет ему ответить. И еще он скажет: «Ты — коммунист, и дело, которое тебе поручено, лишит Джаныбека его силы и власти, лишит денег, оружия и продовольствия. Все награбленное Джаныбеком ты вернешь дехканам. Как ты можешь думать об отказе от дела, которое тебе поручила партия?» И снова ответить я бы не смог. Лишить Джаныбека денег и оружия значило предотвратить тысячи убийств, спасти кров тысячам дехкан, дать им спокойную жизнь

Вечером я простился с женой, поцеловал спящую дочурку и отправился на встречу с Абдуллой.

Он ждал меня в условленном месте, под мостом. Абдулла старался казаться спокойным, но ему это плохо удавалось.

— Дядя хочет встретиться с вами, джолдош Абдылда! — выпалил он, едва я подошел.

— Все ли ты ему рассказал?

— Все, Абдылда-ака.

— Не торопись, джолдош, отвечай по порядку.

— Он гора, а не человек. Он уже ждал меня, сидел у камня, а я подумал, что в темноте вдруг камень вырос в два раза. И испугался, когда скала протянула ко мне руки. «Не бойся, — сказал он. — Это я — твой дядя». Он посадил меня к себе на колено, а голова моя едва до груди ему доходит. Руку свою на плечо положил, мне показалось, что его ладонь шире моей спины. «Как живешь?» — спросил он. Я ответил — и про колхоз, и про комсомол, и про то, что я командир добротряда, что учусь и других учу. «Кто тебе помог таким стать?» — спросил дядя. «Есть один человек», — ответил я. И про вас, джолдош Абдылда, рассказал. «Можно мне встретиться с этим человеком?» — спросил дядя. «Он должен прийти к вам или вы к нему?» — тоже спросил я. «Пусть он придет сюда ночью один, как и ты, — сказал Дердеш. — Я сумею проследить, один он придет или нет. Так ему и скажи. Я не попадусь в ловушку».

Мне тогда подумалось: «А если Дердеш готовит западню для меня? Если на встречу придет не он, а джельдет Осман-Савай? Или оба вместе?»

Абдулла между тем продолжал:

— «Зачем вам с ним встречаться, Дердеш-ака? Не надо. Нас трое молодых. Ваши сыновья да я. И мать моя, И жена ваша, мы все хотим с вами жить. Заберите нас в Кашгарию. Вы там живете, и мы станем там жить».

Столкнул меня дядя с колен: «Я одиннадцать лет с волками живу! Ты тоже волком хочешь стать? Сумасшедший ты? Ты здесь человеком стал, тебя Советская власть учит. Ты работу имеешь, а хочешь зверем быть? Басмачи грабят и головы рубят, так ты тоже хочешь бандитом стать? Пусть сам я пальцем никого не трогал, в набеги не ходил, а коней ковал, оружие чинил, а они им убивали. Думаешь, я своих сыновей волками хочу видеть?»

— Так ли он говорил, Абдулла? — спросил я.

— Так, джолдош Абдылда. Слово в слово.

— Он первым попросил встречи со мной?

— Первым, джолдош Абдылда.

Это мне не понравилось, насторожило. «Уж не исмаилит ли Дердеш?» — подумал я. Есть такая, секта мусульманская. Исмаилиты были коварными врагами Советской власти в то время. Не существовало невыполнимого приказа для исмаилита, даже если бы исмаилиту понадобилось собственными руками убить своего сына. Больше того, чтоб скрываться и быть полезным секте, исмаилит мог принять любую другую веру, служить тому, кому самому мюриду выгодно, или выполняя задание своего старца пира: «Мюрид в руках пира подобен трупу в руках обмывателя трупов»...

Стук в дверь номера прервал Исабаева. Горничная принесла свежий чай.

Воспользовавшись тем, что рассказчик умолк, я спросил:

— И вы, несмотря ни на что, пошли на эту встречу? Или дело обернулось по-другому?

Исабаев ответил мне не сразу. Он неторопливо смаковал свежий чай, тонкий аромат которого наполнял гостиничный номер.

Но нетерпение мое было велико, я повторил вопрос:

— Вы, зная о возможной ловушке, все-таки пошли на свидание с Дердеш-мергеном?

— Нельзя подняться, если не упал; нельзя победить в себе страх, не испытав его. Конечно, я пошел на свидание с Дердеш-мергеном. Я выполнял приказ. И мое сердце приказывало мне то же, — сказал Исабаев. — Вряд ли дурной человек стал бы ждать двадцать три дня встречи с детьми.

Однако как бы иначе он выманил меня? Конечно, не прошли мимо ушей курбаши сведения — при встрече со мной погиб его старший сын! Уже одного этого достаточно для мести, чтоб голову мою выбросили из мешка к ногам Джаныбека. А сколько джигитов недосчитывалось в его банде после каждой схватки с моими добротрядцами! Сколько раз сам курбаши едва уносил ноги от нас! Возможно, я пойду на свидание с существом, у которого холодное сердце змеи. Не поэтому ли с ним явился сюда Осман-Савай?..

«Не слишком ли много я думаю об опасности?» — спросил я себя.

Абдулле я сказал:

— Встречусь с Дердешем. Место пусть он сам назначит.

Мне понадобилось снова съездить в окружной центр — Ош.

Начальство подумало, посовещалось и решило: главное — переход Дердеша к нам и обнаружение сокровищницы. Мне приказали действовать по обстановке.

Снова я увиделся с Абдуллой. Парнишка сказал, что Дердеш-мерген будет ждать меня в час ночи в ущелье, около того же камня, у караташа.

Знал я это место и камень знал. Он торчит у берега ручья. Узкое ущелье там расширяется, и издали можно приметить человека. Правда, до восхода луны еще много времени оставалось, и как увидеть сидящего в тени человека, мне было непонятно. Однако мерген есть мерген — великий охотник, и если он уверен — увидит меня и, конечно, проследит заранее, чтоб ему не попасть в западню.

Вместе с Абдуллой в магазине «Памирстроя» мы купили мяса, сахару, конфет, печенья, и я попросил передать женщинам, чтобы они хорошо подготовились к встрече гостя.

От юрты, где жила семья Дердеш-мергена, до караташа километров пять. Проехал последний патруль. Я оставил коня у юрты и пошел по ущелью вдоль ручья. Шел в темноте, не скрываясь, даже изредка особо сильно задевая сапогами камни.

Звезд не было, земли не видать, на память двигался. Сотый раз, считай, тропку эту проходил и вышел к караташу точно. Но, наверное, все-таки волновался и добрался быстрее. Сел я на корточки около камня. Маузер на всякий случай в рукаве шинели спрятал: не испарились же мои подозрения о басмаческом коварстве.

Тихо, так тихо вокруг, будто я один на всем свете. Дыхание свое слышу, да, обтекая какой-то камушек, вода позванивает тонко. Долго сидел, так долго, что в темноте стал видеть — светлеет полоска ручья. Бывает такое особо мрачными ночами.

Потом словно бы развиднелось чуть-чуть. Приметил я склоны ущелья, точно стены, высокие и плоские, взмывающие ввысь. И что-то черное, чернее склонов, и огромное то ли скатывается бесшумно, то ли спускается ко мне. Черное это, крупнее, чем камень караташ, самый крупный среди камней, к ручью покатилось. И на фоне светлеющей в ночи воды увидел я: перешагнул кто-то ручей. Человек, значит. Только такого огромного мне еще не приходилось встречать.

Поднялся я с корточек. Жду...

Громадина прямо ко мне идет. Значит, видит.

Подошел словно при свете дня. Обнял меня. Я рядом с ним, ну, ребенок пяти лет. Рук у меня не хватило, чтоб обхватить его за пояс, выше не дотянуться.