Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1 - Балинт Мадлович Страница 29

Эти две дефиниции связаны между собой: определение «государства» содержит в себе понятие «политическая власть», которое можно обнаружить в «политическом режиме», – это способность добывать ресурсы, управлять ими и распределять их с применением насилия. Следовательно, государство – не что иное, как центр политической власти, контролируемый людьми, которых обычно называют «правящей элитой» и которые осуществляют власть посредством институционализированного набора формальных и неформальных правил [♦ 2.2.1].

В определении государства есть два важных концепта, которые необходимо пояснить. Первый – «применение насилия» – особенно важен, потому что тесно связан с бинарной оппозицией «добровольность – принуждение», к которой мы часто обращаемся в нашей книге. Мы определяем насилие следующим образом:

♦ Насилие – это тип воздействия, при котором один человек наносит ущерб другому человеку или его имуществу против его воли.

Когда мы говорим о «применении насилия» государством, это означает, что обязательства, налагаемые государством на граждан, такие как сбор денег (налогообложение) или предписания вести себя определенным образом (законы), при их невыполнении подкрепляются угрозой насилия, то есть возможностью нанесения ущерба людям и их имуществу против их воли. Так, принуждение к исполнению налагаемых государством обязательств, как правило, осуществляют правоохранительные органы (полиция).

Угроза насилия, используемая государством, является наиболее важной формой государственного принуждения. Тем не менее важно отличать насилие от принуждения в целом, поскольку отождествление этих двух понятий, хотя и может быть обоснованной философской позицией[197], не отвечает описательным целям нашей структуры. Если их уравнять, это приведет к смешению двух видов ненасильственного обмена, когда А принимает предложение Б, потому что (1) рассчитывает улучшить свое изначальное положение (благосостояние, благополучие и т. д.) и потому что (2) не ожидает улучшения своего изначального положения, но стремится избежать его ухудшения. Мы видим, что в первом случае обмен продуктивен, а во втором непродуктивен: А выбирает не наиболее выгодную альтернативу, а ту, которая причинит ему вред, хотя она и является меньшим из двух зол[198]. Предложения непродуктивного обмена, которые можно также назвать угрозами ненасильственного характера, включают, среди прочего, шантаж и экзистенциальные угрозы, например угрозу увольнения с должности, которую сотрудник не может поменять на равноценную.

Если угроза ненасильственного характера успешно меняет поведение А, то улучшается только положение Б, а положение А становится хуже, поскольку теперь он служит исполнению целей Б, а не своих собственных. Здесь необходимо отметить, что результат получается такой же, как и в случае насильственных угроз. Действительно, если А принимает решения, не принимая в расчет свою собственную выгоду, насильственные и ненасильственные угрозы для него по сути одинаковы, ведь оба типа угроз подразумевают вероятность ухудшения его изначального положения. И поскольку нас, как правило, интересуют социальные феномены, так как именно они влияют на поведение людей (социальное действие), для изложения нашего аргумента рассмотрение насильственных действий и ненасильственных угроз вместе, под общим термином «принуждение» будет обоснованным. Такое обобщение дает нам возможность сформулировать более широкое определение этого понятия:

♦ Принуждение – это тип воздействия, при котором действия одного человека подчиняются воле другого человека и противоречат собственным интересам первого. Человек, на которого налагаются обязательства, не может улучшить свое изначальное положение. Он может выбирать только между большей потерей, то есть отклонением предложения, или меньшей потерей, то есть принятием на себя обязательств.

Это определение принуждения наиболее близко к тому, как его понимает Фридрих фон Хайек в своей книге «Конституция свободы» (см. Текстовую вставку 2.1). То, что Хайек называет «свободой» и определяет как отсутствие принуждения[199], мы называем «добровольностью» или «добровольными действиями». Дихотомия принудительных и добровольных отношений является одной из важнейших бинарных оппозиций нашей книги и служит ключевым фактором для различения определенных идеальных типов, институтов и отношений. Кроме того, после Вебера, который определил власть как способность человека осуществлять свою волю по отношению к другим, несмотря на их сопротивление[200], мы можем сказать, что принуждение означает использование власти в общественных отношениях.

Текстовая вставка 2.1: Определение принуждения по Хайеку

Принуждение имеет место, когда действия одного человека вызваны тем, что ему приходится служить воле другого ради достижения не своей, а чужой цели. Дело не в том, что в условиях принуждения человек вообще не принимает решений ‹…›. Принуждение предполагает, что я все-таки осуществляю выбор, но при этом в чей-то инструмент превращен мой ум, потому что открытыми для меня альтернативами проманипулировали таким образом, что поведение, которого добивается от меня принуждающий, оказывается для меня наименее болезненным. ‹…› Принуждением не исчерпываются все виды влияния, которое люди могут оказывать на действия других. ‹…› Нельзя сказать, что человек, который преграждает мне дорогу, и мне приходится отступить в сторону, человек, взявший в библиотеке книгу, которая понадобилась мне, и даже тот, кто производит неприятные звуки и отвлекает меня, тем самым осуществляет принуждение по отношению ко мне. Принуждение подразумевает угрозу причинения вреда и намерение добиться этим от меня определенного поведения. Хотя принуждаемый все же делает выбор, его альтернативы определены принуждающим так, что он выберет то, чего принуждающий хочет. Он не то чтобы совсем не может использовать свои способности, но лишен возможности использовать свои знания в собственных целях. ‹…› Хотя принуждаемый в любой данный момент времени будет делать для себя лучшее из того, что может, единственный общий план, в который составной частью входят его действия, придуман другим[201].

Помимо «применения насилия», мы также хотим обратить внимание на другой важный концепт, включенный в определение государства, а именно «легитимность». Мы подробно поговорим о ней в Главе 4, опираясь на понятие легитимности у Вебера [♦ 4.2.5][202]. Для получения предварительного представления об этом понятии необходимо подчеркнуть, что мы используем слово «легитимный» в описательном смысле. Это означает, что применение такого рода насилия легитимировано его объектами, которые воспринимают наличие государственного принуждения как должное. Это не означает, что люди не могут возражать против методов этого принуждения. Однако вместе с тем подавляющее большинство должно признавать, что (1) государственное принуждение необходимо, то есть применение насилия должно быть монополией одного института, и что (2) государственное принуждение должно каким-либо образом применяться. Если большинство не разделяет подобные взгляды, то у принуждения нет легитимности, и в таком контексте о государстве не приходится говорить[203].

На концептуальном уровне отношения между режимом и государством ясны: государство является центром политической власти режима, который, в свою очередь, представляет собой более широкое понятие, чем государство. Но на практике это различие не всегда так однозначно. В западных политических режимах,