Андрей Романов - Военный дневник Страница 3

3 окт[ября]

Я получил командировку осмотреть тыловые пути корпусов 2-й армии. В 10 ч. вечера я выехал в Варшаву. Мне дали в помощь под[полковника] Ген[ерального] шт[аба] Сергея Карловича Сегеркранца[37]. В 12 ч. ночи мы прибыли в Варшаву. Штаб армии находился в поезде на Брестском вокзале, и локомотив под парами стоял прицепленный к поезду. Я с Сегеркранцем прошли прямо в оперативное отделение, где застали полк[овника] Вялова[38] в очень душном вагоне. Освещалось все лишь свечами, и от этой копоти дышать было трудно. Через некоторое время пришел нач[альник] шт[аба] ген[ерал]-м[айор] Постовский[39], ген[ерал]-квартирмейстер и команд[ующий] 2-й ар[мией] ген[ерал] Шейдеман[40]. Он взял карту и рассказал все дела под Варшавой, начиная с 28 сен[тября]. Как было трудно в первые дни с малыми силами отстаивать город. Но с подходом новых корпусов дела стали лучше, и в данное время бой происходит в районе 10 верст от города. Для общего наступления ждали лишь подхода II Сиб[ирского] кор[пуса] и XXIII [корпуса]. Потери были довольно значительны в первые дни. Теперь немцы атаковали главным образом наш правый фланг [Прушково-Блон], но все атаки были отбиты артиллерийским огнем. С юга ждали подхода V армии [генерала] Плеве[41] с 19 и 5 корп[усами]. Видно было, что ген[ерал] Шейдеман пережил тяжелые дни. Один день неприятель опрокинул одну бригаду, которая отбежала до фортов, но, собравшись, вернулась на линию. Это вызвало в городе панику, которая, к счастью, скоро улеглась. Телефон не переставал работать все время с корпусами. Шли донесения о результатах дня.

В 2 ч. я покинул штаб и пошел спать.

На следующее утро, в 8 [ч.] я поехал на своем моторе в штаб I Сиб[ирского] корп[уса] в дер[евню] Служевицы. Канонада началась с раннего утра и все усиливалась. На горизонте пылала деревня Пясечко, зажженная нашей тяжелой артиллерией. Все небо было затянуто дымом тротиловых бомб. Командир I Сиб[ирского] кор[пуса] ген[ерал] Плешков[42] был очень в духе. Его сибиряки дрались отчаянно, и знаменитый [Машдловский] лес, который считался труднопроходимым, они взяли штыками. Со стороны Прушково и Блона канонада все развивалась. Гул стоял неумолкаемый. Возвращаясь к Варшаве, по сторонам дороги перед временными укреплениями полевых батарей сибиряки строили проволочные заграждения, которыми они воспользовались для сушки белья. Раненых везли мало, бой шел почти исключительно артиллерийский. В самом городе у перевязочного пункта стоял паровой трам с ранеными, и польские вольные дружины заботливо снабжали их папиросами и кушаньем, а у кого повязка была плоха, снова перевязывали в соседнем доме. Эти польские организации работали все время под огнем и так много сделали для раненых, которых эвакуировали с позиций в узкоколейных поездах — трамах. Мои путешествия по тылу лишены особого интереса. Приходилось на каждом шагу вылезать из автомобиля, расспрашивать обозы, определять [номер] Н-ской {Так в тексте} части и проверять по карте, верно ли они стоят. Путаницы было много, и прав был ген[ерал] Рузский, когда он меня послал проверять тыл, что тыльные пути устанавливаются туго, и если их не проверять, то это может плохо отозваться на своевременном питании фронта. А при отступлении — катастрофа. Встречал мало немецких аэропланов. В дер[евне] [Ваверы] обозная охрана открыла стрельбу пачками (что было строжайше запрещено), но, конечно, безрезультатно.

8 окт[ября]

Я поехал по [Венской] дороге на ст[анцию] Прушково. Там встретил ком[андира] IV кор[пуса] ген[ерала] Алиева[43]. В самую станцию попал, как их прозвали, "чемодан"[44], то есть тротиловая бомба, и здорово разрушила среднюю часть станции. Пройдя пешком [к калитке], мы нашли домик снаружи совершенно разрушенным, и четыре трупа немцев лежало во дворе. Рядом в траншеях наших лежали винтовки, масса патронов, многие были залиты кровью, видны были следы перевязок, сброшенные сапоги, рубашки, амуниция и т. д. Окопы были покинуты только вчера. Впереди еще ряд окопов и шагах в 200 немецкие. Дошли и до них. Неприятельские окопы глубже наших и соединены с задними канавами глубиною аршина 2. Там следов крови не нашли, но массу соломы, патронов, жестянок из-под консервов и носилки. Стаканы наших шрапнелей валялись сотнями кругом. Но все, что возможно было собрать, было убрано жителями. Далее в лесу, говорили, было еще много неубранных трупов. Но было далеко идти, и мы вернулись на ст[анцию] и в Варшаву, где пересели на [Калишскую] дорогу и поехали на ст[анцию] Блон. Благополучно доехали до ст[анции] Жарово, где предупредили, что можно проехать еще верст 5 — не более, ибо путь взорван. Доехали до этого места и пошли пешком. Саперы уже работали. Взяли дрезину и поехали. Часто приходилось останавливаться, переносить дрезину на руках через разрушенный участок. Особенно трудно было перебраться через взорванный мост. Ферма провалилась вниз серединой. Кое-как добрались до ст[анции] Блон. Что можно было взорвать, немцы взорвали. Стрелки, рельсы, водяной кран, телегр[афные] столбы. Станцию же обратили почему-то в конюшню, и видно, что стояли лошади там довольно долго. Навозу было много. Они умудрились даже поставить лошадь в самую маленькую комнату, и, видно, лошадь ввели задом, ибо повернуть ее там было невозможно. Навоз указывал, что вводили ее задом. Все шкафы с бумагами перевернуты, разбросаны, разгромлены. Даже домик сторожа и тот разгромили. Нашли массу бутылок из-под вина. Видно, пили много. Даже солдатская фляга — и из той несло коньяком. В саду против ст[анции] похоронен офицер 2 [пионерн[ого]] батальона 3/16 ок[тября], и каска лежит на его могиле. По дороге мы встретили четыре трупа. Карманы у всех вывернуты, сапоги сняты. Один был покрыт шинелью. Шла баба мимо с ребенком. Долго смотрела она на труп; потом палкой попробовала поднять шинель. Шинель отделилась. Она отбросила [ее] в сторону, как будто испугалась. Потом подняла шинель концом палки, взвалила палку на плечи и пошла с ребенком дальше. В самой дер[евне] Блон у казарм пожарной команды мы встретили двух сестер Кр[асного] Креста. Они обратились ко мне с просьбой помочь вывезти 6 раненых. Лошадей не было, и вывезти нет возможности. Я обещал прислать наши моторы, что и было исполнено. Сестры эти были украшены медалями на Георгиев[ских] лентах. Они во время боя работали, собирая раненых, и ген[ерал] Данилов[45], командир XXIII кор[пуса], их наградил. Они о нем отзывались с восхищением. Тут же мы узнали, что недалеко от Блона, в имение гр[афа] Потоцкого, занятое немцами, был привезен смертельно раненный офицер. Те, которые его несли, приняли меры, чтоб удалить любопытных, и, по-видимому, с большим почтением отнеслись к нему. Он скончался, и тело его так же таинственно было вывезено, причем офицеры один день носили на левой руке траур. Теперь мы узнали догадками, что убит был, по всей вероятности, R. Petel-Friedrich[46], сын императора.

Обратное путешествие было очень утомительное, и добрались мы до Варшавы лишь в 8 ч. вечера. Теперь снова монотонная жизнь в Седлеце. Делать нечего. Гуляешь, читаешь, пишешь, спишь, ешь, вот и все.

22 октября

Наш главнокомандующий решил съездить в 10[-ю] армию ген[ерала] Сиверса[47] в районе Сувалкской губ[ернии], дабы выяснить на месте причины медленного наступления на Восточную Пруссию. В 12 ч. ночи мы выехали и 20 окт[ября] к 7 ч. утра прибыли на ст[анцию] Гродно. Было 4 гр[адуса] морозу при сильном ветре. Я с Рузским сели в закрытый мотор "Ford" губерн[атора] ген[ерала] Шебеко[48] и поехали в штаб 10[-й] арм[ии] в 30 верстах от города в женском монастыре Красностоке. Ехали час. По дороге видели спешное укрепление Гродно: вырубленные леса, засеки, батареи, окопы и т. д. Штаб 10[-й] арм[ии] расположился в монастырской школе очень удобно и широко. На совещании я не присутствовал, но на обратном пути ген[ерал] Рузский мне говорил, что главная заминка в наступлении заключалась в том, что корпуса бывшей 1[-й] арм[ии] Ренненкампфа после его знаменитого отступления, по-видимому, потеряли свой моральный дух, и не столько войска, сколько корпусные командиры, потерявшие всякую веру в себя. Кроме того, некоторые корп[усные] командиры (Мищенко[49] и …{Пропуск записи в дневнике}), как Рузский выразился, безграмотные в военном деле, ждут наступления соседа, а сами не двигаются. Им мерещатся все новые и новые немецкие корпуса, и потому постоянно доносят в оправдание, что наступление невозможно ввиду превосходства неприятельских сил. Ну вот все это Рузскому пришлось разобрать, указать дальнейший план наступления и, главное, поддать всем немного энергии. Результатом этого и было, что 22 ок[тября] они взяли Бакаларжево при общем наступлении. Вернулись мы из штаба в Гродно к 1 1/2 [ч.], позавтракали и выехали обратно. В 10 1/2 [ч.] вечера мы прибыли обратно в Седлец, где были получены за время нашего отсутствия новые указания штаба Верховн[ого] главн[окомандующего]. Эти указания шли вразрез с мнением ген[ерала] Рузского, который и решил переговорить по телеграфу с ген[ералом]-квартирм[ейстером] штаба Верх[овного] глав[нокомандующего] ген[ералом] Даниловым[50]. В общих чертах новые директивы сводились к следующему. Ввиду того, что армии центра за Вислой сильно продвинулись вперед, в то время как северная в Восточной Пруссии (10[-я]) и южная у Сана (3[-я]) отстали, то следует центру приостановить наступление до тех пор, пока 10[-я] арм[ия] не дойдет до нижней Вислы, а южная — до меридиана Пельц. Возражения штаба С[еверо]-З[ападного] фронта сводились к тому, что в первоначальном плане (первый период войны) были две группы армий: северная в Восточной Пруссии и южная в Галиции, которые обе продвинулись довольно далеко вперед. Когда же обнаружилось движение неприятеля на Варшаву, то как из северной, так и из южной были взяты корпуса для усиления центра у Варшавы. В результате от Варшавы неприятель был оттеснен на 150 верст при очень усиленном наступлении и довольно быстром отходе неприятеля и при дальнейшем движении центра через недели две или три был бы уже в пределах Познани. Но ослабление флангов привело к тому, что они могли [быть] отброшены назад — северная группа к Неману, а южная за Сан. Ежели теперь выполнить план Верх[овного] гл[авнокомандования] и усилить фланги, то это придется сделать за счет центра, и тогда получится, что фланги достигнут намеченной линии, а ослабленный центр будет, весьма вероятно, снова оттеснен к Варшаве, то есть к Висле. Такой план был признан ген[ералом] Рузским крайне рискованным. Переговоры по телеграфу, по-видимому, поколебали в Данилове уверенность, и было решено, что ген[ерал] Рузский лично поедет в Ставку для переговоров, и вот