Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова Страница 3

А сейчас пролетаем прибрежные скалы. Древние, как почерневшие замки, они хранят ледяные тайны земли. Одна из скал называется Мэри – монолит. Наверное, в честь невесты или жены назвал какой-нибудь капитан…

Начинаем понемногу снижаться. Через двадцать минут австралийская станция Моусон. Будум садиться. Наш самолет на колесах не может лететь в «Молодежную», для него нет полосы. В Моусоне будем ждать встречного самолета Виктора Кубышкина. Его машина на лыжах. Она и повезет дальше. А наш самолет вернется в Мирный, чтобы завтра тем же порядком вести новую группу строителей.

Три часа сидели в Моусоне. Никакого аэродрома тут нет. Есть снежное море в голубых трещинах. Солнце и ветер залили его шершавой слепящей глазурью. Четыре десятка бочек, вездеход на резиновых гусеницах, черные пики гор и двое бегущих навстречу нашему самолету бородатых людей с кинокамерами. Ветер валит их с ног. Знакомимся. Австралийцы Мак Грат и Джофрс Мерроу, совсем молодые парни, бороды для шику отпущены. Один – механик, другой синоптик. Очень рады встрече. Спешат еще и еще раз снять – мельбурнское телевидение просило их привезти фильм об Антарктиде. Мы тоже снимаем. Потом пьем кофе у нас в самолете, говорим о Москве, о Сиднее, меняемся шапками и значками. Расстаемся друзьями. Обещаем по пути на Москву взять от них посылки друзьям в Мельбурн. Наверное, это будут традиционные сувениры, какие и мы заготовить успели: пингвинье яйцо, источенный арктический камень.

Эти строчки я пишу уже на борту у Кубышкина. Самолет сильно трясет. Ребят укачало. Кое-кто спит. Пес Механик свернулся калачиком под ногами радиста. Пятеро ребят на ящиках режутся в «дурака». Давайте познакомимся с ними. Вот крайний, в серой мохнатой шапке – Леонтьев Евгений, гидролог. Минувшей ночью он дежурил на кухне, сегодня проспал, опоздал к самолету. Летчики ругались, но ждали – очень нужный сейчас на станции человек. Признался мне: «Мечтаю написать книгу об Антарктиде».

Рядом с Евгением – высокий сварщик Дмитрий Степанов. Я не успел узнать его близко. Знаю только, что он решил отпустить бороду и не бриться до самого дома. Начало бороды уже есть.

Электрик Леонид Емельянов. Сидит, пишет письмо. Мы с Леней летели от самой Москвы. Пишет каждый день по письму. Отправить собирается с кораблями, которые идут сейчас в Антарктиду. «Невесте пишешь?» – шутят ребята. Леня улыбается и краснеет…

Вот прямо против меня бысроглазый порывистый Саша Дронин. Он будет строителем на «Молодежной». Покровитель Механика, успел обучить собачонку прыжкам через руку, гавкать, когда прикажет. Это стоило Сашке двух кило сахара.

И, наконец, самый интересный из пятерых – Иван Гаврилович Карпушов. У него уже внук ходит в девятый класс, но выглядит он молодцом. С виду неповоротлив. Куртка и сапоги достались ему самых малых размеров. Когда снаряжалась экспедиция, никак не могли быстро добыть какие-то нужные трансформаторы, электросверла, стекло, еще какие-то мелочи. Иван Гаврилович взялся и добыл. Но он не снабженец. Он бетонщик. И он же арматурщик, электрик, хороший повар, связист, может ремонтировать телевизоры, крутить кинофильмы. Сейчас он всех обыграл в «дурака» и, надвинув на брови берет, листает замасленную инструкцию «Самолет Ли-2. Мандолина в самолете, между прочим, тоже его…

Летим над Землей Эндерби. Земли не видно – сверкающий, полированный снег. Из снега, как шахтные терриконы, торчат горы Скотта. Но мне не придется любоваться снежным пейзажем. Подсел радист самолета Валя Медведев, положил тетрадку стихов: «Писал в Арктике. И тут кое-что написал…».

Тут в Антарктиде, еще больше начинаешь любить человека. Снег, пустота, холодище. А человек живет. Строит, наблюдает ночами звезды, слушает какие-то шумы галактик, меряет лед, пишет стихи. У радиста целая тетрадка стихов. А нос у радиста, кажется, обморожен. Это, наверное, в последний полет на «Востоке».

Последние несколько строчек дописываю уже на «Молодежной». Очень тепло. Ребята ходят без шапок, в одних свитерах. Зеленые и ярко-красные домики и все те же голубые айсберги. Станция живет по московскому времени. Сейчас отдам телеграмму радисту Яше Баранову и буду помогать ставить палатку. Людей в «Молодежной» собралось много, домиков всем не хватило.

Восьмерка

После снежных катакомб Мирного станция «Молодежная» показалась курортом. Веселые, разноцветные кубики домов и главное – земля. Глаза, истосковавшиеся по земле, наконец видят ее. Под ногами гремят серые и красные камни. Камни горячие. На одном из них жесткие, как проволока, кустики мха. Это все, что может расти в Антарктиде. Каменные острова среди снега тут называют оазисами – камни собирают тепло. Рядом с «оазисом» деревянная будка метеоролога. Из-за окошка видно, как над каменным островом, окруженным снегами, дрожат, переливаются струи теплого воздуха. Точь-в-точь как степь в жаркий июльский день. В другое окно мне видны восемь парней. Сидят на камнях по пояс голые – загорают. Один из парней даже в трусах. Новички, прилетевшие самолетом из Мирного, на такое пока не решаются – нет закалки. Неделю назад на станции «Восток» я видел людей, закутанных в меховую одежду, до самых глаз натянуты свитера: иначе мороз обожжет легкие. Летчики кричали:

– Скорей, скорей! Застынут моторы…

Сейчас те же летчики в расстегнутых куртках просят у повара квасу – жарко. Но вы ошибаетесь, если в самом деле примете за «курорт» этот кусок земли, не занесенный снегами…

9 апреля 1963 года. Прощальный день. Дизель-электроход «Обь» разгружается у ледяного барьера. Снежный ветер угонял судно в море, как нитки, рвались якорные тросы. «Обь» держалась носом по ветру. Спешно выгружались на берег ящики, бочки, тюки. Под вечер «Обь» с тревожными гудками ушла курсом на теплый север. На берегу остались восемь человек. Они хватались руками за камни, чтобы устоять на ураганном ветру. Еще один, последний гудок. И все. Люди остались одни. Ни зверя, ни птицы вокруг. За спиной тысячи километров пустынного льда. Людям остались два домика, дизель, дающий тепло и свет, два трактора, гора продуктов, шестьдесят фильмов, тысяча пятьсот книг, радиостанция, приборы и тридцать шариков от пинг-понга.

Люди остались в тесном кругу. У каждого свой характер, свои слабости и привычки. Отныне жизнь каждого была на виду у остальных. Вся до мелочей. Зимовщики знают немало историй, когда случайный поступок, невнимание к другу, замкнутость и себялюбие приводили к трагедии. Нигде человек не живет так близко к другому, как на зимовке. Тут находят друзей, тут, случается, расстаются врагами. Восемь человек с «Молодежной» стали друзьями. На песчаном камне около берега кто-то из них гвоздем нацарапал восемь фамилий. Вот они: Павел Морозов, Алексей Кононов, Анатолий Коляденко, Александр Морозов, Алексей Зотов, Олег Брок, Юрий Аистов, Алексей Емельянов – гидролог, врач, повар, метеоролог, радист, два механика, плотник. Они прожили вместе двести пятьдесят семь дней. Это были нелегкие дни. И вот завтра они покидают станцию. Самолеты и пароходы повезут их в Ленинград и в Москву. Эти парни не сделали открытий, которые войдут в золотые книги навеки. Они собирали крупицы знаний о клочке земли среди льдов. Они обживали место, чтобы знать, как дуют ветры, сколько снега сюда приносят, каковы морозы на этом берегу Антарктиды и много ли тепла надо ждать от солнца.

Два раза в день Павел Морозов шел к океану – до него семьсот метров. Сейчас под солнцем, в тишине, одно удовольствие пройтись к фанерной будке на берегу. А были дни и целые месяцы беспрерывной морозной пурги. Ветер валил с ног. К будке приходилось идти, хватаясь за валуны, а то и вовсе ползком. Два раза в день, отогревая руки у газовой плитки, Павел снимал показания приборов, стоявших у ледяного колодца, на дне которого плескалась вода Индийского океана… Однажды от спички взорвался газ, вытекший из баллона. Сожгло кожу лица. Теперь гидролога сразу узнаешь среди зимовщиков: молодая кожа сильно загорела на солнце – настоящий курортник.

Пять раз в сутки, в любую погоду, ходил к своим приборам метеоролог Алексей Кононов. Будка, в которой я сейчас пишу, в ссадинах от лопаты. Прежде чем взглянуть на приборы, надо было их откопать. Меньше всех работы оказалось у доктора – на станции никто не болел. Доктор стал завхозом и подменял метеоролога. Только радиста Олега Брока никто не мог подменить. Целыми сутками случалось не спать: посылал через Мирный в Москву метеосводки, принимал телеграммы, записывал на пленку последние известия, стерег магнитные бури, чинил аппаратуру, крутил кино…

Семь человек были, как тут говорят, «с одной льдины». Они знали друг друга по Арктике. Они дрейфовали на льдинах у Северного полюса, зимовали на Диксоне, на Земле Франца Иосифа, в Крестах Колымских. Только одного человека никак нельзя было назвать «снежным человеком». Юрий Аистов раньше работал поваром в ленинградском ресторане «Метрополь». Юрия полярники сманили на «Обь» – плыть в Антарктиду. У семи зимовщиков не было повара. Сам начальник экспедиции попросил: останься. Остался. И оказался Юрий Аистов не только отличным поваром, но и самым веселым человеком на всю Антарктиду. Друзья полюбили ленинградца. И больше всего за то, что в столовой всегда в избытке была самая важная из приправ – неистощимое остроумие повара.