Анатолий Терещенко - «Оборотни» из военной разведки Страница 3

И всё же Деев не спешил откровенничать со Стороженко. Недели три он приглядывался к Николаю, а потом разговорился, да так, что его монолог показался слушающему спрессованной лекцией. Затронув проблемы контрразведки, он настолько приземлил лейтенанта, что тому на некоторое время показалась бессмысленной его текущая работа в гарнизоне.

— Пойми вот что: в наше время американцам не хватит ни денег, ни сил, чтобы навербовать много агентуры в частях. Во время войны, правда, абвер пытался пролезть в штабы наших частей. Но тогда до Генштаба немцам было трудно добраться. Понимаешь, существует так называемая «мишенная» система. Это принцип работы разведки — бить прицельно в «десятку», получая стратегическую информацию. А твой полк — где-то на краю мишени. Твои солдаты и офицеры их не интересуют, хотя те могут клюнуть, но встанет вопрос связи. Это самое слабое звено в цепи разведчик — агент и наоборот. Генштаб в масштабе всей армии — это и есть «десятка». В стране несколько таких объектов: ЦК КПСС, депутатский корпус, сотрудники МИД, Совмина, Госплана, офицеры военной разведки и прочее. Мы же с тобой занимаемся вопросами помощи командованию в защите секретов, пресечения возможностей хищения оружия и боеприпасов. Армия — гарант стабильности государства. Почему с нами считаются? Потому, что мы сильны. Потеряем силу — уроним уважение других стран. Я уже заканчиваю службу, но хочу, чтобы ты понял: военная контрразведка была, есть и будет, пока существует государство и его армия.

Зазвонил телефон. Деев стремительно протянул руку, и в его огромной ладони застыла черная эбонитовая «гантель» старомодного телефонного аппарата, стоявшего здесь, наверное, с послевоенных времен.

===[1]

ствием, и, выпустив сизое колечко дыма, опять потянулся к своей записной книжке. Взял её, полистал, почмокал губами и промолвил:

— Послушай ещё одну быль. Фуше, министр полиции при Бонапарте, в своих мемуарах так писал о важности шпионажа в подготовке императора к сражениям: «Лошади, которые везли золото французского банка к будущим полям сражений в Австрии для оплаты секретных агентов, имели большее значение, чем стремительная и отважная конница Мюрата». Вот так, дорогой мой, Наполеон думал о победах своей армии… Он понимал толк в силе невидимого оружия.

Долго ещё сидели в кабинете два оперативника — молодой лейтенант и старый майор. Последнему хотелось выговориться, а первый с удовольствием слушал его рассуждения и, особенно, короткие истории фронтового периода о захвате «языков», оперативных «играх», фильтрационной работе, борьбе с бандами.

Ему хотелось слушать его и слушать, потому что это была правда живой, а не выдуманной жизни. И каждый раз, когда Николай возвращался из гарнизона, он молил Бога, чтобы застать Деева в кабинете.

Оформляя информацию от негласного источника, Деев каждый раз комментировал:

— Сынок, не разменивайся на мелочи. Если взял документ, то он должен продвинуть решение какого-то оперативного вопроса, а бумажка ради бумажки — это глупость, которая может кончиться даже преступлением. Есть у нас специалисты по отбору «мелочевки». Грош цена таким чекистам. Ты думай, как не навредить конкретному человеку. И тому, кто сигнализирует, и тому, о ком этот сигнал.

Руководство отдела требовало конкретных результатов. В отчетных «простынях» у многих офицеров зияли пустотами графы о проведении «профилактик». Оперативники понимали всю абсурдность втягивания их в круг такого рода «воспитательных бесед». Удовлетворение приходило на учениях, где проигрывались боевые условия работы. Но полигонные занятия скоро заканчивались.

Приходя домой, Николай делился с женой неудовлетворенностью в службе. Домой — понятие условное: своей квартиры не было, жена не работала, так как нянчилась с миленькой дочуркой. Цены в городе «кусались». Спасали харчи с родного Полесья от родителей.

Прошло полтора года. Чем дальше вникал офицер в службу, тем всё чаще появлялось желание покинуть оперативную работу, за которую его даже хвалили на совещаниях. Однако обязанности перед семьей, гордость за принадлежность к офицерскому корпусу и стремление дойти до цели, охотничий инстинкт — заарканить всё же шпиона — сдерживали запальчивость молодого оперативника.

Быт заедал. Квартиру надо было освобождать приезжал хозяин. Но к счастью, вскоре нашелся выход — Стороженко направили в Венгрию, в Южную группу войск (ЮГВ).

30 декабря 1969 года Николай с семьей поездом «Москва — Будапешт» выехал к новому месту службы. На перроне ему вспомнились слова отца, сказанные им накануне отъезда за границу: «Сынок, береги свой авторитет, офицерскую честь — ты теперь защитник Родины за её пределами». С одной стороны, эти слова казались на первый взгляд каким-то штампом, но сын-то знал, что они могли родиться только в искренней душе работяги с посиневшей от осколков антрацита кожей на руках. Он был верен Отчизне не столько словом, сколько делом.

Сидя в купе с женой, Николай обсуждал туманные перспективы неизвестной службы.

— Коля, прости за глупый вопрос, тебя оставят в Будапеште или направят на периферию? — поинтересовалась супруга.

— Какой Будапешт? Далеко не все лейтенанты начинают службу с европейских столиц. Таких, как я, «без роду и племени», посылают в глухие гарнизоны. Так что готовься жить почти что в зоне — за колючей проволокой или бетонным забором.

Поезд остановился на станции Чоп. Тут меняли вагонные тележки, переводя их на узкую западную колею. В Чопе, последнем населенном пункте СССР на этой границе, можно было потратить оставшиеся рубли. Николай обежал магазины и на резервные 110 рублей набил доверху полиэтиленовый пакет…

Свисток — и поезд тронулся, медленно приближаясь к мосту через реку Тисса. В коридоре стали скапливаться пассажиры.

— Чего это люди повылезали? — испуганно заметила Людмила.

— Сейчас поймёшь. Возьми копейки, бросим на счастье в реку. — Николай приспустил раму, и в образовавшуюся щель полетели три монетки.

— Ну, Коля, теперь нам повезёт.

— Должно, Люсьен…

А поезд продолжал лететь навстречу ветру, поднимая за собой пелену сухого, снежного свея, нередко горлопаня пронзительным свистком перед станциями и переездами.

Проезжая крупные железнодорожные узлы, Николай, как потомственный железнодорожник, обратил внимание на обилие паровозов. В отличие от советских пассажирских, зеленых и синих, здесь все были черные. Он узнавал знакомые марки — узкие «германки» и широкие «венгерки», проходившие на наших дорогах в послевоенное время соответственно сериями «52» и «ТМ». На первых отец бил рекорды по вождению тяжеловесных товарных составов, на вторых — водил пассажирские поезда.

Ход раздумий прервало экстренное торможение. Послышался грохот, крики, беготня. Как выяснилось, на неохраняемом переезде застрял советский танк, возвращающийся с учений. Минут через десять его тросом стянула другая машина. Это была первая встреча военного контрразведчика с проблемами пребывания «ограниченного контингента советских войск» на территории Венгрии.

Поезд медленно подплывал к восточному вокзалу венгерской столицы. На перроне, к огромному ликованию жены, семейство Стороженко встретил автобусом знакомый по львовскому периоду службы комендант отдела майор Усанов.

— Здравствуй, Венгрия! — прошептал Николай.

Гордостью занималось сознание молодого оперативника от слов, сказанных полковником Забродиным перед поездкой в Южную группу войск: «Николай, ты едешь на защиту наших рубежей — в передовой эшелон обороны стран Варшавского договора. Твоя часть, в случае чего, первая примет на себя возможный удар противника и будет сковывать его до подхода основных сил. Ты получил во Львове небольшой опыт — используй и развивай его за границей. Верю, что удача и успех подружатся с тобой. Пусть чекистское счастье повернется к тебе лицом. Это важно в нашем деле!»

А еще Николай вспомнил слова генерала Мозгова, как всегда, коротко оценившего работу перед отъездом: «Спасибо за службу. Я в тебе не ошибся. Значит, и поэты могут хорошо работать!»

Николай получил предписание принять артиллерийский полк, расположенный в поселке Фертёд недалеко от австрийской границы.

Полк был укомплектован пушками и тяжелыми гаубицами, поэтому пришлось осваивать новую материальную часть. Командир полка полковник Н. Соленый принял нового особиста несколько настороженно. От предшественника стало известно, что командир любил чарку, поэтому комполка посчитал, что вслед за «комиссарским» глазом прибыл дополнительный контроль — чекистский.

Время показало, что командир порядочный человек, профессионал высокого уровня. Говорили офицеры, что он снарядами может рисовать: цель накрывал с первого же выстрела безо всяких «вилок». Прошел всю войну в расчете знаменитых «сорокапяток», а закончил военное лихолетье командиром отдельного дивизиона 152-мм гаубиц. Победу встретил в майорских погонах с пятью орденами и десятком медалей на груди. Имел несколько ранений. Служба его помотала по Союзу.