Иван Кривушин - Канарец, или Книга о завоевании Канарских островов и обращении их жителей в христианскую веру Жаном де Бетанкуром, дворянином из Ко, составленная монахом Пьером Бонтье и священником Жаном Ле Веррье Страница 3

Безусловно, часть рыцарского класса пытается, порой успешно (как джентри в Англии), вписаться в новую экономическую ситуацию, перестраивая свое хозяйство и активно вовлекаясь в торговлю. Однако в целом этот класс попадает в глубокий кризис, теряя свое прежнее место в обществе[21]. Многие его представители, стремясь найти выход из возникшего тупика, прибегают к традиционному для средневекового человека, и особенно для рыцаря, способу – отправляются в странствие. В таком контексте Великие географические открытия и колониальные захваты в XV – XVI вв. можно расценивать как бегство рыцарства – обреченной на гибель социальной группы – от грозящей ему исторической участи. Не крестьянство и даже не городские слои, но прежде всего мелкое и среднее дворянство становится движущей силой европейской заморской экспансии XV – XVI вв. Именно из их среды выходит подавляющее большинство португальских капитанов XV в. – от Жуана Гонсалвиша Зарку Антониу Фернандиша и Тристана Ваша Тейшейры до Бартоломеу Диаша и Вашку (Васко) да Гамы.

Куда же устремлялся средневековый человек в надежде обрести земной рай? Как мы уже сказали, «точка прибытия» могла находиться только вне пределов западного мира. В начальную эпоху крестоносного движения эту роль выполняла в первую очередь Палестина, Святая Земля, которая мыслилась одновременно и как место спасения, и как средоточие невероятного богатства. Это соединение в идеальном пространстве материального и духовного блаженства было свойственно и XIV в. Однако направление его поисков теперь изменилось.

Пионеры Великих географических открытий в XV в. тратили всю свою энергию на то, чтобы как можно дальше продвинуться вдоль западного побережья Африканского континента[22]. Вызывает удивление это настойчивое стремление пробиться – вопреки ветрам и встречным течениям, с которыми едва справлялись средневековые барки и варинеллы, – в совершенно незнакомый регион, в моря, которые, согласно средневековым представлениям, либо кишели чудовищами, либо «вечно кипели на солнце». В исторических условияхXVb. выбор этот, однако, был вполне осознанным и логичным. Он открывал европейцам единственно возможный путь к цели, которой они пытались достичь, оставался единственно возможным способом найти то место, где реализуется их мечта об иной жизни.

История средневекового Запада начиная с VIII в. – это история постоянного противостояния с мусульманской цивилизацией. Их главным полем битвы являлось Средиземноморье. В отличие от периода наступления христианского мира в эпоху Крестовых походов XIV век оказался, наоборот, временем исламского контрнаступления: к 1291 г. крестоносцев изгоняют из Палестины, экспедиции в Северную Африку терпят неудачу. Но самая главная угроза исходит из Малой Азии. В 1354 г. турки-османы начинают успешную агрессию на Балканах. Они лишают Византийскую империю практически всех ее владений и в 1394 г. осаждают Константинополь, а в первой половине 1390-х гг. завершают завоевание Болгарии. Попытка христианского мира совместными усилиями остановить турецкую экспансию, организовав в 1396 г. крестовый поход, заканчивается страшным разгромом под Никополем. Даже на Пиренейском полуострове после блистательных успехов XIII столетия Реконкиста приостанавливается, и арабы продолжают удерживать его южную часть (Гранадский эмират) и контролировать Гибралтарский пролив. Таким образом, к началу XV в. Европа оказывается плотно обложенной мусульманами с юга и юго-востока, а Крестовые походы утрачивают прежний смысл: ныне их цель не обретение Земли обетованной, но защита от наступления ислама. Мечта уступает место реальности: идея завоевания Палестины и Египта, совершенно иллюзорная в тех внешнеполитических условиях, вытесняется на обочину европейского «горизонта ожидания».

В этой геополитической ситуации резко возросла потребность христианского Запада в союзниках. Эта потребность, существовавшая и прежде, воплотилась в мечте о государстве, расположенном за пределами исламского «железного занавеса», которое, с одной стороны, является христианским или готово стать таковым, а с другой – могущественно и очень богато. Мечта о далеком христианском народе, с которым уже давно утеряна связь, стала источником возникновения легенды о царстве пресвитера Иоанна[23]. Первоначально в Европе считали, что царство это находится где-то в глубинах Азиатского континента – или в Центральной Азии, или на Дальнем Востоке. Легенда о царстве пресвитера Иоанна приобрела особую популярность на завершающем этапе Крестовых походов (XIII в.), когда христиане начали проигрывать кампанию за Ближний Восток и до них начали доходить слухи о монгольских завоеваниях. Однако путешествия Плано Карпини в 1241 – 1247 гг. и Марко Поло в 1271 – 1295 гг. продемонстрировали людям Запада, что монголы едва ли могут претендовать на роль их пропавших братьев по вере. В XIV в. информированность европейцев об Азии достигла такого уровня, что они уже не питали надежды обнаружить там обширное и могучее христианское государство. Поскольку географические представления того времени ограничивали земную твердь пространством Старого Света, на роль континента, где могло существовать такое государство, претендовала только Африка. Стремление найти царство пресвитера Иоанна и таким образом обойти исламский мир с фланга, зажав его в клещи, оказалось одним из основных мотивов для европейских мореплавателей XV в., упрямо двигавшихся на юг вдоль берегов Западной Африки.

Этот религиозно-политический мотив был тесно связан с другим, не менее значимым – поиском богатых земель с благодатным климатом. Там европейские рыцари смогут избавиться от нужды и избежать своей участи, там они смогут воссоздать феодальный мир в его идеальном измерении, не претерпев те несчастья, с которыми столкнулись на бедствующем Западе. Теперь, в конце XIII – XIV в., их влек уже не Ближний Восток, наглухо для них закрытый, а далекая Индия, в образе которой соединились мечты европейцев о материальном изобилии и сказочной экзотике.

Популярность индийского мифа имела реальные социально-экономические основания[24]. Перестройка в XIV в. структуры спроса на Западе в сторону большего разнообразия и расширение сферы и масштаба торговых операций способствовали увеличению товарооборота с Востоком. Однако цены на экзотические товары из зоны Индийского океана, и прежде всего на пряности, были высокими, поскольку транспортировались через цепь коммерческих посредников (Индия – арабские торговцы – Египет – Венеция), и эта ситуация воспринималась на Западе как следствие мусульманского контроля над индийской торговлей. Таким образом, к потребности уходящего с исторической арены класса – рыцарства – в завоевании и колонизации богатых земель добавилась потребность другого, наоборот, восходящего и укрепляющего свои социальные позиции класса – купечества – в установлении прямых коммерческих связей со странами Южной Азии[25]. Но решить эту задачу можно было только в том случае, если окажется верной все более популярная в Европе географическая концепция (восходящая еще к Страбону) о существовании между южной оконечностью Африки и гипотетическим Южным континентом пролива, соединяющего Атлантический океан с Индийским, и, следовательно, Индии можно будет достичь, обогнув Африканский континент с юга. Упорно пробираясь в направлении «моря кромешной тьмы», как называли Атлантический океан к югу от мыса Бохадор арабские географы, пионеры Великих географических открытий надеялись отыскать не только союзное христианское царство, но и кратчайший путь к богатствам Востока.

Конечно, стремление европейского торгового класса установить новые линии связи с Южной Азией не играло определяющей роли на первом этапе заморской экспансии Запада. Несколько большее значение имел другой, более реалистичный коммерческий мотив, и он также побуждал европейцев двигаться в этом направлении. Речь идет о намерении получить прямой доступ к африканским источникам золота и рабов, которых арабские торговцы доставляли караванами в Северную Африку откуда-то с юга, из «царства черных людей», именовавшегося Гвинеей.

Способность общества решить стоящие перед ним задачи зависит, несомненно, от уровня технического развития. Ученые часто повторяют ту истину, что Великие географические открытия стали возможны, поскольку европейцы сделали ряд важных открытий и усовершенствований в картографии (портоланы) и навигационной технике (компас, каравелла). Однако, на наш взгляд, следует отметить и иной аспект этой проблемы, который часто обходят молчанием, – поиски путей к Гвинейскому заливу и в Индию, в свою очередь, стимулировали технический прогресс в морском деле. К моменту начала заморской экспансии европейцы не знали ни квадранта, ни металлической астролябии и не использовали каравеллу. Именно потребность мореплавателей в точных картах привела к появлению портолан в конце XIII в. Именно потребность в новом типе судна, способном проходить большие расстояния в открытом море, заставила португальцев создать во второй половине XV в. каравеллы с системой прямоугольных и треугольных (латинских) парусов. Именно потребность в более точном определении положения корабля в открытом море побудило Абрахама Сакуто усовершенствовать астролябию в Лиссабоне в конце XV в. Технические достижения явились и условием и результатом успехов европейских экспедиций вдоль западноафриканского побережья.