Вера Шапошникова - Ярославичи Страница 31

— Нет, нет, продолжайте. Как жили дальше? — спросила я.

— Ну что же дальше? В войну закончила семилетку, думала быть фармацевтом. Но жить было трудно, голодно. Учиться решила потом, когда полегчает. Пошла работать в колхоз. Война. Лишения. Горе. А я те три года всегда вспоминаю с большим душевным волнением.

Трое нас было в бригаде, два мальчика по шестнадцати лет и я. Три лошади, два быка. И мы втроем пахали, косили, сеяли, возили молоко. Я в перерыв еще успевала в лес сбегать по ягоды, по грибы. Люблю природу. Рыбалку, речку люблю. Ну да ловила сама. На жерлицы, верши ставила. И сельский труд люблю. Считаю его прекрасным и благородным, Если бы брат не увез меня после войны, сказал: «Довольно тебе работать, нужно дальше учиться», — в колхозе осталась бы.

Старушки шушукались в кухоньке. Они то замолкали, прислушиваясь, то начинали что-то обсуждать, эти незримые свидетельницы нашего разговора.

— А если бы остались в деревне, то кем были бы? Не думали никогда? — спросила Каменскую.

— Конечно, думала. Скорее всего, трактористкой. Да... Вот уехала с братом в Борисоглебский район, учиться пошла в восьмой. В классе я — переросток. Нас после войны было много таких. Кто взялся догонять упущенное, а кто остался работать: мужчины-то не вернулись. Нынче забылось, да и настрой другой. Я догнала, сначала вровень пошла, а восемь классов закончила на отлично. Была усидчива и если уж бралась за что, не отступалась, покуда не добивалась успеха.

Дальше учиться уехала в Углич — там техникумы, училища разные. Подруга сестры позвала. Пока поступила в девятый, думала, огляжусь сначала, да не успела — подругу сестры по службе куда-то направили. Осталась я в Угличе одна. И вот ведь случай какой: открылось училище мастеров-сыроделов. Вначале только надо было пройти на сыродельном заводе ну что-то вроде практики: не понравится производство — учиться незачем. Так и стала учиться на мастера-сыродела. В сорок девятом получила диплом, тоже с отличием. С тех пор и работаю...

Гости Галины Алексеевны собрались уходить. Прощаясь, они еще долго стояли, вспоминая, как дружно, интересно работали, какой хороший был коллектив и как болели за производство. Хоть и состарились и на пенсию вышли, а все равно как родные.

— Вернуть бы десяток-другой годков не хотелось ли? — в шутку спросила старых работниц.

— Нет, не года, а время вернуть бы, — задумчиво промолвила Варвара Михайловна.

— А что же было такого в том времени?

— Как вам сказать? Работали по двенадцать часов, иной раз без выходных. Был коллектив, интерес, любовь была и цель. Все мы к чему-то стремились. Вот так-то. — Она покивала головой, что-то хотела еще добавить, но промолчала, махнула рукой.

На том мы расстались с ними.

Итак, Галина Алексеевна закончила училище мастеров-сыроделов и приехала с назначением в Пошехонский район.

— В то время было много заводиков. Небольших. Любой на выбор, — продолжала она свой рассказ. — Я попросилась к хорошему мастеру, который знал все приемы и мог открыть секрет своего мастерства. Направили меня к Ивану Афанасьевичу Сивову. В Гаютино (опять Гаютино!). Ах, какой он был мастер! Он жив и сейчас, правда, давно не работает, ему девяносто шесть лет. А все интересуется, какие появились машины, как нынче делают сыр. Уж он-то знал свое дело! Всю душу, что называется, вкладывал. У ванн колдовал, но никаких секретов не делал. Все разъяснит и потребует показать на деле, как поняла.

Я возле него три месяца поработала, и уж меня направляют мастером в Климовск. Такой же небольшой заводик. Теперь их закрыли, прошло укрупнение. Ныне новая технология, новое оборудование, автоматизация многих трудных процессов. А тогда все руками, лопатой вымешивали: зерно ставили, как у нас говорят. И опять помогла закалка, когда на быках пахали, какая сила нужна, чтобы плуг повернуть. Это я только на вид сухощавая. — Она согнула в локте руку и засмеялась. Так ребятишки обычно хвастаются мускулатурой.

Шесть лет Галина Алексеевна работала в Климовске, а когда Иван Афанасьевич вышел на пенсию — ему тогда исполнилось семьдесят, — ее обратно в Гаютино взяли. Поставили вместо него.

— Душевный был человек и многому научил, — вспоминала Каменская. — Ни в одном учебнике того не найдешь, что от живого человека получишь. Чаны деревянные, молоко не пастеризовали, закваски тоже не было. Зато все свежее, после дойки сразу. Нынче-то пока его довезут! Машины плохой проходимости. Дороги разбитые. Спрашивают меня иногда: «Что больше всего мешает работе?» Дороги и транспорт. Да, да! Хозяйства, которые нам дают молоко, в радиусе пятидесяти километров лежат. Хорошая будь дорога, ну самое большее час на доставку. А мы иногда полдня ждем машин, а то и больше. Молоко-то не охлажденное, в нем уже развилась микрофлора, на сыр не годится. Вот ведь как получается: комплексы строят, а охладители забывают. Если силос плохой — не годится тоже. Все сразу отражается на молоке. И даже то, что несколько раз его перельют. Особенно чутко оно на запахи. Все запахи из кормов вбирает в себя. Например, хвои или сена, если оно недосушенным сметано в стог. Люди торопятся на сенокосе выполнить план. А как он выполнен, скажется позже, когда те же самые косцы придут в магазин и посетуют на качество сыра. Изменился он, дескать, нет того аромата и остроты. А почему? Недобросовестность и небрежность в работе. Недаром сложили пословицу: «Поспешишь — людей насмешишь»,

— Еще римляне говорили: «Фестина ленте», то есть поспешай медленно.

— Вот ведь сколько веков людям долбят, а они все за — свое, — Каменская покачала головой. — Очень уж дорого нам обходится торопливость. Спешить нужно, нынче время такое, все пошли наперегонки. Но делай как следует, тщательно. Знаете, что я заметила? — Поколебалась — сказать или нет? Но все же сказала: — Многие нынче любят не дело свое, а деньги. Материальная сторона им нужна. Слов нет — огромное завоевание, что нет у нас нищих, голодных, нет безработицы. Но как же произошло, что эти блага любовь заслоняют?

И снова она вспоминала о недавно ушедших гостьях.

— Зарплата разве такая была? Нынче работница без всякой квалификации больше получает, чем мастер тогда. А ведь ни у кого в уме даже не было идти, искать, где побольше платят. Дело любили, сыр создавали. А дело это тонкое. Вот мы говорили о кормах. Во время приемки мы прежде всего определяем качество молока. Если «вкус кормовой», то молоко идет уже на другую продукцию. Хорошего сыра из него не получится.

— А знаете что, Галина Алексеевна, ведь это правда, что раньше сыр был вкуснее. Может быть, ошибаюсь? Нам свойственно иногда приукрашивать прошлое.

— Не ошибаетесь, — Каменская огорченно вздохнула. — О том я и говорю — от кормов все. Раньше корову кормили сеном, пуд сена за день. Днем она его съест, а ночью выйдешь, бывало, во двор: глухо, темно и только это мерное: хруп, хруп. Дремлет Буренка в стойле и все жует, жует. И так от этого хорошо, спокойно становится на душе. А нынче твердых кормов, то есть сена, ей выдается всего два килограмма на день (не считая сочных), так что ночью может теперь отдыхать, как все другие животные. Качество молока, жирность его нынче высокие, ничего не скажешь. Но вкус, аромат. Есть другие причины...

Галина Алексеевна стала объяснять технологические тонкости, увлеклась терминологией, и я вернула ее к прерванному рассказу.

— Как же дальше сложилась ваша судьба?

— Что дальше? Из Гаютина я и попала сюда. Назначили мастером. Было мне боязно. Завод хотя и не тот, что нынче, а все равно не гаютинский. Объем работы большой. Как маленькие заводики позакрывали, то стали сюда, в Пошехонье, возить молоко. Однако и тут судьба ко мне милостиво сложилась. Директором оказался прекрасный, внимательный человек — Мишутин Алексей Петрович. И сыроделы хоть и простые работницы, а опыт у них что у мастеров. Качество молока по виду, по запаху определяли. Без всякой лаборатории скажут, бывало, какую продукцию на масло пускать, какую на творог. Проверят в лаборатории — они не ошиблись. Такое чутье вырабатывается с годами. Цена его велика. Я лично считаю, что это — народное достояние.

Который раз приходится слышать, что опыт прошедших по земле поколений — великое достояние человечества, Он облегчает труд и растит КПД. Не обладающий этим опытом человек робеет и перед техникой.

— Нынче на совещаниях только и слышишь: не хватает специалистов, — говорила Каменская. — Куда же они деваются? Училище, что я кончила, их каждый год выпускает по ста двадцати человек, технологов и мастеров молочной промышленности — целая армия специалистов. Заводов же стало меньше, механизация облегчила многие из процессов. А кадров все не хватает. Куда-то они исчезают? Уходят из отрасли? Тогда зачем их учить? Пустая затрата государственных средств. Опять же вопрос этический: какое у этих людей отношение к делу, если, чуть что не так или где-то получше, побольше платят, повыгодней, легко бросают дело, которому их обучили, и начинают все заново. — Каменская волновалась.