Фаина Раневская - Почему все дуры такие женщины Страница 31
Фаина Раневская - Почему все дуры такие женщины читать онлайн бесплатно
– Вооот выдумала! А еще умной называешься… Сорок лет я в доме живу…
– С летами ты, значит, глупеть стала.
– Да и ты не поумнела, коли так нескладно говоришь…
Истории из ее жизни
Раневская, как и очень многие женщины, абсолютно не разбиралась в физике и однажды вдруг заинтересовалась, почему железные корабли не тонут.
– Как же это так? – допытывалась она у одной своей знакомой, инженера по профессии. – Железо ведь тяжелее воды, отчего же тогда корабли из железа не тонут?
– Тут все очень просто, – ответила та. – Вы ведь учили физику в школе?
– Не помню.
– Ну, хорошо, был в древности такой ученый по имени Архимед. Он открыл закон, по которому на тело, погруженное в воду, действует выталкивающая сила, равная весу вытесненной воды…
– Не понимаю, – развела руками Фаина Георгиевна.
– Ну вот, к примеру, вы садитесь в наполненную до краев ванну, что происходит? Вода вытесняется и льется на пол… Отчего она льется?
– Оттого, что у меня большая ж…! – догадалась Раневская, начиная постигать закон Архимеда.
Хозяйка недоумевает – вместо ожидаемых мольб и причитаний с ней ведут спокойный диалог. Филица-та возражает, спорит, доказывает. Ведет себя не как без пяти минут бродячая нищенка, а как равная хозяйке.
– Кто ж за Поликсеной ходить-то будет? Да вы ее тут совсем уморите… Я вчера… у ней изо рта коробку со спичками выдернула… Нечто этим шутят?
– Кто захочет что сделать над собой, так не остановишь. А надо всеми над нами Бог… А тебя держать нельзя: ты больно жалостлива.
– Не к одной я к ней жалостлива, и к тебе, когда ты была помоложе, тоже была жалостлива. Вспомни молодость-то…
Жребий брошен. Слово сказано. Но хозяйка то ли не хочет, то ли не может понять намека. Требуются разъяснения, и Филицата добавляет:
– А ты забыла, верно, как дружо кто твой вдруг налетел? Кто на часах-то стоял? Я от страху-то не меньше тебя тряслась всеми суставами, чтобы муж его тут не захватил.
Старая нянька ведет партию с изяществом опытной интриганки. Она борется за счастье Поликсены и за право прожить остаток жизни под кровом, за сорок лет ставшим ей родным.
Своей, не потерявшей с возрастом силы рукой она извлекает из небытия фигуру бравого вояки Грознова.
– Солдатик этот бедненький давно помер на чужой стороне, – неуверенно отводит удар Мавра Тарасовна.
– Ох, не жив ли? – наносит новый Филицата.
– Никак нельзя ему живым быть, потому я уж лет двадцать за упокой его души подаю: так нешто может это человек выдержать? – В голосе Сошальской, играющей Мавру Тарасовну, прорезываются металлические нотки.
– Бывает, что и выдерживают, – припечатывает Раневская.
Теперь уже она – первая скрипка. Она – главная. Ей решать – казнить или миловать. Исчезли сомнения, исчезли волнения, исчезли жалость и сострадание к хозяйке, богатой, но несчастной старухе. «Ты хочешь этого? – спрашивают глаза Раневской. – Так получи же!» Каждому – свое.
Ее крылатые фразы
ПРО РАЙ.
– А вы куда хотели бы попасть, Фаина Георгиевна, – в рай или ад? – спросили у Раневской.
– Конечно, рай предпочтительнее из-за климата, но веселее мне было бы в аду – из-за компании.
– Так ты пустых речей не говори, а сбирайся-ка подобру-поздорову! Вот тебе три дня сроку! – Утопающий хватается за соломинку, побежденная Мавра Тарасовна, уже понявшая (по Сошальской это хорошо видно), собирает все силы для последнего удара.
Ударила и обратилась в бегство. Филицата бросилась за ней, но наткнулась на захлопнувшуюся дверь.
Отпрянув от дверей, словно обжегшись, Филица-та озирается по сторонам в поисках чего-то, ведомого только ей одной, и продолжает диалог, теперь уже с воображаемой собеседницей: «Да я-то хоть сейчас… Поликсену только и жалко, а тебя-то, признаться, не очень… Сорок лет я в доме живу… сорок лет… Поликсену жалко… сорок лет… Поликсену жалко… А тебя, Мавра Тарасовна, не жалко… Но раньше – такая уж
я от рождения – и к тебе была жалостлива, когда ты помоложе была», – каждый раз Фаина Георгиевна произносила эти слова Островского по-разному. Зло будет наказано, а справедливость восторжествует. В последних сценах Филицата ведет себя скромно, но видно, чувствуется, просто висит в воздухе ее упоение своим торжеством.
– Это я! Я все сделала! У меня получилось!
Нет, Фаина Георгиевна играла не гордыню и тем более не злорадство, а радость. Чистую искреннюю радость человека, который помог своим ближним.
Фаина Георгиевна, обняв свою дорогую Поликсену, уходила. И непонятно было, кто это уходит – нянька Филицата или актриса Раневская.
Истории из ее жизни
Угнетает гадость в людях, в себе самой – люди бегают, носятся, скупают, закупают, магазины пусты – слух о денежной реформе, – замучилась долгами, нищетой, хожу как оборванка, «народная артистка». К счастью, мне очень мало надо.
Уходит печально, торжественно и в то же время под свою легкомысленную песенку:
Корсетка моя,Голубая строчка,Мне мамаша приказала —Гуляй, моя дочка!Я гуляла до зари,Ломала цветочки.Меня милый целовалВ розовые щечки.
Таков сюжет пьесы Александра Николаевича Островского «Правда хорошо, а счастье лучше».
Накануне первой репетиции Фаина Георгиевна позвонила Сергею Юрьевичу и сказала, что на репетицию явиться не сможет. Юрский был готов к этому – его не раз предупреждали об особенностях характера Раневской.
Она пришла. И на первую репетицию, и на все остальные.
Приезжала она обычно рано и тут же принималась выплескивать свое раздражение. На всех и вся.
Тускло горят лампочки…
Ей не ответили на приветствие…
Ступеньки не видны под ковровой дорожкой…
Зачем в спектакль введены песни, которых не было у Островского?..
Как можно играть без суфлера?..
Гримеры с костюмершами трепетали. Она могла довести до слез. И не всегда заслуженно. Сказывался возраст, обнажавший всю остроту и неуживчивость характера, сказывались обиды на судьбу, одиночество.
Юрский, исполняя долг режиссера, улаживал конфликты. Как мог успокаивал Фаину Георгиевну и пытался уберечь окружающих от ее нападок, зачастую несправедливых. Ему и самому иногда бывало страшно.
Фаина Георгиевна привычно сообщала, что отказывается играть. Сегодня и вообще.
Сергей Юрьевич шутками и комплиментами приводил актрису в более-менее сносное расположение духа.
Ее крылатые фразы
ПРО ГОСТЕЙ. Раневская приглашает в гости и предупреждает, что звонок не работает:
– Когда придете, стучите ногами.
– Почему ногами, Фаина Георгиевна?!
– Ну вы же не с пустыми руками собираетесь приходить!
РазговорыВспоминает Нина Сухоцкая: «Читаем вместе пьесу, и Фаина Георгиевна радуется дивному, исконно русскому языку Островского, которого всегда очень любила. Вопрос решен, будет играть. Я была свидетельницей, с какой бережностью, почти благоговейно работала она еще до репетиций над этой ролью. Образ старой няньки легко зарождался в тексте, походке, нюансах интонаций…
Но уже на первых читках обнаружилось решительное несогласие Фаины Георгиевны с режиссерской трактовкой пьесы. Помню, как после одной такой репетиции-читки, придя домой, она прямо в пальто опустилась в передней в кресло и долго молчала. На мои расспросы растерянно и горько сказала: «Подумай, что же это? Режиссер сказал, что я прекрасно читала роль, но читала Островского, а он намерен ставить эту пьесу как Шекспира». С этого началось. За редким исключением репетиции шли для Фаины Георгиевны трудно, мучительно».
Скоро Юрский прикрепил к Раневской свою помощницу Марию Дмитриевну, которая благотворно (то есть успокаивающе) действовала на актрису. Она была ее помощницей, наперсницей, ангелом-хранителем. По старой традиции русского театра Раневская не могла выйти на сцену сама, без того, чтобы кто-нибудь ее не «выпустил».
Мария Дмитриевна перед каждым выходом (которых у Филицаты целых десять), помогала Фаине Георгиевне подняться на ноги и командовала: «Пошла». Именно так, согласно традициям.
Во время каждого выхода Раневской на сцену свершалось чудо. Старая немощная народная артистка преображалась в бойкую хлопотунью Филицату. Зрители встречали Фаину Георгиевну аплодисментами, а она потом, как вспоминает Сергей Юрский, сердилась: «Зачем? Зачем они хлопают? Они любят меня? За что?»
Мне трудно видеть людей. Потому что все, кого я любила, кого боготворила, умерли. Столько людей аплодируют мне, а мне так одиноко. И еще… я боюсь забыть текст. Пока длится овация, я повторяю без конца вслух первую фразу: «И всегда так бывает, когда девушек запирают» – на разные лады. Боже, как долго они аплодируют. Спасибо вам, дорогие мои. Но у меня уже кончаются силы, а роль все еще не началась…»
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.