Владимир Куценко - Тревожные будни Страница 31

Дердеш вздохнул, поднял голову к небу. И я тоже. Крохотная звездочка желтой искрой скатилась к земле, погасла. А я-то не заметил, как ветер над горами растащил тучи, синяя глубина очистилась и все светила смотрели на нас.

— Вот, сынок... Зачем мы пробирались сюда?.. Есть у Джаныбека сокровищница. Богатая казна. Слышал — в Джушалинском ущелье Кызылжар — Красная скала? Вот в ней и спрятаны сокровища: золото, серебро, рис, пшеница, утварь ценная. Все там есть. И винтовки там есть — хорошие и которые надо ремонтировать, а я не успел. Против скалы живет Мамбетбай. Как раз против скалы стоит его юрта.

Теперь я замер. Я вправду боялся пошевелиться. Аксакал, уважаемый человек, Мамбет бывал проводником наших пограничников. Никогда не отказывал им в помощи и всегда выводил подвижные группы туда, куда его просили, — в тылы басмаческих банд.

— Мамбетбай охраняет сокровищницу. Он — третий, кто после Джаныбека и меня знает теперь о тайнике.

«Так кто же ты, Дердеш-мерген? — подумал я. — Басмач-исмаилит, который прикидывается сдавшимся, клевещет и жалит насмерть хорошего человека Мамбета, пусть бая в прошлом, а теперь проводника пограничников? Или прикидывается Мамбет? Сразу тут ничего не решишь... А как узнать правду об обоих?»

Не нашел я ответа и сказал:

— Дердеш-ака, что мы торчим здесь?' Нас ждут в юрте твои сыновья и племянник. Пойдем поедим, отдохнем.

И мы пошли. Впереди — гора Дердеш, а я — за ним, Я шел и то и дело спотыкался в темноте — меня одолевали разные мысли. Задавал себе вопрос: кто такие Дердеш и Мамбетбай? Но, ничего не придумав, решил: позвоню утром в окружной центр своему начальству и посоветуюсь. Обещание Дердеша показать сокровищницу Джаныбек-казы, за которой мы охотились едва не год, было достаточно важным. Хотя, конечно, к начальству лучше обращаться с готовым решением, а не разводить в растерянности руками, когда тебя спросят, что именно ты собираешься предпринять.

Мы подошли к юрте. Залаяли собаки. Они метались вокруг нас кругами, но нападать не решались. Из юрты вышли женщины и дети. Абдулла подбежал ко мне и стал обнимать, приговаривая:

— Спасибо, Абдылда-ака, спасибо! Вы привели дядю.

Дердеш сказал:

— Женщины, моя жена и сестра, благодарите этого человека. Он вернул меня к вам. Ой говорит — мне нечего бояться, — и я ему верю.

Тогда женщины подошли ко мне, обнимали и шептали слова благодарности.

Взяв сыновей, точно пушинки, на руки, Дердеш боком, склонившись, едва протиснулся в дверь юрты. Внутри светила керосиновая лампа и вкусно пахло хорошо проваренным мясом и свежими лепешками. На дасторконе стояла миска с конфетами, лежала горка янтарных боорсоков, пахнущих хлопковым маслом, в котором они жарились. Боорсоки — попросту пончики из пресного теста, самой разнообразной формы — квадратные, продолговатые, треугольные.

Я снял сапоги у входа и прошел на кошму.

Женщины засуетились у печки, стоявшей посредине юрты. Только теперь я почувствовал, что ночь за кошмами холодна. Запахло зеленым чаем. На дасторконе появился вместительный парующий фаянсовый чайник с металлическим носиком вместо отбитого. Жена Дердеша как старшая из женщин сделала кайтарыш: несколько раз наливала чай в пиалу и отправляла кипяток обратно в чайник, пока напиток как следует не заварился. Потом она передала пиалу с глотком чая Дердешу, а тот передал ее мне с поклоном, прижав ладонь к груди. Я тоже принял пиалу, поклонившись и прижимая руку к груди. Но пить не стал, пока старший по возрасту и хозяин — Дердеш не пригубил пиалы. Мы смаковали чай крошечными глотками, хотя очень хотелось пить. У Дердеша прямо-таки дрожали руки от счастья, что он пьет чай, поданный женой в своем доме. Великан сидел, поджав под себя ноги, а по обе стороны от него — два его сына-близнеца. Один сумел остаться серьезным, только блестящие глаза выдавали его волнение, другой потихоньку вцепился в полу отцовского халата и глядел на Дердеша, забыв о еде.

После чая женщины подали мясо, большое блюдо душистого мяса, и мы ели его с аппетитом.

— Мне пора, Дердеш-ака. Вы оставайтесь с детьми, отдыхайте.

— Как же так? — забеспокоился Дердеш. — В пять утра придет патруль и заберет меня. Арестуют!

— Никто не придет. Я сниму патрулирование. — Однако я подумал, что начальство мое может и не одобрить таких действий. Но что делать? Иначе-то поступить я не мог. — Спите спокойно, Дердеш-ака. А к вечеру я приеду. Нам надо о многом поговорить.

Дердеш вышел проводить меня, стремя подал, оказывая высокую честь и доверие.

Я оставлял Дердеш-мергена на попечение его племянника, хотя прекрасно понимал: если приспичит Дердешу уйти, он уйдет. А коли он исмаилит, то и через труп племянника перешагнет не раздумывая. Но как иначе поступить? И что бы мог сделать другой, окажись на моем месте? Правда, встретившись с патрулем за въездом в ущелье, я приказал бойцам не приближаться к юрте, а издали, километров с двух, наблюдать за всем происходящим, отметить, кто, куда и на сколько уйдет.

— К вечеру я приеду с начальством из Оша. Тогда доложите.

Никогда, пожалуй, мой добрейший и послушный конь не чувствовал на своих боках камчу. Однако в то раннее утро я не считал ударов плети. В Гульчу добрался очень быстро. С бешеной силой завертел я ручку телефона, вызывая управление милиции, потом ОГПУ, погранкомендатуру. Наконец дежурный поднял трубку. Мы с тогдашним комендантом хорошо знали друг друга.

— Я видел Дердеш-мергена! — кричу в трубку.

Он смеется в ответ:

— В Кашгарии?

— Он спит в своей юрте! Он вернулся домой, к семье! Сдался!

— А Джаныбек-казы не с ним, случайно? Где правая рука, там и голова должна быть рядом.

— Я не шучу, Галицкий. Приезжай, я познакомлю тебя с этим человеком-горой.

— Пока ты убеждал меня, я уже вызвал машину. До скорого!

От окружного центра — Ош, до Гульчи больше восьмидесяти километров. По тем временам расстояние солидное, если учесть, что нужно преодолеть три перевала высотой до четырех тысяч метров. По моим расчетам, окружное начальство должно было появиться к вечеру.

Честно говоря, я очень гордился собой в те часы. Вновь и вновь перебирал я подробности своей встречи с Дердеш-мергеном и не замечал ни единой оплошности в действиях, как вдруг, словно меня кто по затылку ударил:

«А Осман-Савай? Придет джельдет — этот башкосек, не увидит Дердеша. Что сделает? Искать пойдет! Найдет. Что будет? Что предпримет Дердеш, который конечно же не забыл об Осман-Савае? Как поведет себя молодой и неопытный в делах Абдулла?»

Радости в моей душе как не бывало. Я не понимал даже, почему ж так получилось, почему у меня из головы вылетел Осман-Савай? Как же я забыл про Мамбета, что сторожит сокровищницу курбаши?

Горькие размышления — плохое подспорье. А ничем иным я не мог заниматься. Предпринимать что-либо оказывалось поздно — я не успевал по времени попасть в Булелинское ущелье до вечера. И никто не знал часа, когда вернется в пещеру к Зеленой скале этот самый джельдет-башкосек и знает ли Мамбетбай о появлении Дердеша.

Головокружение от успеха — самое последнее дело в нашей работе, враг номер один. Я поддался соблазну легкой победы и должен был отвечать за все возможные последствия.

Солнце стояло еще высоко, когда у здания райотдела милиции остановилась запыленная машина. Из-под крышки радиатора шел пар, словно из самовара. Приехавшие — Галицкий, Парфентьев и Клосовский — набросились на меня с вопросами. Я все рассказал. Они не похвалили меня. Потом мы молча сели на коней и отправились к юрте Дердеша.

В гирле ущелья патрульные сообщили нам, что вскоре после полудня какой-то огромный человек вышел из юрты и скрылся в зарослях арчевника. Больше они его не видели.

Едва ли не проклятия посыпались на мою голову. Смысл слов был один:

— В Кашгарию ушел Дердеш! Смылся! Расчистил себе безопасную дорожку и ушел!

— Тогда он взял бы и семью, — настаивал я.

— Он твердо уверился: Советская власть не воюет с женщинами и детьми.

— Если он ушел, — рассердился я, — сам пойду в Кашгарию и приведу его обратно!

Это, конечно, я выкрикнул в запальчивости. Товарищи поняли мое состояние и не стали бранить меня. Галицкий только рукой махнул:

— Следовало пустить патруль к пограничному перевалу. Тогда путь к отступлению у Дердеш-мергена оказался бы отрезанным.

— Я верю Дердешу. Появление патруля перед границей он принял бы как акт недоверия. — Я действительно твердо верил в слова Дердеш-мергена. — Обычаи народа бывают сильнее разумных доводов. Не стал бы Дердеш накликать несчастье на своих сыновей и племянника только ради того, чтобы уйти.

— Все сказанное тобой верно. Но ведь тайника-то Дердеш тебе не показал.

Мы поскакали к юрте. На топот коней выскочил заспанный Абдулла.

— Где Дердеш? — крикнул я, резко осаживая коня около него.

Абдулла спокойно сказал:

— Пошел за Осман-Саваем.