Л. Сурис(ред.) - Политический сыск, борьба с террором. Будни охранного отделения. Воспоминания Страница 33

Второй же эпизод, выявивший во время производимого нами дознания, хотя с первым никакой связи не имел, являлся показателем разложения уже в низах армии, в тылу. Было установлено, что ночные часовые, солдаты и матросы, воровали разные предметы, которые были поручены их охране, и продавали их скупщикам краденого в городе. Затем часовой-матрос во время происшедшего колоссального взрыва снарядов, получив от своего начальника уцелевшие бинокли с приказанием передать их караульному начальнику, не только не исполнил приказания, но бинокли продал, о чем знали караульные, до начальника включительно.

– Это развал, – сказал один из офицеров, – что никто в достаточной мере на такое серьезное преступление не реагировал.

Вечером, когда я говорил об этом с моим приятелем, то он только пожал плечами и прибавил:

– Начальство побаивается мести со стороны своих подчиненных, а главное, опасается огласки, что у него так неблагополучно. Теперь это обыкновенная картина в тыловых частях.

В Петрограде с внешней стороны казалось, что столица живет обычно: магазины открыты, товаров много, движение по улицам бойкое, и рядовой обыватель замечает только, что хлеб выдают по карточкам и в уменьшенном количестве, но зато макарон и круп можно достать сколько угодно. Что же касается десятка тысяч чиновников различных министерств и учреждений, то они спокойно посещают свои канцелярии, не выходя из повседневной рутины. Даже в учреждениях Департамента полиции наблюдалось то же.

После командировки я принялся за составление отчета по поездке и просидел двое суток, не выходя из дома. Изредка говорю по телефону с директором Департамента полиции Васильевым, градоначальником генералом Балком и начальником охранного отделения генералом Глобачевым, не по службе, а по-приятельски, как со старыми своими сослуживцами. Первые два обычно приветливые, но кратки в ответах; можно понять, что в городе не все благополучно, так как непрерывно происходят уличные демонстрации. В тоне генерала Глобачева слышна нотка опасения, будут ли стрелять войска по демонстрантам, чтобы восстановить порядок оружием.

Стало быть, ясно, что если солдаты не будут подчиняться начальству, то правительство окажется бессильным сохранить свои позиции.

Имея из предполагавшихся компетентными источников сведения, что демонстрации носят характер экономического протеста, а не политического, власть была уверена, что подвоз продуктов восстановит порядок без кровопролития. Поэтому решили не прибегать к оружию в течение двух дней. Этим экспериментом участь России была поставлена на карту.

Вышло иначе. Демонстрации, руководимые агитаторами, разрастались в ужасающей прогрессии, превращаясь в стихийное выступление сотни тысяч рабочих, студентов, бездомных, посетителей ночлежек, безработных, обнищалых и озлобленных, подонков улицы и т. д. Все это начало захлестывать слабые морально силы запасных воинских частей и деморализировать исполнительную полицейскую власть.

Всюду необъятное море голов. Сплошные массы заполняют площади и улицы, сначала на окраинах, проникая затем и в городской центральный район.

Охранное отделение сделало все от него зависящее, произведя ликвидацию всех подпольных организаций, правильно учитывая надвигавшуюся на столицу грозу. Градоначальник тоже непрерывно доносил министру о ходе событий и видел, как действия полиции парализуются, решая необъятную задачу по восстановлению уличного порядка. Он считал, что необходимы экстренные, чрезвычайные меры, но министр внутренних дел Протопопов медлил. К тому же полнота власти принадлежала не ему, а Совету министров.

События продолжали разворачиваться, и 1 марта Государь прибыл в Ставку главнокомандующего Рузского, который уже настойчиво советовал Государю отречься от престола и провел к Царю двух своих ближайших сотрудников, генерала Саввича и Данилова, чтобы они подтвердили основательность его совета. Они «со слезами на глазах», как впоследствии повествовалось, подтвердили необходимость отречения.

Понятно, что роль, взятая на себя Рузским, не создается мгновенно, а подготовляется заблаговременно… Беспорядки в столице только приблизили к цели Центральный комитет Партии народной свободы, избравший своим орудием Рузского и ему подобных… О них можно только сказать: не ведали, что творили… Рузский, впоследствии зарубленный большевиками на Кавказе, пробовал обратиться со словами к палачам, но они не вняли его заслугам перед революцией…

Уличные беспорядки в столице начали подавляться войсками лишь 25 февраля, при полной инертности командующего войсками генерала Хабалова, подчиненного Совету министров. Но было уже поздно, и всякие распоряжения об арестах и других мероприятиях являлись лишь предсмертными судорогами власти, которая была быстро стерта и как бы растаяла.

Происшедшее и ожидаемое меня так выбили из колеи, что я решил сам посмотреть, что происходит. Надев старенькое штатское платье, я направился на Выборгскую сторону. Прошел Литейный мост и держу направление к Финляндскому вокзалу, но не тут-то было. Улицы и тротуары сплошь запружены народом, все рабочие мужчины, кое-где работницы, студенты и курсистки; видны и серые шинели солдат, но последних мало. Стоят группами, разговаривают друг с другом, серьезно и озлобленно; слышатся голоса протеста, что мало хлеба, что приходится ждать очереди, простаивая часами в хвостах; бранят правительство; некоторые сильно жестикулируют и кричат. Иду дальше, или, вернее, протискиваюсь. Необозримое море людей. Толпа внимательно слушает какого-то оратора, от поры до времени выкрикивая: «Правильно! Правильно, товарищ!» Прислушиваюсь, и до меня доходят сначала отдельные слова оратора, а затем и течение мысли говорящего. Он стоит на каком-то возвышении, ему лет 30, он в темной куртке, блондин, по внешнему виду рабочий, но может быть переодетый в рабочее платье интеллигент Манера себя держать, жестикулировать и владеть голосовыми средствами указывали на то, что человек этот не впервые выступает и умеет не только завладеть вниманием массы, но и подчинить ее себе. Говорил он долго о правительстве, фабрикантах, жандармах и полиции, с озлоблением заключив. «Долой их! Довольно нас эксплуатировать!» И, потрясая кулаками в воздухе, закричал: «Власть народу! Мы должны быть кузнецами своего счастья. Довольно лили нашу кровь! Война для нас гибель, а для буржуазии выгода. Да здравствует мир!»

Очевидно, что этот субъект был одним из предтечей большевизма, подошедший умело к пропаганде о прекращении войны.

Этого оратора сменила нервная еврейка, пискливый голос которой сначала вызвал смех и нелестные эпитеты по ее адресу, но чем дальше, тем внимательнее толпа стала ее слушать, так как она затронула вопросы о нужде и страданиях рабочего класса, жестокости правительства, эксплуатации и т. д. Опять послышались возгласы: «Правильно!» Словом, масса умело подготовлялась к революционным выступлениям.

Вдруг издали зашумел грохот пулемета, пули которого ударили в стену ближайшего к нам дома. Толпа на момент замерла, а затем неудержимо ринулась, давя друг друга и бросаясь из стороны в сторону. Опять грохот. Вокруг меня лица, искаженные озлоблением и ужасом. Я чувствую, что меня давят со всех сторон, и только думаю, чтобы не потерять самообладания и не обратить на себя внимания. Опять выстрелы. По-видимому, среди нас есть раненые и сбитые с ног. Слышны мольбы, ругань и призыв к помощи. Но стрельба прекратилась, и часть толпы опять приблизилась к новому появившемуся оратору. Это был хилый, изможденный, очевидно чахоточный, молодой человек, который, задыхаясь, кричал хриплым голосом: «Товарищи, надо защищаться на баррикадах! Наша возьмет!», но кровь хлынула из его горла, и он как сноп свалился.

Многочисленные толпы сосредоточивались и в других частях города, и в них уже заметны были в значительном числе арестантские куртки освобожденных толпою арестантов. Чернь неудержимо бушует и начинает грабить оружейные магазины и винные лавки. Затем грабили арсеналы. Подожжен окружной суд. Разгромлен Департамент полиции. Словом, грабеж, ненависть, идеи, авантюра и праздность, все смешалось в одном котле революции. Начались насилия над офицерами и случаи убийств. Вытаскивают полицейских и их убивают, а наутро, 27 февраля, прибегает на заседание собравшихся в Круглом зале Государственной думы какой-то прапорщик и требует, чтобы Дума приняла в свои руки власть. Член Думы Милюков протестует, считая, что нет для этого данных, но заседание продолжается, и член Думы Бубликов поддерживает точку зрения прапорщика, и формируется временная власть, а наутро, 28 февраля, уже сформировался «Совет рабочих депутатов» во главе с присяжным поверенным Соколовым, тотчас же замененным социал-демократом Чхеидзе, в товарищи которого избирается социалист-революционер Керенский, ранее мало известный, как средней величины революционер и адвокат. Теперь же он выдвинут, чтобы сыграть крупную, оказавшуюся фатальной для России роль слепого исполнителя директив Центрального комитета Партии социалистов-революционеров, с одной, и указаний президиума «Совета рабочих депутатов» – с другой стороны. Волевой индивидуальности в нем не проявилось, но, идеализируя революцию, ему удалось добиться упразднения смертной казни и охранить жандармерию и полицию от поголовного истребления.