Александр Терещенко - Быт русского народа. Часть 7. Святки Страница 34

Восточные греки весьма полюбили эти готтские забавы и усвоили их со своею жизнью. Наши славяне, которые долгое время имели непосредственное сношение с Царыра-дом, могли перенести оттуда потешные увеселения в свое отечество и совершать их на святках и на масленице.

Летописи наши называют переряживания скуратами (от латинского слова scurra, что значит шут), лудами (от латинского слова ludex — одетые в дурацкое платье), окрут-никами (крутящиеся), скоморохами (то же, что scurra) и личиниками (замаскированными); в Малороссии они именовались машкарями (замаскированные шуты).

Название маски встречается у нас давно. Еще в XII веке архиепископ Лука, преследуя многие языческие обыкновения, воспрещает москолюдство имети (носить маски). Во Франции простой народ верил, что маски суть покрывало дьяволов. Так и у нас некоторые из простолюдинов думают.

В прежние времена маскированные корчили из себя демонов и страшилищ, наряжались волками, лисицами, быками и т. п. Женщины переряживались в мужские, а мужчины в женские платья; бегали по городу с зажженными факелами, били в бубны, кричали и ревели голосами разных животных. В средние века думали, что в продолжение 8 дней после Рождества Христова черти скитаются на земле переряженными, хватают проходящих, бегают и скачут с ними по улицам и потом уносят их с собою в ад. Наш простой народ доныне думает, что со дня Р. X. до Богоявления посещают их дома дьяволы под образом оборотней, вулкулак, бук и хватают маленьких детей. От этого вошло в обыкновение путать ребят, когда они заплачут: «Бука тебя съест, не плачь!» Есть е^е мнение: кто во время святок наряжался чертом, особенно если кто надевал на себя рожу (маску), тот страшный грешник, и грех не иначе может быть смыт, как только решимостью окунуться три раза в крещенской проруби.

Утонченное искусство переряживания и маскирования принадлежит итальянцам. Гранацци, воспитанник Микель Анджело, первый улучшил это (в XVI в.).

Все наши святочные увеселения и забавы не подвергаются ныне ни гонению, ни отлучению от церкви. Языческий мир, вполне наслаждавшийся удовольствиями жизни, ничего не видел в них противного ни своему веку, ни просвещению; но ложные понятия об этих удовольствиях были причиною, что в жизнь народов вкоренилось множество суеверных обрядов. Гадания, предсказания, исцеление недугов травами, игры, пляски и маскирования представлялись в глазах простолюдинов действием чародейства и потому вводили их в заблуждение. Просвещенное правительство прибегало к запрещению и строго наказывало обманщиков. Христианская церковь, чуждаясь языческих нововведений, стремилась искоренить их духовными постановлениями: она желала, чтобы истинная Вера пребывала чистою, без примеси суеверий. Церковь издавала по сему предмету назидательные поучения и правила и увещевала христиан, чтобы они не следовали богопротивным забавам, хотя в самой сущности они ничего не заключали в себе богопротивного; на непокорных налагала эпитимью или не допускала к св. причастию в течение нескольких лет [52].

Суеверные понятия еще долго потемняли здравое суждение. В XVI веке мы встречаем не только между простым народом, но <и> среди самого духовенства многие закоренелые предрассудки. Просвещенные правители ревностно уничтожали языческие и невежественные обряды, возлагая на священство обязанность смягчать грубые нравы. Но как слабо было умственное развитие даже между духовенством, видно из соборного определения «Стоглава» (бывшего в 1551 г. февраля 23), коего первым делом было: заведение училищ в Москве и других городах, учреждение тем важное, что многие священники тогда не умели читать и вытверживали церковную службу наизусть. Архиепископ Новгородский Геннадий, жалуясь митрополиту Симону на состояние духовных (в 1500 г.) в своей пастве, так пишет: «Приведут ко мне мужика, и яз велю дати чести Апостол, и он не умеет ступити. — И яз велю азбуку учити, и он поучится мало, да просится прочь. А моей силы нет, что их неучив, мне ставити». Для обуздания суеверия и пус-тосвятства запрещалось строить церкви и без всякой нужды, а бродягам келий в лесах и пустынях; запрещалось монастырям покупать вотчины без ведома и согласия царского, чтобы монашество не жило ко вреду общества и своей нравственности [53]. Эти благие меры не производили желаемого действия. Что же следовало предпринять для обуздания суеверия и безнравственных обыкновений? Не будем так строги к нашим предкам. Политические обстоятельства, отделив их от Европы на многие столетия, были главнейшею причиною их невежества. Если переряживания преследовались гражданскими и церковными постановлениями, то это происходило единственно от того, что первосвятители и образованные сановники хорошо знали господствующие понятия в народе; им известно было, что в самых невинных забавах люди непросвещенные видели колдовство и чародейство: от них-то и возникали заблуждения и суеверные обряды, которые совершались в торжественные праздники. Накануне Р. X., Василия Великого, Богоявления и Св. Иоанна мужчины и женщины сходились ночью, пели, играли и плясали. В Троицкую субботу плакали, вопили и глумили на кладбищах, прыгали, били в ладоши и пели сатанинские песни. В утро Великого четверга жгли солому и кликали мертвых, а священники клали у престола соль и лечили ею недужных; лживые пророки бегали из села в село нагие, босые, с распущенными волосами, тряслись, падали на землю и баснословили о небесных видениях; скоморохи шатались по деревням; мужчины и женщины мылись по какому-то обряду % одних банях и, что всего мерзостнее, впадали в содомский грех [54]. Сами святители часто волновали умы и совесть простодушных людей. Между многими примерами: епископ Ростовский Леон утверждал (в 1164 г.), что ни в какие Господские праздники, если они приходятся в среду или пятницу, не должно есть мяса [55], между тем как Р. X. и другие подвижные праздники приходились в эти дни.

Из наряжавшихся по наибольшим бесчинствам известны новгородские окрутники. На святочных вечерах и на масленице нарушали они всякое благочиние и приличие: буйство и чувственное наслаждение увлекали их так далеко, что они образовали даже еретические секты. Жид Схария, умом хитрый и языком обольстительный, выехавший из Киева (в 1470 г.) в Новгород, произвел там ересь: он пленил простодушных каббалою, в коей самые ученые люди XV века искали разрешения важнейших задач для ума. Каббалисты хвалились книгою, полученною будто бы Адамом от Бога, Соломоновой мудростью, изъяснением сновидений, угадыванием будущего, силою повелевать духами и знанием всех тайн природы. Новгородские еретики, отвергая святыню христианства, соблюдали строгое постничество и казались ревностными исполнителями благочестия. Архиепископ Новгородский Геннадий открыл этот раскол, в который вовлечено было много людей из духовного звания и княгиня Елена, невестка Иоанна Великого, с большим числом придворных. Геннадий, прислав государю и митрополиту на суд дело вместе с виновными, доносил (1490 г.), что эти отступники злословят Христа и Божию Матерь, плюют на кресты, называют иконы болванами, грызут их зубами, бросают в нечистые места, не веруют ни царству небесному, ни воскресению мертвых. Судя по тогдашней суровости века и важности разврата, поступили с отступниками весьма человеколюбиво, что делает честь уму Иоанна Великого. Некоторых осудили на заточение, а других отправили в Новгород: здесь посадили их на коней лицом к хвосту, в вывороченной одежде, подражая окрутническим играм, с высокими берестовыми шлемами, с мочальными кистями, соломенным венцом и с надписью на нем: «Се есть сатанино воинство!» и в этом окрутническом наряде возили их из улицы в улицу. Народ плевал им в глаза, восклицая: «Се враги Христовы!» В заключение сожгли у них на голове шлемы и предали проклятию [56].

Надевание личин и переряживания составляли собственный предмет святочных увеселений, которые царем Иоанном IV часто превращались в страшные зрелища. Законодатель великого дела — «Стоглава» — ездил по Москве со своими опричниками в скоморошных, шутовских и чудовищных нарядах. Собачьи головы и метлы были привязаны к седлам в ознаменование того, что грызут царских лиходеев и метут Россию. Боярин кн. Михаил Репнин, видя царя, упоенного во дворце крепким медом и пляшущего со своими любимцами в личинах, заплакал от горести. Иоанн хотел надеть на него маску, но Репнин вырвал ее, растоптал ногами и сказал: «Государю ли быть скоморохом?» Царь велел умертвить его, когда он молился в церкви! Современники передали нам с жестокой укоризною о многих бесславных поступках Иоанна Грозного. Однажды в воскресенье (1568 г.) в час Божественной службы Иоанн, сопровождаемый опричниками, вошел в соборную церковь Успения; он и вся его дружина были в черных ризах с высокими шлыками. Митроп. Филипп стоял в храме на своем месте. Государь подошел к нему и ждал благословения; но Святитель обратил свои взоры на образ Спасителя и молился мысленно. Наконец, один из опричников сказал: «Святый Владыко! се Государь, благослови его». Филипп отвечал: «Я не узнаю царя православного в сем странном виде; не узнаю его и в делах царства. Грабежи и убийства совершаются царским именем. Есть закон и правда, есть милосердие к людям, а в России нет их». Государь затрепетал от гнева и вышел с угрозою. Иоанн тешился со своими палачами и скоморохами, коих присылали к нему из Новгорода и других областей вместе с медведями. В одно время опричники вломились в дома многих знатных людей, выбрали известных красотою жен, увезли из города и представили царю: он избрал некоторых для себя, прочих уступил своим любимцам и ездил с ними вокруг Москвы в безобразных переряживаниях: жег усадьбы опальных бояр, даже истреблял скот, и при обыкновенных восклицаниях своей дружины: «Гойда! гойда!» возвращался в Москву, повелев ночью развести жен по домам: некоторые из них умерли от стыда.