Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №5  за 1998 год Страница 35

— Приехали мы вдвоем на 17-ю, там  междупольная загрузка делалась — глину закачивали под давлением, потому что вымывает ее, и надо было  трубу  переставить,  фланец под водой открыть на конце и направить. Я все переделал, а меня потащило. Я сигнал дал, потряс два раза, воздержись, мол, — ответа никакого мне нет. Я дальше: «Выхожу» — три раза дергаю сигнал, дескать, вытаскивай меня! Никакого ответа.

— Как меня  подтащило к отверстию-то, где фильтрация, — продолжает Астафьев с улыбкой, — то я понял. Шланги-то туда проскочили, и меня за ними спокойно тянет. Я руки расставил, и ушли у меня только ноги, а манишка водолазная, что на двенадцать болтов надевается,  —  не проходит полностью: я и остался. А телефона нет, и воздух я не травлю, да и не видно меня — наверху бегают, не знают, что со мной; в Вытегру уже звонят, чтобы  помощь прислали. А пока — стали бить по щитам, чтобы фильтрацию устранить. И так меня бы расколотили надвое. Но одна судопропускная увидала. Да что вы,   говорит,   вон   ноги   водолаза   в сливной   части,   ботинки   с   грузами светлыми, а вы бьете! Тут они щит приподняли, да я и полетел по сливному полу, о контрфорсную стойку меня ударило и сорвало шлем. Они сразу забивать щит стали, а меня понесло в рисберму, куда вода дальше сбегает,   а   в   рисберму   попал   бы, там — все, груза на ногах такие, утонул бы.  Но хорошо второй водолаз, молодой, с бычка прыгнул да и задержал меня. Так и спас...

Кофе выпит, я много узнал. Да и хозяину, похоже, приятно было повспоминать:

— На Мариинке вода была чистая, не муть, как на Волге-Балте. А когда вода чистая, то и работать-то — красота!

— Петрову мысль Мария свершила» — часто я слышал на Мариинской системе. А теперь вижу слова эти — на стройном гранитном обелиске, что высится, окруженный столбиками с цепями, а еще штакетником, у глубокой и, верно, непростой канавы на задворках деревни Петровское среди буйного одуванчикового цвета. «Благоговейте, сыны России», — написано на другой грани.

Достаю Петрашеня: «В красивой сухой местности стоит возле развалины старого шлюза исторический памятник, поставленный здесь знаменитым строителем Мариинской системы генералом Деволантом. Памятник-обелиск воздвигнут в честь Императора Петра Великого на том месте, где он отдыхал, осматривал предполагаемый водораздел будущей водной коммуникации и мимо которого, по поручению Царя, прошел с первой нивелировкой инженер Перри».

Легенда такая, что в 1711 году царь Петр сам приезжал и лично исследовал водораздел между Ковжей и Вытегрой, а здесь встречался с крестьянами. В 1811 году место опознал стопятнадцатилетний старец Пахом, которого привезли на телеге.

«Цепкая память старика, — читал я где-то, — сохранила многое». Читал я, правда, и писателя Кублицкого: будто бы не сохранилось отметок о такой поездке в регистрационных книгах, ведшихся при дворе Петра и отмечавших все деяния государя. Но оставлю сей спор серьезным исследователям. Мысль-то безусловно была.

А как ее свершила Мария? И какая Мария? Указ о начале строительства «вытегорского канала» издал в 1799 году император Павел I, но деньги дала его супруга Мария Федоровна: главно-начальствующая над воспитательными домами обеих столиц, она распорядилась взять из сохранной кассы петербургского дома, а Павел велел «принять заимообразно». «В ознаменование любви к отечеству, — гласит еще одна грань обелиска, — канал сей наименован Мариинским».

«От памятника, — читаю дальше Петрашеня, — видно и Матко-озеро, осиротевшее с 1886 года (то есть, как построили Ново-Мариинский канал, ускоривший движение — А.К.). Через высохшее русло старого Мариинского канала можно пройти в часовню, где хранятся иконы с упраздненных шлюзов и некоторые другие старинные предметы, имеющие большой исторический интерес». Но где же, не вижу, Матко-озеро, первый водораздел системы, и где часовня?

Через «высохшее русло», через канаву, на дне которой заметны еще крупные мшелые балки, полы шлюза святого Петра, и различимы еще два уровня двухкамерного шлюза, идут мои бесценные учительницы, которые и привезли-то меня сюда на чудом добытом «бобике», а теперь ведут местного старожила, Александра Ивановича Распутина. «Матко-озеро, — сетует он, — замыли строители Волгобалта и легко откупились штрафом». Часовня давно сгинула, а предметы хранятся в Вытегре. Туда же хотели увезти и памятник, но петровцы отстояли его и сами теперь обихаживают.

Александр Иванович, лесничий всю жизнь, посадил лиственницу, кедр и тяньшанские ели. Он бродит вокруг обелиска и, наклонясь, раздвигает густую траву: некоторые — прижились.

А еще рассказывает Александр Иванович, когда раскапывали волго-балтовцы этот Старо-Мариинский  канал, то из одного шлюза достали такие бревна, что здешний житель построил из них целый дом — такой это был лес и так сохранился.

Но пора нам из года 1810-го, шофер спешит, пора в 1886-й. Попробуйте-ка выговорить Павшозеро с ударением на «а», но вот оно — довольно крупное село и мертвенное: забиты окна в желтом, видно, школьном бараке, выбиты в клубном черном доме с фронтоном и линяло-голубыми щитами для «сегодня» и «скоро». А посредине на пыльной песчаной площади, как высшая точка Марии некой системы, торчит красно-ржавая водонапорная башня, в узкой тени которой жмутся друг к другу десяток овец.

Мимо заросшей узкоколейки бреду я, мимо погрузочной станции с застывшим навеки мостовым краном, с выпотрошенным зеленым вагончиком «мест — 40», карабкаюсь по грудам гниющих бревешек — (не знаю уж, кто их бросил, давний ли русский, новый ли, совместный со шведом — ухватки одни), прохожу ярко-желтыми сенокосами по замытому Павшозеру и оказываюсь у сокрытой кустами горловины Ново-Мариинского канала, у развалины младшего «Петра».

Ручеек стекает со шлюза, с бревен вповалку и, мутнея, ширится в речку, ширится дальше еще. В сапогах я ступаю в воду — может, щелкнуть шлюз на память? — как за спиной растет мерный шум. Оглядываюсь: против течения бежит валок, бежит и растет, сужаясь. Еле успеваю на берег выскочить. А вдали, за неказистым причалом, поперек прорези, проползает кусками громадина белого теплохода. Волго-Балт.

На канале — Каменном, в известняке рубленном, с водицей на донышке — я вспоминаю отчего-то давнюю обложку «Нэшнл джиогрэфик». По схожему канальцу баграми проводят барку американские любители истории. Только наша Мариинка — раза в три пошире.

Первый раз Волго-Балт начали строить в 39-м, — рассказывает Копреев. — Был создан Вытегра-строй в системе НКВД. Пригнали заключенных, начали взрывать тут кладбище, готовить котлован под первый шлюз...

Почти всю жизнь Александр Алексеевич прожил в Вытегре, и с молодости, с хрущевских пор, он — краеведческая душа: записывал, расспрашивал, фотографировал все вокруг, и теперь, присев на огородике у него на доску теплицы, перед черным дренажным ручьем, интересно мне его послушать. Я ведь уже знаю, что три шлюза Волго-Балта стоят на кладбищах, и на глазах шлюзовых работников, случается, выплывают гробы.

— Война прервала работы, — продолжает Копреев, — но они возобновились после победы. Повсюду здесь была колючая проволока, вышки. Я узнавал: за Управлением строительства канала числилось тогда семьдесят тысяч человек. В 52-м закончили Волго-Дон, и баржами сюда пошла техника. Были уже котлованы для шлюзов, начали бетонировать днища. Но умер Сталин, строить стало некому, и пришлось все законсервировать, залить битумом. Лишь несколько лет спустя стройка началась заново и шла уже до конца, до 64-го года...

И о, эти краеведческие души! В последний мой вытегорский вечер стучится ко мне в номер Александр Алексеевич в половине двенадцатого и предлагает ночную прогулку по городу. Я с радостью соглашаюсь. И пусть деревянный подъемный Сиверсов мост давно уже окаменел в бетоне, а 1-й шлюз, Сергий, сохраненный как экспонат для музея, безвозвратно убит реставраторами. Ведь ночь розова, свистит соловей, и я на Мариинской системе.                                    

Алексей Кузнецов / фото автора

Вытегра

Исторический розыск: Препроводить под конвоем

Более двухсот пятидесяти лет назад погиб известный естествоиспытатель, спутник Беринга, Георг Стеллер. Ныне это имя почти забыто. Лишь изредка мелькнет в перечне исчезнувших с лица планеты живых существ названное в его честь морское млекопитающее отряда сиреновых — «стеллерова корова».

Мой интерес к фигуре Стеллера возник, можно сказать, попутно. Занимаясь историей освоения русскими Сибири, начиная с Ермака и далее в XVII и XVIII веках, я, естественно, не мог пропустить Камчатские экспедиции. И вот тогда случайно приобрел редчайшую ныне книгу «Природа и человек на крайнем Севере» некоего немца Гартвига — кстати сказать, весьма просвещенного — переведенную на русский и изданную книгопродавцем А.И. Глазуновым в 1863 году в Москве. А потом уж энциклопедия Брокгауза и Ефрона, «Русский биографический словарь», «Иркутская летопись» Кротова и Пежемского, старые сибирские газеты. В общем,собирал по крупицам.