Дмитрий Хмельницкий - Откровения Виктора Суворова — 3-е издание, дополненное и исправленное Страница 36

Поэтому полковые школы были ликвидированы, вместо них были созданы учебные дивизии, которые готовили сержантов на всю Советскую Армию. Я служил в 66-й гвардейской учебной мотострелковой дивизии. Город Черновцы. Мы готовили каждый год два выпуска по максимум десять тысяч сержантов (иногда — пять-шесть тысяч), то есть 10–20 тысяч сержантов в год.

Генеральный штаб сидит и рассчитывает: для Узбекистана надо накопить в запасе столько-то сержантов танковых войск, артиллеристов-сержантов — столько-то, ракетчиков-сержантов на такую-то ракету — столько-то. Отбирают нужное количество пацанов, загоняют их в эшелон, гонят к нам и говорят: «Вот делайте сержантов из узбеков». Потом приезжает эшелон азербайджанцев — «Делайте из них». Мы делаем, а их потом разгоняют по всей армии. Потом они демобилизуются, и где-то записано, что нужное число сержантов для пехоты, для артиллерии — заготовлено, для танковых частей — заготовлено. А они — говно!

Вот американцы этого понять не могли. Оттого я противник этих учебных дивизий, что сам был вынужден быть отличным командиром взвода и роты, а быть отличным командиром взвода и роты и подняться выше можно было только с помощью очковтирательства. Потому что нельзя из человека, который не говорит по-русски и служить в армии не хочет, за шесть месяцев сделать не просто сержанта, да еще отличника. Вот у всех моих товарищей выпуск — все отличники. А у меня — нет. Они получат повышение, а я не получу. Так что, я дурнее их? Нет. Тогда и я вынужден химичить. Точно так же, как и любой председатель колхоза должен был приписывать нолики и крестики куда угодно, иначе его закусают!

Была система, которую ты, как плетью обуха, не перешибешь. Я два раза пытался, а на третий раз сделал отличный взвод и пошел на повышение. А там больше — и уже в академию забирают. В академию и так меня забирают, но когда смотрят дело, то кивают: отлично, волевые навыки, командирские качества и так далее. А если у тебя отстающий взвод, то никто тебя в академию не возьмет! Скажут, что «он же командовать не умеет»!

Так вот, возвращаемся к вопросам. Американцы спрашивают, почему советский солдат ходит в сапогах и портянках, а не в ботинках. А я говорю: «А вы попробуйте по грязи походить без сапог, в ботинках!» Объясняю им, что такое и зачем портянки. Не понимают.

Спрашивают: какой военный бюджет Советского Союза? Официально — 17 миллиардов рублей. Может ли такое быть? Не мало ли? Они переводят это в доллары, и у них ни хрена не получается. Не может же такого, говорят, быть!

А я им объясняю, что — да, не может это быть. И что же?

Предположим, у вас сейчас проблема с Китаем. На китайской границе осложнения. И вам нужно, допустим, перебросить туда одну танковую дивизию. Что такое танковая дивизия? Это десять тысяч человек. Это триста тридцать пять танков. Это около 600 бронетранспортеров, 2000 автомобилей и черт знает еще сколько и горючего, и шинелей, и всякого другого.

Так вот. Задачка на сообразительность. Вы перебрасываете дивизию из Белоруссии на китайскую границу. Десять тысяч километров. Эшелонов вам нужно очень много. И вы — глава правительства. Я спрашиваю: в чем, товарищ Косыгин, ваш интерес был бы — чтобы железная дорога побольше содрала с этой дивизии за переезд или поменьше?

И вот они думают, думают. Ничего они придумать не могут. Полдня спорят. И такие аргументы, и другие. Решают, конечно, выгодно, чтоб побольше: будет железной дороге прибыль.

Я говорю: «Ага, получается, что если железная дорога — а она же государственная, от Министерства путей сообщения! — потребует за перевоз дивизии сто миллионов, это означает, что товарищ Косыгин должен из одного кармана достать сто миллионов рублей, отдать Министерству обороны, Министерство обороны отдаст эти деньги Министерству путей сообщения за перевозку дивизии, а те перечислят доход государству, товарищу Косыгину. А если один рубль потребуют, он вытащит один рубль, отдаст армии, армия отдаст Министерству путей сообщения, а то вернет товарищу Косыгину. Так вот, термин «военный бюджет» в Советском Союзе смысла не имеет никакого!

Они не понимают. Говорю: допустим, вы взялись давать уроки вождения вашей жене. Она не работает. Бюджет у вас общий. Вот как бы вам было лучше: обобрать ее, как липку, чтобы она вам по сто долларов платила за урок или по одной копейке в час. Разницы-то нет. Любую сумму она из твоего кармана возьмет и тебе ее вернет!

И они на меня смотрят, как на дурака, а я им объясняю, что невозможно разделить — где военный бюджет, а где невоенный.

Вот строим мы Братскую ГЭС — сколько она стоит? Да никто не знает, сколько стоит Братская ГЭС! Можно отчитаться, но… Дело вот в чем. Однажды Косыгин, когда стал премьер-министром и затеял «косыгинские реформы», собрал академиков и спросил их, сколько стоит тонна стали в Советском Союзе. Академики думали-думали, а потом пришли и сказали, что определить у нас цену тонны стали невозможно. Вот если кто-нибудь у нас ее купит и что-то заплатит — тогда можно. Если это крутится внутри, то мы не знаем. То есть мы можем назначить цену. А что в нее включать? Стоимость угля включать? А сколько он, уголь, стоит? А хрен его знает! Нет рынка!

Британцы поняли, а американцы — нет.

— Какие еще были вопросы?

— Да множество вопросов! После этого я сделал вывод: американцы знают все! Про Советский Союз они знали все. Фамилии командиров дивизий знали все! Я заговорил о 66-й дивизии, а они сразу по своим записям прокрутили и говорят: генерал-майор Нильга, а начальник штаба полковник Трофименко. Так точно, говорю. Так вот, они знали все, но они не понимали ничего. Они знали все без меня, никаких секретов я им не открыл. Но ни хрена не понимали.

Еще был хороший вопрос: что бы я предложил предпринять, чтобы разрушить Советский Союз? Я говорю — скажу. Но вы же все равно этого не сделаете. Вот Советский Союз покупает у вас хлеб. Вы не продавайте им хлеб, и все рухнет.

Удивляются — как рухнет? Они ж тогда сами начнут производить!

Говорю: в том-то и дело. Они начнут производить свой хлеб, а чтобы Россия производила свой собственный хлеб, и картошку, и все прочее, мужику нужно платить не фальшивым рублем, а настоящим.

Вот Ленин когда-то ввел Новую экономическую политику. Ничего нового в ней не было, это был обыкновенный капитализм. Разрешили торговать. Делай хлеб и торгуй. Платили золотым рублем. Прошло два года, завалили хлебом Россию, а в 1927 году — трудности с хлебозаготовками. Вы, говорю, понимаете, почему? Трудности с хлебозаготовками!

— Нет, говорят, не понимаем.

— Был продналог. А в 1927 году мужики перестали хлеб на рынок вывозить. Мужики сосредоточили в своих руках червонцы, приезжают на рынок, а на рынке ничего не могут купить. Потому что промышленность работает на военные вещи. И ничего для него не производит. За рубеж мужик уехать не может. Купить не может ни ковров, ни гвоздей.

Перед Сталиным был путь: дальше вводить не только НЭП, но и всю промышленность переводить на нужды мужика, который кормит страну. Выпускать мотоциклетки, велосипеды, примусы, керосину побольше, цемент, ковры. Школ побольше, чтобы мужик мог на что-то свои золотые рубли потратить. Но промышленность работает на армию, на войну. И тогда нужно или мужика уничтожить, отобрать у него деньги, загнать в колхозы и забирать все бесплатно, или отказаться от всякой индустриализации. От военной индустриализации и от планов мирового господства.

Я им объяснил, что Советский Союз, если не сможет покупать хлеб, будет вынужден дать мужику свободу, вынужден будет платить ему настоящей деньгой, за которую что-то можно купить. Ведь сейчас тотальный дефицит. На рынке очереди стоят жуткие… Поэтому сколько бы вы сейчас ни дали мужику, ВПК работает, все будут покупать хлеб за рубежом и расплачиваться золотом, нефтью. Прекратите снабжать Советский Союз хлебом, и тогда страна постепенно станет нормальной демократической страной, не будет вас ракетами пугать. Промышленность вынуждена будет перестроиться.

Но они не соглашались. Они считали меня дураком, считали, что меня заслали им такие вещи говорить.

Понимаете, в Америке, если находится умный человек, он идет в бизнес и успешно работает. А тех выпускников университетов, которые никуда не годятся, часто забирают в разведку. Вот передо мной такие люди и сидели.

Они готовы балансировать на грани войны. Пусть этот монстр производит оружие, а этим оружием убивают американцев во Вьетнаме, но чтоб только золото шло в Америку за хлеб. Мы с ними говорили, как глухонемой со слепым. Они меня решительно не понимали. А с моей стороны это была не измена Родине. Я работал на свою страну. Если бы они меня тогда послушали, то, может быть, эти преобразования раньше начались. До того, как жареные петухи начали клевать в задницу. Была бы моя власть, я бы так и поступил. И я считаю преступниками тех, кто нашего мужика держал в колхозе, без паспорта, в пьянстве, в кабале.