Ксения Лученко - Матушки: Жены священников о жизни и о себе Страница 36

– Как вы скажете про себя: вы изменились, став замужней женщиной?

– Меня семейная жизнь научила тому, что любая замужняя женщина понимает – в ее жизни слово «хочу» почти не существует, существует только одно слово – «надо». В этом я все больше и больше утверждаюсь. Если раньше это было на уровне наследственном, то сейчас это стало осознанно. Но мне было легко, я была уверена – меня поймут, мне не надо добиваться каких-то вещей. Подчиненное положение для меня естественно, я не могу сказать, что это мне очень нравится, по-другому я себя не вижу, по-другому я не умею. В этом все дело. Я не умею настаивать на своем, когда я это делаю, результаты бывают плачевны. Я давно от этого отказалась.

– Были же у вас семейные кризисы?

– Мне нечего рассказать, у нас ничего не было. Самые легкие, самые беззаботные годы у нас были до 2000 года, потом наступил более тяжелый период, связано было это с Академией, это не могло не отразиться на жизни, плюс мы уже сорокалетние, а это усталость.

– Когда отца Георгия рукополагали, какие у вас были чувства?

– У меня было чувство такое – начинается новый этап жизни и во мне что-то должно измениться, я еще не знала как, но должно. Мне было легко, когда его рукополагали в диакона, на Благовещение 7 апреля 1988 года, а у меня через две недели Маша родилась, я могла первый год спрятаться за Машу, за грудного ребенка и не напрягать себя в этом смысле. Я не могу сказать, что сильно изменилась, – нет. Какие-то вещи для меня закрыты: я не рисую, я не пою, я ничего не могу, кроме как жить для моей семьи. Ничего эпохального не происходит – все спокойно.

– Но есть такая вещь, как самореализация.

– С годами я, к прискорбию своему, поняла – мне нечего реализовывать. Сейчас мне от этого очень обидно бывает, даже порой в печаль от этого впадаю. Понимаете, когда человеку есть что реализовывать, ему не мешает ничего, ни дети, ни муж, который самореализовывается или общественно служит, ему не мешает ничего. Но я поняла, что если у меня ничего нет, это не потому, что я великая смиренница и что-то там в себе задавила, а по простой причине – мне нечего реализовывать.

– Отец Георгий изменился, когда стал священником?

– Первые годы он был таким, каким был до этого. По мере того как он вникал в клерикальную церковную жизнь, конечно, здесь появилась и суровость, и тяжелый юмор, мне это не нравится, но я не могу с этим бороться: ему надо каким-то образом себя оберегать, защищать. Мне далеко не все нравится, другое дело – я могу понять природу происходящего, а раз так, я не хочу ничего переламывать. Если понимаешь – можно перетерпеть, принять.

– Расскажите о своих детях. Сколько у вас детей, как их зовут и чем они занимаются?

– Двое детей, Андрюше 26 лет, он кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры истории средних веков исторического факультета СПбГУ. Маше 21 год, она на пятом курсе СПб Государственного медицинского университета им. академика Павлова. Соответственно Андрюша гуманитарий и занимается историей средних веков, а Маша собирается стать травматологом-ортопедом.

– Вы когда воспитывали дочь и сына, у вас была какая-то система воспитания или вы на кого-то ориентировались? Сейчас родители книжки читают или с кем-то советуются. Или воспитание – это что-то интуитивное?

– Я не знаю книг по воспитанию, они как-то прошли мимо меня. Но тяжелая ситуация с Андрюшей научила меня только одному, я поняла, что ничья житейская ситуация не тиражируется. Никакой опыт никому передать нельзя. У каждого не только своя ситуация, но и свое мироощущение, мировосприятие, чувствование детей – степень близости к ребенку – чувствуешь ли ты его полностью или не полностью или вообще не понимаешь. Я даже считаю, что книги по воспитанию вредны, масса людей механически переносит то, что они прочитают, на свою жизнь и тем самым только вредят. Они закрывают свои собственные уши, свое собственное сердце – литературой, пусть даже очень хорошей. Масса замечательных матерей и отцов совершенно не умеют свое педагогическое умение передать, рассказать о нем на бумаге, отсюда тоже накладки. Я считаю, что нужно слушать исключительно собственное сердце, собственные мозги включать, читать прекрасную литературу, слушать классическую музыку и никуда не торопиться. Больше ничего не надо.

– Можно ли сказать, что ваши дети очень похожи на родителей? Хорошие родители – хорошие дети. Можно ли сказать, что вы ими довольны?

– Не берусь выносить оценки ни нам как родителям, ни нашим детям. Могу лишь сказать, что я рада, что они у меня есть, со всем хорошим и со всем плохим. Наши дети на нас похожи.

– Их профессиональный выбор вас устраивает?

– А мне все равно, кто они будут, главное, чтобы были хорошими людьми, спокойными, не агрессивными, разумными, такими, которые способны не только себя слышать, но и окружающих. Кем они будут по профессии – меня не волнует абсолютно, только бы их это устраивало.

– Вам хотелось бы, чтобы сын был священником, а дочка – женой священника?

– На этот вопрос я могу честно сказать – нет.

– Почему?

– Я считаю, что священников сейчас в избытке, а вот хороших, по-настоящему активных мирян, последовательных христиан, очень мало. Пусть он лучше пополнит малое стадо мирян. А дочка не может быть женой священника, потому что она хочет заниматься таким мужским врачебным делом, которое будет требовать полной отдачи. Она этому много сил отдает, и уже много лет. Мне не хотелось бы, чтобы у нее был внутренний конфликт в ситуации необходимого выбора между семьей и любимым делом. В любом случае женщина-врач все равно делает этот выбор, если у нее образуется семья и дети. Есть такие врачебные профессии, где врач днюет

и ночует при больных, это уже не профессия, а диагноз. Я таких врачей знаю, для них их работа – диагноз, а не образ жизни. Не едят, не спят, а только лечат, режут и шьют.

– Такой врач хороший?

– Очень хороший, но я не знаю, как он живет, а уж его жену себе и представить не могу.

– У священника все дети должны быть воцерковленными, детей это, наверное, сильно «напрягает», родители над ними «дрожат»: вдруг ребенок возьмет и перестанет ходить в церковь. У вас такое было?

– У меня такого не было, я очень давно интуитивно поняла, что я никого не могу духовно ничему научить, и более того – это не моя задача. У каждого человека своя задача – спасти себя. Если ты себя будешь спасать и делать для этого все, что положено, – глядя на тебя, может быть, твои дети захотят тебе последовать. Вслед за тобой идти туда, куда ты идешь. Могут захотеть, а могут и не захотеть. Надо себя уговаривать, надо быть готовым: к этому, к их свободному выбору. Если я сама себя не могу подвигнуть ни на какие духовные высоты, я не хочу об этом говорить – это моя драма, – что я могу требовать от своих детей? Ничего.

Если я вижу, что у меня ребенок идет в храм, я просто тихо радуюсь, но я ничего не делаю для того, чтобы подпихивать их в эту сторону. Помню, когда Маше было лет 12, они у меня пошли на Благовещение одни, – мне было плохо, и я осталась дома, – я видела, как она не хотела идти, а поскольку она привыкла слушаться, она пошла, и более тяжелого праздника я просто не помню. Я тогда отступилась, дети учат многому, может, это позиция слабого – отступать, но мне бабушка так говорила, когда был какой-то конфликт: «отступись», – она всегда одной из сторон говорила «отступись», и кто отступал, тот, как правило, выигрывал.

Что значит воспитывать? Если они не видят моего родительского интереса к Церкви, к тому, что с Церковью связано, не будет и их интереса, не будет ощущения живой жизни. Если они видят родительский интерес к Церкви, к тому, что с Церковью связано, возможно, будет то, что наполнит и их жизнь. Даже если они по каким-то причинам в храм не идут или идут не так, как мне этого хотелось, я не лезу. Пока ребенок маленький, 3–4 годика, он тебя слушает, – он приходит с тобой и стоит у ноги, а когда вырастает, он видит и твое несовершенство, я не говорю про несовершенство мира, самое главное, когда ребенок видит – его родители далеко не идеальны. Когда он начинает это видеть, что ты можешь противопоставить? Ничего. Слова правильные, но если они не подкреплены твоей деятельностью, они мертвы. Пусть он лучше видит мою нищету духовную и мое карабканье куда-то и решает сам для себя. Ему надо или не надо, пока вроде надо. Я не считаю, что родители способны, а главное, обязаны детей духовно образовывать. Им это не по силам, даже если они считают, что могут это делать. Я убеждена – это родителям не под силу. Они же не Господь Бог, Который и питает и образовывает, воспитывает духовно все, что угодно. Мы сами не знаем, что может воспитать духовно: когда в духовной семье вырастают монстры и в абсолютно бездуховной – высоко духовные люди. Это тайна.