Михаил Шишкин - Русская Швейцария Страница 37

Массена, не дожидаясь подхода Суворова, решает разбить русские армии по частям и внезапным ударом атакует русские позиции под Цюрихом. 25 сентября французы переходят Лиммат около Дитикона (Dietikon) и нападают на город со стороны Хёнга (Höengg). Начинается Вторая битва под Цюрихом. Невысокие полководческие способности Корсакова спасают Цюрих от разрушения – русские войска бегут, почти не оказывая сопротивления.

Французы захватили обозы, часть артиллерии, походную церковь и даже военную канцелярию с шифрами для секретной переписки. Около шести тысяч русских убитыми и ранеными остались в Цюрихе и окрестностях. Полки Римского-Корсакова «отходят» через Кэферберг (Käferberg), Клотен (Kloten) и Бюлах (Bülach) в направлении Эглизау (Eglisau) на правый берег Рейна и потом в район Шафхаузена. Неудачливый генерал будет отставлен Павлом от службы и отправлен в деревню, карьера его, однако, успешно продолжится при Александре I.

Кстати, среди попавших в плен французам – Фабиан Вильгельмович Сакен фон-дер-Остен, будущий русский фельдмаршал, губернатор побежденной французской столицы в 1814 году. Участвовал в несчастливом для русского оружия сражении, командуя мушкетерским полком, и Николай Алексеевич Тормасов – в 1812 году он будет руководить корпусом и падет, смертельно раненный, на Бородинском поле.

«Битва при Дитиконе» увековечена в Париже на арке в перечне наполеоновских побед. В России Вторая битва при Цюрихе пополнила список «незнаменитых» войн. При всех правителях не любили упоминаний о русских поражениях. О событиях тех дней в окрестностях Цюриха напоминают два монумента – на горе Цюрихберг и в местечке Лангнау (Langnau am Albis). Узнав о разгроме Корсакова, Суворов горными ущельями с боями повел свою армию обратно в Россию. Война была закончена.

Следующий самодержец, Александр I, неоднократно приезжает в Цюрих, но уже вершителем швейцарских судеб – будущее Швейцарии решается при активном участии русской дипломатии на Венском конгрессе. 9 октября 1815 года на опасения жителей Цюриха относительно будущности Гельвеции император России возражает: «Я нахожусь в таком отдалении от вас, что не могу принести вам ничего, кроме добра». В Цюрихе Александр знакомится с Гансом Конрадом Эшером, основавшим колонию для бедных детей и сирот, и когда через несколько лет в швейцарских кантонах Гларус, Санкт-Галлен, Аппенцель и Тургау будет свирепствовать голод, русский государь пожертвует альпийской республике 100 000 рублей, половина из которых будет предназначена колонии Эшера.

Владимир Печерин, один из интереснейших русских мыслителей и поэтов, уехав из России в 1836 году, отправляется в Швейцарию, которую раньше знал из заграничных поездок. После Лугано, где вращается в кругу итальянских революционеров, он приезжает в Цюрих. Здесь Печерин пытается найти деньги для организации русской общины в Америке. Проект терпит фиаско – бывший московский преподаватель греческой филологии вынужден бежать, чтобы не попасть в долговую яму. Из Цюриха он отправляется в Бельгию, где обратится в католичество и проведет оставшуюся жизнь в ирландских монастырях.

В.С. Печерин

В 1843 году в Цюрих приезжает из Германии двадцатидевятилетний Бакунин. На берега Лиммата приводит его дружба с Гервегом. Мятежного поэта, известного русскому читателю больше своим участием в семейной драме Герцена, чем стихами, выслали из Германии, и он со своей невестой решает поселиться в Цюрихе, традиционном прибежище всех гонимых. Бакунин следует за другом и находит здесь не только общество эмигрантов-радикалов, но и любовь. В письме своему знакомому А. Руге, приглашая его в Цюрих, он замечает: «Я думаю, что Вам здесь понравится. Кружок не велик, но действительно очень приятен и душевен». Душевность создает знакомство с итальянским республиканцем Пескантини, в жену которого, Иоганну, Бакунин влюбляется. Та отвечает пылкому русскому взаимностью, но не хочет бросить мужа. Бакунин начинает борьбу за ее освобождение. «Я должен ее освободить <…> зажигая в ее сердце чувство ее собственного достоинства, возбуждая в ней любовь и потребность свободы, инстинкта, возмущения и независимости…» – пишет он брату, не указывая имени дамы. Советские историки позже станут утверждать, что речь в этом письме идет о страсти Бакунина к родине и революции.

Уже тогда проявляется специфическое бакунинское отношение к деньгам. Пламенный революционер занимает, как Хлестаков, у всех подряд. Из Берлина и Дрездена он уехал, наделав кучу долгов, то же происходит и в Цюрихе. Когда никто больше уже не дает и положение становится катастрофическим, русский дворянин и помещик решает стать пролетарием и зарабатывать на свой хлеб «в поте лица», о чем извещает родных и друзей в письмах в марте 1843-го, после чего успокаивается, довольный принятым мужественным и достойным решением, и, не торопясь идти наниматься на фабрику, отправляется на Женевское озеро, где отдыхают супруги Пескантини. О намерении зарабатывать деньги трудом вскоре будет забыто. Молодой человек уже чувствует свое призвание. Его ждет высшее предназначение – осчастливить не кредиторов возвратом долгов, но всё человечество светлым будущим. В июне 1843 года в журнале «Швейцарский республиканец» он публикует статью под названием «Коммунизм», в которой провозглашает: «Коммунизм исходит не из теории, а из практического инстинкта, из народного инстинкта, а последний никогда не ошибается».

С 1838 года аристократические русские путешественники останавливаются в открытом тогда отеле «Бор» (“Baur”). Через несколько лет на берегу озера появляется еще одна гостиница того же хозяина, и до сих пор эти отели, конечно, в перестроенном виде, – «Бор-ан-Виль» (“Baur-en-Ville”), получивший теперь имя «Савой» (“Savoy”) и расположенный на Парадеплатц (Paradeplatz), в самом центре города, и «Бор-о-Лак» (“Baur-au-Lac”, Talstrasse, 1) на берегу озера – считаются одними из самых престижных в городе.

Несколько раз приезжает в Цюрих Тютчев. Останавливается он обычно в отелях Бора (или Баура в немецкой транскрипции), но иногда делает исключение. В письме Эрнестине, своей второй жене, в июле 1847 года поэт пишет: «… вместо того, чтобы остановиться в гостинице Баура, которая неизбежно навеяла бы на меня грусть, я устроился в своего роде фонаре на 4-м этаже “Hotel du Lac”, в настоящем волшебном фонаре, где со всех сторон открывался вид на озеро, горы, великолепное, роскошное зрелище, которым я вновь любовался с истинным умилением. Ах, милый друг мой, что и говорить – моя западная жилка была сильно задета все эти дни».

Среди цюрихских достопримечательностей того времени – школа для детей-инвалидов, знаменитая на всю Европу. В 1808 году она была основана для слепых детей, с 1827 года открыто отделение для глухонемых. В 1857 году эту школу, находившуюся в доме «Цум Бруннентурм» (“Haus zum Brunnenthurm”), угол Обере Цойне и Шпигельгассе (Obere Zaune/Spiegelgasse), посетит во время своего краткого пребывания здесь Толстой. Это уникальное учебное заведение станет одной из причин приезда в Цюрих Герцена. Сюда отдает он в 1849 году своего глухонемого сына Колю. Результаты специальных методов обучения поразительны. «В полгода, – напишет Герцен о сыне в “Былом и думах”, – он сделал в школе большие успехи. Его голос был voile; он мало обозначал ударения, но уже говорил очень порядочно по-немецки и понимал всё, что ему говорили с расстановкой; всё шло как нельзя лучше – проезжая через Цюрих, я благодарил директора и совет, делал им разные любезности, они – мне».

Но город на Лиммате войдет в жизнь Герцена черной страницей.

«После моего отъезда, – рассказывает Герцен, – старейшины города Цюриха узнали, что я вовсе не русский граф, а русский эмигрант, и к тому же приятель с радикальной партией, которую они терпеть не могли, да еще с социалистами, которых они ненавидели, и, что хуже всего этого вместе, что я человек нерелигиозный и открыто признаюсь в этом. Последнее они вычитали в ужасной книжке “Vom anderen Ufer”, вышедшей, как на смех, у них под носом, из лучшей цюрихской типографии». В бой вступает швейцарская бюрократическая машина. «Городская полиция вдруг потребовала паспорт ребенка; я отвечал из Парижа, думая, что это простая формальность, – что Коля действительно мой сын, что он означен в моем паспорте, но что особого вида я не могу взять из русского посольства, находясь с ним не в самых лучших сношениях. Полиция не удовлетворилась и грозила выслать ребенка из школы и из города». Потребовался залог. Герцен возмущен, но не суммой, для него ничтожной: «Какое же обеспечение – несколько сот франков? А с другой стороны, если б у моей матери и у меня не было их, так ребенка выслали бы (я спрашивал их об этом через “Насиональ”)? И это могло быть в XIX столетии, в свободной Швейцарии! После случившегося мне было противно оставлять ребенка в этой ослиной пещере».

Герцен хочет забрать Колю из Цюриха, но оставить в школе. Ситуация неразрешимая. Но не для Герцена. Он предлагает лучшему учителю, Иоганну Шпильману, благодаря которому его сын и другие дети учились говорить, такое содержание, что тот бросает учебное заведение и становится домашним учителем в семье русского эмигранта. Задержка с выдачей обратно залога приводит Герцена в такую ярость, что он разражается открытым письмом президенту Цюрихского кантона, Альфреду Эшеру (в виде памятника-фонтана Эшер встречает теперь каждого приезжающего в Цюрих на площади перед вокзалом), которое заканчивает: «И могу смело Вас уверить, что ни моя мать, ни я, ни подозрительный ребенок не имеем ни малейшего желания, после всех полицейских неприятностей, возвращаться в Цюрих. С этой стороны нет ни тени опасности». Ни мальчик, ни его учитель в Цюрих действительно никогда больше не вернутся. Через год, в 1851-м, Иоганн Шпильман утонет при кораблекрушении вместе со своим учеником и матерью Герцена.