Борис Фрезинский - Писатели и советские вожди Страница 38

Привет. Не злись, а лучше думай.

Последние сохранившиеся послания Эренбурга Бухарину датированы июнем 1936 г.

9 июня <1936 г.>.

только что вернулся из Чехо-Словакии и Вены. Напишу для газеты три очерка: Вена, Словацкий съезд писателей, Мукачево[424]. 20<-го>, вероятно, поеду в Лондон[425] и оттуда снова напишу. Так что двухмесячный «отпуск» видимо начну позднее.

Посылаю Вам по совету т.т. из полпредства письмо с описанием положения в Испании (приводится следом. — Б.Ф.) и др. местах. Может быть, Вы найдете нужным показать его кому либо авторитетному.

Я весьма огорчен нашей лит-политикой[426], в частности, с тревогой размышляю о судьбе моей «Книги для взрослых», да и о судьбе моей.

На Вас я в обиде: считаю, что плохо выкроили отрывок, да и постскриптум к испанской статье составлен чрезвычайно своеобразно[427].

В Париже теперь настоящая Испания[428]. Видимо, писать о забастовках в наших газетах нельзя, т. к. не получил от Вас телеграммы.

Илья Эренбург находился в Испании две недели (с 6 апреля 1936 г.) как спецкор «Известий». 18 апреля его принял премьер-министр Мануэль Асанья… Фраза, что «т.т. из полпредства» посоветовали ему послать Бухарину письмо с описанием положения в Испании производит странное впечатление. Понятно, что все, увиденное им тогда в Испании, а перед тем в Словакии и Прикарпатской Руси, представлялось Эренбургу политически значимым, и он хотел проинформировать об этом советское руководство. Фактически Бухарин был единственным у него прямым путем донести информацию до Кремля. Полпредство, может быть, не захотело передавать в Москву его информацию и, на всякий случай, посоветовало отправить ее Бухарину.

Вот это письмо, отправленное в тот же день:

9 июня <1936 г.>.

хочу Вам рассказать о некоторых заграничных делах. Может быть, мои соображения могут быть полезны.

1. Испания.

В Испании положение действительно революционное. Компартии приходится зачастую тормозить движение. Так напр<имер> всеобщая забастовка в Мадриде прошла вопреки решению коммунистов, социалистов и УХТ[429] (профсоюзов соц<иалистов>-комм<унистов>). Социалисты толка Кабальеро стараются перегнать коммунистов. Любопытно, что в разговоре со мной Асанья[430] жаловался на сторонников Кабальеро и сказал: «Их тактика в вашей стране была бы названа троцкизмом». (Он имел в виду недооценку роли крестьянства, типичную для социалистов левого крыла и пр.). Коммунисты работают хорошо, но сильно вредит то, что в крупных центрах руководители не местные и зачастую не испанцы, но люди из Южной Америки. Они не знают местных условий, выделяются среди всех и вызывают нарекания. Например, в Овиедо сидит такой американец, в то время как в самой Астурии много рабочих, побывавших у нас и которых следовало бы послать как местных руководителей в другие провинции — это прекрасные политически зрелые товарищи. Однако их почти не используют, Они продолжают работать на заводе или в копях. Засим — для крестьянского движения в Испании играет большую роль передача московской радио-станции. Но все крестьяне мне жаловались, что спикеры не испанцы, но люди из Америки — они плохо понимают их выговор. Наконец, отсутствует популярная литература о наших колхозах: устав, описание жизни, экономики и пр. Руководители крестьянских организаций просили: по радио передавать побольше о колхозах, причем брать как спикера испанца, дать литературу о колхозах.

2. Словакия.

На съезде мне удалось (держался я, конечно, абсолютно за кулисами) добиться единогласия в резолюциях и пр. Удалось убедить писателей глинковского направления[431] (полу-фашисты, полу-сепаратисты) включить в резолюцию оборону Ч<ехо>-С<ловацкого> государства от фашизма и пр. Необходимо пригласить словацких писателей в Союз. Я не мог говорить об этом с Александровским[432], так как его не было в Праге.

3. Подкарпатье.

Я был в Мукачево. Говорил с разными людьми. Среди сторонников так назыв<аемого> русского направления намечается поворот к нам. Они были всецело под влиянием белых эмигрантов. Теперь среди молодежи есть сдвиг. Возможен местный съезд культурных работников антифашистов всех тенденций: украинской, русской и местняцкой. Если это желательно, надо дать толчок. Культурных сил вообще мало. Работают против нас усиленно украинцы из «Ундо»[433], они сговорились с русофилами — униатами. Если нужно, могу сообщить подробнее.

4. Наша литер<атурная> и художественная политика.

Я не буду сейчас Вам писать по существу вопроса. (Мне кажется, что борьбу против равнодушного искусства наши глубоко равнодушные бюрократы превратили в борьбу против самого искусства[434]). Хочу только указать на губительность этого за границей. Дело в том, что мы стараемся теперь объединить вокруг нас все культурные силы за границей, а последняя литер<атурно>-художественная кампания этому никак не способствует. В Праге решили перенести на местную почву упрощенные директивы о борьбе с «формализмом» и отбросили от нас этим много полезных людей.[435] Во Франции, благодаря Мальро, удалось пока смягчить впечатление, указав на его локальность и пр. Однако правые газеты во всех странах усиленно перепечатывают статьи советских газет, наиболее резко критикующие нашу литературу и искусство.

Можно ли посылать за границу Сельвинского, а потом печатать в газете, что это «галиматья»?[436] Фашисты цитируют наши газеты и спрашивают левую интеллигенцию: «Вот чему вы аплодировали месяц назад» и пр. Привожу один случайный пример. Мог бы исписать десятки страниц.

Вот все наиболее существенное.

Сердечный привет.

Это письмо Бухарин переслал Сталину, в его личном архиве оно и сохранилось с пометой красным карандашом: «прислано т. Бухариным».

Последнее сохранившееся послание Бухарину — телеграмма или телефонограмма Эренбурга:

Тов. Бухарину. Париж, 14 июня <1936 г.>

(от собственного корреспондента «Известий»).

Посылаю восемь телеграмм о забастовке — около 150 строк. Семнадцатого поеду в Лондон на писательский пленум. Сообщите, что нужно. Очерк о Вене послан. Очень прошу откликнуться в газете на «Книгу для взрослых»[438]. Привет.

18 июня, видимо, по просьбе Бухарина Эренбург пишет для «Известий» статью памяти Горького (опубликована 21 июня); сам Бухарин напечатал две статьи памяти любимого им писателя (Известия. 20 и 23 июня).

В письмах из Парижа Эренбурга к Мильман имя Бухарина упоминается вплоть до июля 1936 г.

27 июня: «Вчера послал с оказией письма Н.И. и М. Е. <Кольцову>… Посмотрите, чтобы Н.И. не подвел с „Книгой для взрослых“» (т. е. напечатал рецензию. — Б.Ф.).

Прочитав в «Правде» за 1 июля 1936 г. статью обласканного Сталиным И. Лежнева «О народности критики», в которой Эренбург обвинялся в «беспардонной развязности по адресу читателя», Эренбург пишет Мильман 3 июля: «Прочитал строки Ис. Л<ежнева>, немедленно перепечатанные в здешней газете. Умилен и растроган столь товарищескими чувствами».

4 июля: «Я написал о статье Л<ежнева> письмо в редакцию „Правды“, послал его М. Е., а копию Н.И.».

8 июля: «Получил ли копию письма (в „Правду“. — Б.Ф.) Н.И.? Что он с ним сделал, то есть переслал ли куда-нибудь?»

9 июля: «Получил ли в свое время Н.И письмо с оказией?»

В августе 1936 г. Бухарин уехал отдохнуть на Памир, где и узнал, что в Москве на процессе Зиновьева и Каменева прозвучали убийственные обвинения в его адрес. 21 августа прокуратура СССР заявила о начале следствия по делу Бухарина, Рыкова и Томского. Вернувшись в Москву, Бухарин не появлялся в «Известиях», но арестован он был только 27 февраля 1937-го…

Эренбургу еще предстояло увидеть Бухарина — в 1938 г., на процессе (Эренбург приехал в Москву в конце 1937 г. и вскоре был лишен зарубежного паспорта; его собственная судьба висела на волоске…) Вот несколько свидетельств.

Илья Эренбург:

«В начале марта 1938 года один крупный журналист (М. Кольцов. — Б.Ф.), вскоре погибший по приказу Сталина, в присутствии десятка коллег сказал редактору „Известий“ Я. Г. Селиху: „Устройте Эренбургу пропуск на процесс — пусть он посмотрит на своего дружка“»[439].