Карл Деметр - Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650–1945 Страница 38

Однако движение в этом направлении сталкивалось с такими трудностями, что лишь в декабре 1848 года король Пруссии – и лишь ненадолго – пообещал, что армия должна принести клятву конституции; но когда о конституции начались дебаты 10 октября 1849 года, эту идею полностью и энергично отвергли. На этом дело закончилось. Сам офицерский корпус, разумеется, не слышал ни о какой присяге конституции. Все это могло показаться им несовместимым с их собственными монархистскими идеями, с их преданностью королю. Это был шокирующий промах в направлении либерализма, «деструктивной тенденции времени», «демократического обмана», если использовать понятия, имевшие хождение в те дни.

В Саксонии офицеры сначала отнеслись к этому иначе, чем в Пруссии. 22 марта 1848 года новый «свободно мыслящий» саксонский министр начал работать над тем, чтобы заставить армию принести присягу конституции. Большинство офицеров считало, что такая присяга – ненужная формальность, некоторые, особо упрямые, сопротивлялись этому, однако нашлось очень немного и таких, кто полагал, что это может дать выход из конфликта между армией и народом, который в то время становился реальностью. За день до того, как саксонский гвардейский полк и стрелковый батальон собирались принести присягу в Вурцене, каждый офицер с большим трудом раздобыл экземпляр конституции, чтобы самому прочитать ее хотя бы раз, а затем разобрать ее со своими солдатами, чтобы они могли понять, чему собираются присягать. Однако ни у местного помещика, ни у мэра, ни у священника и даже школьного учителя не было экземпляра конституции. И поэтому когда аудитор прочитал формулировку таким слабым голосом, что ветер унес его слова прочь, то ни один человек не понял, чему он приносит клятву верности.

В марте 1848 года вюртембергский офицерский корпус, исполняя долг, принес клятву верности конституции, которая через три года была упразднена. С другой стороны, в Баварии, где этот вопрос возник за четверть века до того, общее отношение офицеров к нему было недоброжелательным и отрицательным. Даже во Франконии, которая только что объединилась с Баварией, незадолго до этого, люди, которые благосклонно относились к присяге конституции, очень скоро переменили свое мнение и отступили, вероятно, в меньшей степени из-за того, что потеряли уверенность в правильности своего поступка, чем из страха, что их перестанут продвигать по службе. Например, в гарнизоне Вюрцбурга даже прошло собрание младших офицеров (лейтенантов и капитанов), на котором принесение присяги конституции энергично обсуждалось, возникли дебаты. «Почти все офицеры рассудили, что несмотря на то, что конституция была добровольным даром, свидетельствовавшим о милости и благорасположении Его Величества, это (то есть принесение присяги конституции) могло не встретить одобрения со стороны Его Величества, поскольку такие слова дошли до нас сверху и потому что злые языки могли ложно истолковать просьбу (то есть чтобы им позволили принести такую клятву)». Когда этот инцидент расследовали, свидетель заявил под свое честное слово, что «все офицеры выказали самую сильную привязанность к Его Величеству королю и что, несмотря на то что просьба о принесении клятвы конституции была в целом расценена как невинная и безвредная, вопрос был решен в пользу явной привязанности, которую все офицеры испытывали к священной особе короля».

Еще более поучительными были причины, вызвавшие волнения как в Вюрцбурге, так и в Рейнском палатинате. По этому вопросу мы также располагаем устным сообщением некоего очевидца, единственного, которого удалось отыскать, – генерала, графа Беккера из штаб-квартиры в Нюрнберге, которому было поручено провести расследование. Прежде всего, наблюдалось недовольство жалованьем большинства младших офицеров, однако также имело место желание оградить себя от личных капризов недоброжелательно настроенных высших начальников, равно как и от военного правосудия, которое было несправедливым и необоснованно суровым. Но все это были профессиональные жалобы, обычно распространенные больше среди младшего, а не старшего офицерства. Тот же очевидец заявил, что корень конституциональных проблем лежит в том, что законно сомневающееся общество в далеком 1821 году ставило вопрос (среди прочих) о том, «может ли офицер, который не принес клятву верности конституции, находиться на службе у государства и может ли даваться какая-либо сатисфакция ему за оскорбление, полученное по ходу службы». Похоже, что было решено, что такого офицера «следует рассматривать просто как наемника, а не как слугу государства, ибо он зависел лишь от воли короля и мог быть уволен от службы в любой момент, когда того пожелает король. А наемник (который служит за деньги) не имеет права требовать сатисфакции от любого гражданина или слуги государства».

Такой взгляд на конституциональное положение офицеров как профессиональных солдат, вероятно, больше заинтересует филолога, чем юриста. В то же время такой взгляд сам по себе симптоматичен из-за двусмысленности положения, в котором оказались бы офицеры, как только старая структура абсолютного государства, будучи откровенно не способной противостоять грубому ветру перемен, начала бы свой конституционный капитальный ремонт. Если сравнить дела прусского и баварского военных министров 20-х или 30-х годов после 1848 года, то станет ясно, что в Баварии, в силу отсутствия специального военного кабинета, отделенного от военного министра, была большая готовность, чем в Пруссии, уравнять положение офицера по отношению к государству с положением государственного служащего. Но даже в Баварии такого уравнения не было: ему мешала, вероятно, конституция новой империи, определявшая генеральную линию, на слияние обеих армий. Ибо для жизни в государстве народа и, прежде всего офицерского корпуса, этот факт был не без последствий.

Его влияние на отдельного офицера могло быть либо благоприятным, либо наоборот. Это зависело от того, до каких пределов его политические взгляды поддерживали абсолютную монархию, свободную от либеральных и конституциональных помех. Это стало ясно в годы, когда конституциональные идеи начали претворяться в жизнь. Их новизна породила мощные эмоции, а сужающееся революционное окружение все еще вызывало тревогу у монархов и сторонников старого режима. О том, как военачальники относились к либерально мыслившим офицерам в Баварии несколько лет спустя после принятия конституции 1848 года, свидетельствуют документы, приведенные в приложении 19—22. Эти документы, как мне кажется, представляют особый интерес потому, что они исходят не из Пруссии, а из Баварии, где конституциональное правительство до какой-то степени существовало уже много лет.

Офицеры, которых подозревали в либерализме, в годы кризиса в баварской армии встречались нередко, о чем можно судить по документам. Королевское письмо от 23 июля 1831 года с сожалением отмечает, что «как бы ни были надежны старшие офицеры, есть более молодые люди, не имеющие опыта активной службы, которые были подвержены разлагающим принципам, имеющим сейчас хождение». Но в 1848—1849 годах, когда либеральное движение достигло пика, оказалось, что эти страхи были беспочвенны, хотя в баварской армии то тут, то там вспыхивали беспорядки, и особенно в Кемптене, в городе, который тогда приобрел репутацию «средоточия республиканизма». Но офицеры вряд ли где-либо теряли контроль над своими солдатами, и сами оставались полностью преданными королю, несмотря на слабое давление либерализма, которое они испытывали со всех сторон. И когда все движение либералов на некоторое время иссякло, офицеров такого сорта рассматривали лишь как незначительное темное пятно, а весь офицерский корпус получил сертификат «надежности» в монархическом смысле этого слова. Даже такой человек, как капитан граф Ботмер, которого в свое время подозревали в либеральных взглядах, позднее был назначен начальником баварского Генерального штаба.[28]

Среди прусского офицерского корпуса движение 1848 года вовсе не оставило следа, если не считать левое дворянство, ибо среди него ощущение этого влияния было более сильным, если это было возможно в условиях их традиционной привязанности к короне и лично к тому, кто ее носил. Общественная реакция, которую породили события 1848 года, была в большинстве своем негативная. В любом случае младшие офицеры не имели никаких политических убеждений. Тем не менее партия «юнкеров» постепенно сумела склонить всю армию на свою сторону и в образе мышления. И к тому времени, когда государственное правление Бисмарка в соединении со стратегией Мольтке сделали Пруссию лидером новой Германской империи, Бисмарк стал идолом офицерского корпуса. В его глазах канцлер не мог ошибаться. Так, сын генерала фон Бернарди писал: «Мы, офицеры, никогда не имели понятия о том, что значит Kulturkampf. Этот термин характеризует конфликт между старыми и новыми идеями, и в частности, религиозный конфликт в Германии, который последовал за первым Советом Ватикана.