Дневник переводчика Посольского приказа Кристофа Боуша (1654-1664). Перевод, комментарии, немецкий оригинал - Олег Владимирович Русаковский Страница 38

14 марта канцлеру Алмазу Ивановичу было наконец позволено поцеловать руку на приеме у Его Царского Величества. Перед тем он дал истинный отчет о шведском деле, которое исполнили столь неверно и ошибочно и долгое время не могли исправить не по его вине, а гораздо более из-за небрежности и промедления других. Ему по-прежнему поручили управлять Посольским приказом.

9 апреля отпустили крымского гонца Сефи Али Аталика. Он принял от Его Царского Величества письмо к своему хану с упреками в том, что все условия, которые хан предложил Его Царскому Величеству в письме, посланном с этим Сефи, были совершенно несправедливы и направлены лишь к позору и ущербу для Его Царского Величества и его государства. Поэтому хану следует отказаться даже от мыслей о таких несправедливых условиях, оставить лживых поляков и живущих на той стороне Днепра казаков, которые не верны и не преданы ни одному из них, и, восстановив прежнюю добрую и скрепленную клятвой дружбу с Его Царским Величеством, принять накопившиеся за прошедшие годы дары и подношения и доставить всех русских пленных на границу за справедливый выкуп. Если же он этого не сделает и продолжит замышлять враждебные действия против Его Царского Величества и его границ, царь, призвав помощь Всевышнего Бога ради своей невиновности, созовет всех своих подданных, русских, татар, казаков, калмыков, башкирцев, грузинских и терских князей, донских и запорожских атаманов и всех верных жителей своего государства и ответит на эту несправедливость силой оружия.

26 апреля гонец Иван Песков, отправленный Его Царским Величеством в Швецию ради приема назначенных великих послов, прибыл в Москву из Стокгольма с письмом Его Королевского Величества. В нем король желал переговоров, чтобы, собрав вновь комиссаров с обеих сторон в соответствии с Кардисским договором, уладить взаимное непонимание, противоречившее Кардисскому договору, отказавшись от всех несправедливых требований. По исполнении этого шведы охотно готовы принять, увидеть и выслушать русских великих послов. В противном случае не было оснований для того, чтобы послать их в Швецию и принять их там, не говоря уже о том, чтобы выслушать. Ведь нарушения, которые ныне столь умножились с русской стороны, нельзя уладить и устранить ничем, кроме открытого съезда.

17 мая в Швецию вновь отправили гонца Ивана Астафьева с письмом Его Царского Величества, добиваясь согласия на то, чтобы уладить Кардисские условия мира, разнящиеся в русском и шведском экземплярах, с помощью великого посольства, а не устраивать открытый съезд на границе. Если Его Королевское Величество все же совершенно откажется принять русское посольство в Стокгольме и уладить с ними эти условия, им предстоит встретиться с обеих сторон на границе. Из-за этих незначительных причин обе стороны вынуждены будут воздерживаться от нападения на врагов. Между тем окольничему и наместнику башкирскому[337] Василию Семеновичу Волынскому, думному дворянину и наместнику елатомскому Ивану Афанасьевичу Прончищеву и обоим дьякам, Герасиму Дохтурову и Ефиму Юрьеву, приказали быть готовыми к тому, чтобы ехать или в Швецию, или на съезд на ливонскую границу.

1 июня пришло известие из Белгорода о том, что калмыки и запорожские казаки встретили под Чернолесом татарский отряд в четыре тысячи человек и наголову разбили их, пленив начальствовавшего царевича. Его должны были вскоре доставить в Москву и представить там в знак верности калмыков. В конце концов пришло, однако, печальное известие, удостоверив, что Его Царскому Величеству стоит рассчитывать лишь на немногое[338].

9 июня польских пленников, весьма многих из которых собрали в столичном городе Москве ради обмена, отослали из-за неблагоприятных известий водным путем в отдаленные города.

14 июня в Москву прибыли калмыки и запорожские казаки, которые должны были привезти крымского царевича. Они, однако, представили лишь мертвое тело, сообщив, что тот умер от многих ран, которые получил, храбро защищаясь.

15 июня, получив от совершенно отчаявшихся служащих, в особенности от немецких офицеров, множество совершенно жалобных и заслуживающих размышления челобитных, власти спешно, прежде чем кто-то это заметил, издали приказ о полном упразднении с этого часа медной монеты[339]. Никому не дозволялось более пользоваться ею под страхом смерти. Вместо нее отныне были совершенно действительны и имели хождение лишь прежние серебряные монеты. Медную же монету следовало в течение двух недель сдать в казну Его Царского Величества, обменяв сто медных на десять серебряных копеек в первую неделю и лишь на пять – во вторую. Две урочные недели прошли, однако, во всевозможных проволочках, так что никому ничего не обменяли. Следом вышел другой приказ – доставить все медные монеты в казну, принимая сто медных копеек лишь за одну серебряную. Их же следовало переправить за две урочные недели, чтобы по прошествии этих двух недель ни у кого уже не оставалось медных монет под страхом тяжелого наказания и великой немилости Его Царского Величества. Простой люд понес от этого большие убытки, а многие потеряли на этом все свое имущество и добро. Большие люди же, давно предвидя это, накупили за медную монету всевозможных товаров. Теперь же у простого люда должны были исчезнуть все медные монеты, которые неустанно чеканили на протяжении шести лет, так что их ходило около тысячи миллионов. Это вызвало великую печаль простого люда. Дороговизна уменьшилась мало и все товары остались в цене, так что следовало ожидать весьма большой дороговизны.

В тот же день на приеме был датский гонец Якоб Шредер, прибывший в Москву за несколько дней до того. Его Величество король Датский объявлял о продолжении прежней добрососедской дружбы, жалуясь, однако, на пропуск двух сроков в поставке обещанного зерна и рассчитывая на возмещение расходов в восемь тысяч рейхсталеров за суда, которые дважды были в Архангельске ради зерна и ничего не получили. Он желал также, чтобы в счет отсутствуюшего зерна и восьми тысяч рейхсталеров выплатили этому Якобу Шредеру доброй пенькой и льном, для чего в Архангельске будут ожидать два судна.

Получил отпуск изгнанный турками из своего княжества князь Молдавии Георгий Стефан, который несколько лет назад уехал в Римскую империю, а оттуда вновь прибыл в Москву. Он был весьма недоволен, поскольку его просьбы не удостоили никакого ответа, но требовали, чтобы он принял решение и приехал в эту страну с женой и детьми и оставался в вечном рабстве у Его Царского Величества. Он же совершенно не желал согласиться на это, отговариваясь тем, что он уже получил от Его Величества Римского императора поместья в Венгрии и обязался оставаться его вассалом и что он с великими расходами выехал сюда не для того, чтобы в конце концов сделаться рабом Его Царского Величества, а ради других важных причин, которые он прежде изложил в поданном им письме. Этот князь Георгий Стефан, отпрыск незначительного рода, возбудил при турецком дворе ненависть к своему предшественнику[340], отправившему его в посольство к турецкому императору, а затем происками заполучил Молдавское княжество и оттеснил от трона истинного наследника. Наконец, задумав подложить свинью турку, он шесть лет назад, во время своего правления, вступил в тайные сношения с Его Царским Величеством. Ему посулили и предложили помощь, желая, однако, чтобы он принял в своем княжестве, Молдавии, русское покровительство и освободился от турецкого ига. Он, однако, не соблюдал в этом деле предосторожности и скрытности, так что слух об этом дошел до Османского дома. По этой и иным причинам его изгнали из княжества, посадив на его место другого[341]. Он рассчитывал теперь найти помощь у русских и изыскивал средства и советы к тому, как приступить к возвращению в свои владения. Он желал, чтобы Его Царское Величество, заключив надежный мир со своими соседями, а именно с Польшей и Швецией, вступил в прочный союз с Австрийским домом против турок и, справедливо отплатив нехристям за причиненный ими ущерб, спас многие сотни тысяч угнетенных христиан, оказав таким образом и ему помощь и содействие. Поскольку, однако, эта страна теперь была занята другими делами, а героическая решимость, царившая шесть лет назад, когда они желали подчинить себе весь мир, ныне уменьшилась, он вынужден был уехать отсюда совершенно не удовлетворенным и благодарил Бога, что вновь оказался