С. Волков - Русский офицерский корпус Страница 4

Глава 1.

Офицеры и общество

Офицеры как социальный слой

Офицер — это профессиональный военный. Служба в армии для него — постоянное занятие, поэтому офицерство как социально–профессиональный слой появляется не раньше, чем возникают постоянные военные формирования с устойчивой внутренней организацией.

Там, где такие формирования существовали, существовали и профессиональные командиры. В частности, в древнеримских легионах офицерский состав был представлен центурионами, которые с V–IV вв. до н. э. определяли организационный стержень армии (тогда как высший командный состав — трибуны избирались на время войны). Позже, в I в. н. э., по мере усложнения организации армии трибуны (по 6 человек в легионе) превратились в старший командный состав, а высший составили легаты — помощники полководца, назначавшиеся сенатом. Центурионы (командовавшие центурией — подразделением численностью 100 человек) составляли весь остальной командный состав: командир первой центурии командовал и манипулой (состоящей из двух центурий), а когортой (состоящей из трех манипул) командовал центурион центурии триариев (самых старших воинов). Различаясь по значению, центурионы, однако, не различались по формальным чинам. Позже легионом (6–7 тыс. человек) командовал префект, когортами — трибуны, а за центурионами были оставлены более мелкие подразделения{37}.

Социально–профессиональное положение римских центурионов и (позднее) трибунов в принципе не отличалось от положения офицеров регулярной армии, хотя чиновно–ранговая система и прочие атрибуты офицерской системы еще отсутствовали.

В средневековой Европе офицерам, как таковым, практически не было места. Ни рыцарь, выступающий в поход в сопровождении нескольких слуг и оруженосцев, ни более крупный сеньор, созывающий под свое знамя вассалов–рыцарей, не могли претендовать на эту роль, поскольку не были командирами определенных структурных единиц постоянной армии, а только более или менее значимыми членами собиравшегося на период войны рыцарского ополчения, которое тогда и заменяло собой армию.

Положение стало меняться примерно с середины XV в., когда в европейских странах началось формирование постоянной армии. Во Франции начало ей было положено ордонансами 1445 г., согласно которым набор солдат превращался в государственную монополию, л офицеров мог назначать только король. Было сформировано 15 так называемых ордонансовых рот, состоящих из рыцарских «копий». В состав «копья» входили рыцарь, пехотинец, паж и конные стрелки. Таким образом происходило как бы врастание рыцарской организации войска в структуру постоянной армии (рыцарь не был, впрочем, командиром «копья», а только главным бойцом его: при боевом построении роты рыцари образовывали первую шеренгу). Офицеры рот, как и солдаты, получали жалованье от короля, в ротах устанавливалась строгая дисциплина, регламентировались отпуска, снабжение и т. д. Чуть позже такие же роты были введены в независимом тогда герцогстве Бургундском.

К началу XVI в. во всей Европе, особенно в Германии, практика комплектования постоянных армий, содержавшихся государством, была распространена очень широко и проводилась по сложившейся системе. Военачальнику выдавался патент на право набора войск установленной численности и определенная сумма денег. Он приглашал известных ему военных специалистов в качестве полковников, которые подбирали себе капитанов, формировавших роты. Капитаны имели заместителей — лейтенантов, и, кроме того, в каждой роте имелся прапорщик, носивший ротное знамя, и фельдфебель–распорядитель. Армия состояла, таким образом, из полков и рот (от 10 до 30 на полк){38}. С этого времени и появляется офицерский корпус как социально–профессиональная группа.

По мере того как постоянная армия заменяла собой рыцарское ополчение, ее ряды вес в большей степени начинают пополняться дворянами–рыцарями, для которых военное дело было естественным сословным призванием. В конце XV — начале XVI в. наряду с обычной службой в рыцарском ополчении дворяне начинают поступать в постоянную армию, образуя в ней кавалерийские подразделения различных видов. Они поступали на службу с 17–летнего возраста и проходили 4 этапа военной службы длительностью 2–3 года каждый{39}. Дворяне могли наниматься вместе со слугами по особым вербовочным грамотам и имели особую систему подчиненности.

Естественно, что и офицерский корпус армий нового типа формировался из той же дворянско–рыцарской среды. Так было во всех сгранах, где осуществлялся переход от ополчений или дружин, состоящих из представителей привилегированного сословия профессиональных воинов — «единоборцев», к постоянной армии. Представителями этого сословия закономерно стали комплектоваться и часть рядового и, конечно, командный состав ее. В Японии, например, при переходе во второй половине XIX в. к регулярной армии офицерство монопольно комплектовалось из самурайской среды (самураи — военное сословие, сопоставимое с европейским рыцарством), которая полностью сохранила свои традиции, воспроизводившиеся теперь в новых условиях{40}. Рыцарство, таким образом, как бы преобразовалось в офицерство, унаследовавшее рыцарские воинские традиции и психологию. И если офицерство явилось как бы отрицанием рыцарства в организационном плане, то в плане социальном, психологическом и идейном оно выступило его прямым и непосредственным наследником, продолжателем.

По иному и быть не могло. В традиционной европейской (впрочем, не только европейской) системе представлений понятие благородства было неразрывно связано именно и почти исключительно с вооруженными силами, армией. Высшее сословие этих стран — дворянство с самого начала формировалось как военное сословие. Изначально оно было сословием людей, несущих военную службу, и довольно долго было связано исключительно с ней. Лишь к XVIII в. по мере формирования сравнительно развитого государственного аппарата дворянство стало пониматься как служилое сословие вообще. Но и потом военная служба считалась наиболее престижной. Именно в качестве военно–служилого сословия дворянство освобождалось от подушного налога — считалось, что оно платит «налог кровью». Военная служба рассматривалась как самое достойное благородного человека, дворянина занятие.

Поэтому офицерство как социальный слой с самого начала оказалось естественным образом отождествляемо с дворянством. Из представления о том, что наиболее присущее дворянину занятие–служба офицером, закономерно вытекало представление о том, что и каждый офицер должен быть дворянином, поскольку уже по своей социальной роли он занимает «дворянское» место в обществе. Понятно, что даже в странах с наиболее твердыми сословными перегородками получение дворянства в награду за военную службу выглядело в наибольшей степени соответствующим обычаям способом аноблирования — возведения в дворянство. Во Франции по эдикту 1600 г. по истечении определенного срока службы офицер недворянского происхождения освобождался, подобно дворянину, от тальи — подушного налога (что было первым шагом к получению дворянского звания), а затем аноблировался; эдикт 1750 г. предусматривал срок аноблирования для офицеров–недворян в зависимости от полученного ими чина — чем выше чин, тем короче срок. Недворянин, достигший генеральского звания, аноблировался сразу. «Дворяне шпаги» при этом даже формально пользовались некоторыми преимуществами перед «дворянами мантии» (лицами, получившими дворянство на гражданской службе) и долгое время отказывались признавать последних равной себе частью дворянского сословия{41}.

Иногда, впрочем, отождествление офицерского звания с дворянским становилось столь жестким, что приводило к ограничению доступа к офицерским чинам лиц недворянского происхождения. Такая тенденция наметилась, в частности, во Франции в конце XVIII в., когда в 1781 г. был принят специальный ордонанс военного министра, в результате чего доля недавно аноблированных лиц среди офицерства сократилась с 10 до 2%{42}, а среди генералитета и полковников к 1789 г. абсолютно преобладали представители высшей знати: среди 11 маршалов 1 человек имел титул принца, 5 — герцога, 4 — маркиза и 1 — графа, из 196 генерал–лейтенантов нетитулованными дворянами были только 9 человек, а из 109 полковников — 6. В Пруссии в XVIII в. лица недворянского происхождения производились в офицеры лишь в порядке исключения (и то в чин не старше лейтенанта), и в 80–х годах 90% прусских офицеров были дворянского происхождения; в 1805 г. из 8 тысяч офицеров прусской армии недворянами были только 695 человек. Затем положение сильно изменилось, и в 1818 г. на 3828 офицеров дворянского происхождения приходилось 3350 выходцев из других сословий, но в последующие годы (до 1860) дворяне по происхождению составляли более ⅔ прусского офицерского корпуса{44}. В армиях других стран столь жестких ограничений обычно не было, но большинство офицерского корпуса везде составляли, конечно, дворяне.