Валентина Пономарева - Голова Медузы Горгоны Страница 4

— Конечно, сначала устройся в общежитии, получи паек. Веролюбов предупредил тебя, что остаешься? Так надо! Ну, действуй! И побыстрее.

Яков поднялся, нерешительно поправил ремешок.

— Не знаю, справлюсь ли… Опыта у меня в таких делах маловато, то есть совсем, считай, нет…

Бухбанд сердито нахмурился:

— Опыта, говоришь, нет? А у кого он есть, этот опыт? У меня? У других, кто на месяц-два раньше тебя пришел в чека? Все мы здесь с одинаковым опытом.

Он улыбнулся и откинулся на спинку стула:

— Да если бы мы ждали, когда он придет, и не брались за дела, то не было бы революции, буржуазия продолжала бы властвовать до сих пор. Трудно? Не спорю. А если трудное поручение передать другому, разве оно после этого перестанет быть трудным?

И Бухбанд ободряюще улыбнулся.

— Понял! Буду действовать, — четко, по-военному, ответил Яков, круто повернулся на каблуках и вышел из кабинета.

До обеденного перерыва оставалось не более получаса. Вот-вот захлопают скрипучие двери и гулкие коридоры заполнят суетливые, вечно куда-то спешащие люди.

Но пока была тишина, и Гаврила Максимович наслаждался последними ее минутами. Невесть откуда появилась тощая муха и, обессилев, плюхнулась на подоконник. Чуть отдохнув, она стала медленно перелетать с одного предмета на другой. Зуйко лениво следил за ней. Шевелиться не хотелось: сонное жужжание навевало дремоту. И только когда насекомое нахально уселось близ холеной руки, нехотя сбил муху довольно точным щелчком.

Пора было убирать бумаги. Гаврила Максимович делал это не без удовольствия. Даже если на столе была совсем маленькая стопка, он все равно выдвигал один за другим массивные ящики и медленно рассовывал туда листки, испещренные его четким убористым почерком. Во время этой процедуры он в который уж раз испытывал прочность хитроумных замков и замочков, которые в изобилии украшали изделие прошлого столетия.

Стол черного дерева был достопримечательностью замызганного кабинетика управделами Пятигорского Совнархоза и достался Зуйко в наследство от прежнего хозяина особняка. Громадные тумбы покоились на резных львиных лапах, а вместо ручек на ящиках тускло поблескивали латунные морды зверей с кольцами в зубах.

При всей своей нелепости рабочее место управделами выглядело довольно внушительно. Сослуживцы в шутку окрестили его кабинет «тронным залом», хотя никакого намека на трон или даже завалящее кресло здесь не было, а восседал Гаврила Максимович на самом заурядном, грубо сколоченном и некрашеном табурете.

Скрипнув последний раз сиденьем, Зуйко намеревался уже подняться, как вдруг услыхал у самой двери частые и четкие шаги, а затем короткий, требовательный стук.

«Принесла кого-то нелегкая», — подумал Зуйко и, с досадой выдвинув самый большой ящик, уткнулся в него, показывая необычайную занятость, и сухо разрешил:

— Войдите!

— Добрый день! Могу я видеть Гаврилу Максимовича Зуйко? — раздался мягкий женский голос.

Зуйко замер на мгновение, и от бумаг оторвался уже энергичный человек с приятной улыбкой. Все его круглое, тронутое оспой лицо выражало радушие и любезность.

— Здравствуйте. Я Зуйко. Прошу вас — Он галантно предложил посетительнице единственный колченогий стул у оконца и успел окинуть ее опытным глазом от макушки до новеньких черных сапожек. — Чем могу служить?

— Я приехала вчера, но не могла сразу явиться к вам, — медленно проговорила молодая женщина, легко и непринужденно опустившись на стул.

Строгая белая блузка, которая выглядывала из-под меховой горжетки, выгодно оттеняла смуглый румянец ее щек. Темно-русая коса, вопреки модным стрижкам, венчала голову роскошной короной и чуть оттягивала затылок, что делало осанку женщины грациозной и несколько надменной. Но самыми удивительными были ее глаза: громадные, серые и холодные. Они сразу брали собеседника в плен, изучали его пристально и беззастенчиво.

«Хороша бестия», — отметил про себя Зуйко, пока гостья доставала из черной лакированной сумочки сложенный вдвое листок.

— Привезла вам поклон от Чеботарева.

Зуйко вздрогнул, но тут же взял себя в руки и радостно забалагурил:

— А-а, друг Тимоша вспомнил наконец. Что же вы сразу не сказали? Как добрались до нас? Как устроились?

Разворачивая листок, он словно невзначай встал из-за стола, подошел к двери и прикрыл ее плотнее. Гостья усмехнулась, заметив его тревогу:

— Добралась хорошо, документы у меня настоящие. Устроилась пока в Малеевских номерах по Армянской улице.

Зуйко быстро пробежал глазами короткие торопливые строки:

«Дорогой Гавриил Максимович! Живу у своих, не жалуюсь. Прибывайте в гости. Хоть и небогато, но встретить сумеем. У родственников семья большая, только живут не вместе, часто ссорятся. А так все хорошо…»

Сердце взбудораженно колотнулось: «Так, так! Значит, с Кизляром теперь связь прочная, а через него и с Грозным… Ждет указаний… Оружия там мало, как и у нас, и та же беда — разрозненность и разобщенность мелких отрядов в окрестностях…»

И он уже спокойно дочитал до конца:

«Убедительно прошу вас, Гавриил Максимович, помочь в устройстве свояченице моей Анне Федоровне, с коей и передаю эту записку».

— Очень рад, очень рад, Анна Федоровна.

— Фальчикова, — представилась гостья.

— Фальчикова? Фамилия ваша мне как будто знакома…

— Вероятно, вам доводилось в прошлом слышать о заместителе председателя Терского войскового круга есауле Фальчикове. Это мой муж… Бывший. — Она усмехнулась.

Зуйко понятливо кивнул.

Тимофей Чеботарев — человек верный, хороший конспиратор. К тому же мужик с заглядом вперед, кого попало рекомендовать не будет. Свояченица, конечно, не жена и не сестра, за них и то в смутную нашу пору не всяк поручится. Но коль Тимоша с ней грамотку прислал, использовать на работе можно. Люди надежные позарез нужны. Уже несколько месяцев, как мы создали свою организацию. А что сделано? Бумажки, листовочки, плакатики… Беззубо! Надо и это, конечно, но главное — укрепление связей с западом и югом, создание отрядов и единой мощной армии. А тут хорошенькая «свояченица» ой как может пригодиться! Бравые атаманы и полковники на такую наживку клюнут, как пить дать. Однако проверить надо, каково настроение у милейшей Анны Федоровны.

Зуйко пытливо взглянул на Фальчикову:

— Полагаю, Анна Федоровна, что жить вам лучше в каком-нибудь частном пансионате. Это дешевле и удобнее. Да, кстати! На днях у мадам Кордубайловой, где мы с женой снимаем две комнатки, съехала вдова отставного полковника. Отчего бы вам не поселиться на ее месте, если такое жилье вас не шокирует?

— Вдовий кров? — опять усмехнулась Анна. — Что ж, это мне подходит, благодарю. — Глаза ее были так же холодны.

— Вот и чудесно! Сенная площадь, двадцать, дом Кордубайловой. Долго искать не надо. И с работой что-нибудь придумаем. Не сегодня, так завтра. Чем бы вы предпочли заниматься?

— У меня диплом об окончании школы рисования и живописи. Музыкальное образование домашнее, однако недурное.

— Прекрасно! Остается подумать, в какую школу вас определить. Это дело нескольких дней. А сейчас желаю вам понравиться мадам Кордубайловой. Язычок у нее, надо сказать…

— Ничего, — прервала его Фальчикова и поднялась. — Это уже не столь существенно. Искренне признательна вам. До свидания!

— Одну минутку! Не забудьте: мы с вами еще не знакомы.

— Хорошо, если для вас это имеет значение.

— И для вас, — мягко поправил ее управделами.

Фальчикова строго взглянула на него и вышла, не промолвив ни слова.

«Хороша!» — еще раз восхищенно отметил Зуйко. Походив из угла в угол, снова вернулся к своему массивному столу и удовлетворенно задвигал ящиками, мурлыча веселую песенку.

После работы он против обыкновения сразу направился домой. Жена встретила его упреком:

— Что же без обеда?

— Задержался, Зиночка. Дела, — извиняющимся тоном произнес Зуйко. Он видел, что Зинаида чем-то раздражена и с трудом сдерживается.

Она тяжело переносила первые месяцы беременности, дурнела на глазах, готова была вспылить по любому поводу. Муж старался не оставаться с нею долго наедине и всегда ссылался на свою занятость. Зинаиду невнимание его бесило. Разумом она понимала, что придирками и истериками отталкивает мужа, но поделать с собой ничего не могла. И на этот раз она не удовлетворилась его объяснениями.

— Дела, дела, дела… Я жду, волнуюсь, места себе не нахожу. Да что тебе до этого! Кто я для тебя?..

— Ну-ну, Зинуля, — притворно ласково заговорил Зуйко, чувствуя, что назревают слезы. — Что за глупости ты говоришь! Я задержался, но сейчас вот пораньше пришел.

Когда жена чуть успокоилась, мягко выговорил ей: