Грядущее. Взгляд из девятнадцатого века на 2000 год - Айзек Азимов Страница 4

на жизнь). Были некоторые писатели, чье воображение взлетело до небес перед лицом новых технологий. Первым художественным произведением, пользующимся большим успехом, был «Франкенштейн» Мэри Шелли, в котором рассказывается о создании жизни отважным экспериментатором. Это было очень мелодраматическое и довольно плохо написанное произведение (Шелли был всего двадцать один год, когда она написала его в 1818 году), но его можно рассматривать как первый пример «science fiction» нового времени — термин, который был введен только в 1929 году. Среди других, кто впоследствии взялся за этот тип работ, были Эдгар Аллан По и Натаниэль Хоторн, но научная фантастика не достигла своего апогея до тех пор, пока француз Жюль Верн не начал писать свои романы.

В 1863 году Жюль Верн (тридцати пяти лет и до тех пор потерпевший неудачи во всем, что когда-либо предпринимал) написал «Пять недель на воздушном шаре». Эта книга была великолепно продана, и пораженный Верн решил написать еще несколько «необыкновенных путешествий» (как их называл его издатель). Верн описал экспедиции, которые совершили кругосветное плавание в рекордно короткие сроки, путешествуя к центру Земли, на морское дно, на Луну и в глубины космоса на поверхности кометы.

Он был первым писателем, который почти полностью посвятил себя научной фантастике, и первым, кто зарабатывал этим на жизнь. Благодаря ей он стал богатым и знаменитым. Более того, его можно считать первым футуристом в современном смысле — первым человеком, который задумался о том, чего новое время может достичь благодаря постоянному технологическому прогрессу, а также о тех открытиях, которые могут быть сделаны.

В 1890-х годах англичанин Герберт Джордж Уэллс начал писать научную фантастику и в итоге стал еще более популярным, чем Верн. Он не был таким осторожным, как тот, и позволил своему буйному воображению заняться путешествиями во времени, антигравитацией и вторжением марсиан, ни одно из которых не было вероятным. Тем не менее, возбуждение, которое эти эксцессы вызвали в его творчестве, в сочетании с его литературным мастерством принесло научной фантастике новое признание среди публики и стимулировало внимание к технологическому будущему.

Как и Верн, Уэллс был сознательным футуристом. В этом отношении он был не так осторожен, как Верн, и дал волю своему воображению. В 1902 году, вскоре после того, как ученые обнаружили существование огромного (и совершенно неожиданного) источника энергии в ядре атома, Уэллс писал о том, что он называл «атомными тенями». В целом, его прогнозы о будущей войне перед Первой мировой войной были бы значительно ближе к реальности, чем все, что могли себе представить военные и правительственные чиновники.

Фактически, Уэллс был первым, кто доказал бесполезность футуризма. Нельзя не думать о том, что если бы тогдашние властители отнеслись к Уэллсу серьезно, то, возможно, можно было бы предотвратить самые крупные войны двадцатого века.

Научная фантастика продолжала оставаться важным источником футуризма до середины двадцатого века. Авторы научной фантастики писали о межпланетных путешествиях, роботах и компьютерах, ядерных бомбах, перенаселении. Тем не менее, в целом все это, как правило, игнорировалось «практичными» людьми, презиравшими эти взгляды как «чистую научную фантастику». Но время шло, а технический прогресс продолжал ускоряться. Вещи, которые казались «чистой научной фантастикой», начали превращаться в факты с поразительной скоростью. Решающий момент наступил в 1945 году, когда на Хиросиму была сброшена ядерная бомба. С тех пор лучшие писатели-фантасты стали предметом определенного уважения.

Но область футуризма принадлежит не только писателям-фантастам. В конце концов, как бы серьезно ни относились к своему футуризму писатели-фантасты, их рассказы ограничены требованиями сюжета. Например, почти невозможно написать рассказ о космическом путешествии, не игнорируя релятивистское ограничение скорости, которое не позволяет нам двигаться быстрее света. Также путешествия во времени и телепатия являются общими местами в научной фантастике, и маловероятно, что на самом деле существует ни то, ни другое. Более того, писатели-фантасты обычно предпочитают грандиозные туры незначительным заботам о жизни здесь и сейчас — описывая Галактическую империю примерно через пятьдесят тысяч лет, а не многонациональную корпорацию через пять лет.

Поэтому неудивительно, что после Второй мировой войны появилась школа футуристов, которые действовали не в области научной фантастики, а работали со статистическими данными и тенденциями и пытались определить, что может произойти в реальной жизни. В конце концов, решения, которые принимаются сегодня, могут не приниматься в течение нескольких лет, и, учитывая нынешние темпы изменений, необходимо учитывать не условия наших дней, а условия, которые будут через несколько лет, даже через несколько десятилетий. Например, если правительство в настоящее время должно принять определенные меры социального обеспечения в ответ на немедленный кризис с угрозой банкротства, оно должно сначала подумать о том, как эти меры повлияют на экономику через пятьдесят лет, когда средний возраст населения заметно возрастет. Или, в случае установки значительного количества роботов на сборочные линии, необходимо будет принять меры для смягчения вызванных этим экономических потрясений — и с этой целью необходимо точно предвидеть, какие экономические потрясения возникнут первыми.

Трудно представить, чтобы правительство или крупная компания принимали какие-либо решения в последние десятилетия двадцатого века, не учитывая тщательных футуристических соображений. То есть до тех пор, пока руководители этих правительств или крупных корпораций находятся в здравом уме — хотя, конечно, это не совсем самоочевидно.

А футуризм — это поле, полное ловушек. Даже величайший футурист должен столкнуться с неожиданными технологическими достижениями и преодолеть столь же неожиданные технологические барьеры. Есть побочные эффекты, которых он, возможно, не ожидает, и реакция публики может застать его врасплох. Чрезмерный оптимизм может сбить вас с толку в равной степени, как и непокорный пессимизм. Например, после изобретения ядерной бомбы было легко предвидеть, что вскоре появятся атомные электростанции, и футуристы стремились к видению дешевой, даже бесплатной, энергии в мире изобилия. Практически никто не заявлял о таких сложных проблемах, как безопасность атомных электростанций и захоронение ядерных отходов. И что хуже всего, никто не предвидел крайне негативной реакции общественности на перспективу опасности, исходящей от этих атомных станций, особенно в свете общественной апатии по отношению к гораздо более опасным арсеналам ядерных бомб как в Соединенных Штатах, так и в Советском Союзе.

Но, возможно, мы сможем выяснить некоторые правила, которые помогут нам успешно заниматься футуризмом или, по крайней мере, избежать самых вопиющих оплошностей, изучая предсказания прошлого. В 1899 году Жан-Марку Котэ, французскому коммерческому художнику, было поручено создать иллюстрации к серии пачек сигарет, изображающих сцены из жизни 2000 года. Эти карточки должны были появиться во время празднования конца века, которое должно было состояться в 1900 году по всей Франции. Но прежде чем