Олег Куваев - Избранное. Том 3: Никогда не хочется ставить точку Страница 40

Утро началось солнцем и изрядной силы северо западным ветром. Мы вышли к маяку на самой оконечности мыса и забрались на него, чтобы посмотреть лед. С первого взгляда стало ясно, что из ледовых маршрутов от мыса Блоссом ничего не выйдет. На всем видимом пространстве лед был перемешан с великой тщательностью, а глыбы льда

на торосах громоздились с хитроумием, делающим честь здешним ветрам на мысе Блоссом. В нескольких километрах от берега дымились полосы разводий. Месяц назад ни торосов, ни разводий здесь не было: мы тщательно осматривали район мыса с самолета.

Как всегда, после первого дня дороги сильно ломило все тело и сказывалась еще вчерашняя усталость. Видимо, собакам передалось наше настроение. Мы как-то вяло прошли в этот день восемнадцать километров на север и остановились у мыса Святого Фомы. Уже снова наступал вечер, и надо было посмотреть дорогу вдоль полосы скалистого берега, что тянулась почти тридцать километров от мыса Базар. Дорогу мы посмотреть успели. Даже на ближнем участке было видно, что собакам здесь не пройти. Глыбы льда были прижаты к самым обрывам, а кое где торосы даже пытались залезть на самые скалы.

Мы не стали в этот вечер обсуждать завтрашние перт спективы, а принялись ставить палатку, распрягать собак. Меня очень беспокоили наши спальные мешки. Это были мешки незнакомой системы, да еще на молнии. То, что застежка молния для зимы не годится, известно достаточно хорошо. Все-таки мы рискнули залезть в них раздетыми,? рассудив, что в хорошем мешке раздетому гораздо удобнее, а в плохом не спасет и меховая одежда. Мешки, однако, оказались совсем хорошими, слой пуха в них распределялся очень разумно, утолщаясь под спиной и в ногах. Даже застежки молнии не капризничали. Мы обсуждали их достоинства, постепенно засыпая, и потом мы еще успели выяснить с Серегой, что у него, как и у меня, если закрыть глаза, также мелькают собачьи лапы, а в прошлую ночь перед сном все торчали обтекаемые силуэты медведей. Все-таки на медведей нам повезло: последнего, четвертого, видели сегодня утром, когда ходили к маяку осматривать торосы. Подумав об этом, я почему то вспомнил кладовщика Акимыча, который теперь в ста двадцати километрах, наверное, думал о нас, вспомнился и его голос: Так здесь же остров, чудаки! Здесь другая земля, путешественники. "

Две вещи мешают спать зимой в палатке: иней, который намерзает вокруг лица, и иней, который скапливается на потолке палатки. От первого можно уберечься, если не крутить головой, но с потолка иней падает пластом, стоит только кому задеть стенку палатки. Он падает на лицо и

потом начинает таять. Я вспомнил, как четыре года назад мы с тем же Сергеем торчали в центре острова Айон. Нас закинули туда на самолете, чтобы выкопать череп мамонта, найденный летом геологом Альбертом Калининым. В тот раз, хотя у нас были великолепные мешки из шкуры зимнего оленя, мы чуть не плакали от этого проклятого инея.

Утром, расстелив карту на полу палатки, мы стали выбирать дальнейший маршрут. Удобнее всего было подняться вверх по речке Неожиданной, потом через верховья реки Гусиной пробраться в верховья речки Советской. В устье ее как раз находился опорный пункт, а все расстояние составляло чуть больше шестидесяти километров. Дорога эта каюрам была незнакома, и они долго не соглашались, но все-таки мы убедили их, что такие карты, как у нас, никогда не врут.

Собакам в тот перегон пришлось все-таки трудно. На южной половине острова дул сильный ветер, такой, что по временам вся упряжка скрывалась в облаке поземки. Потом начались перевалы, а в верховьях реки Советской встретился узкий, в несколько метров ширины, каньон. Собаки боязливо пробирались по нему, но и потом им опять не стало легче.

В устье речки была так называемая труба — место, где постоянно дует ветер, нет снега и нарты едут по черной, вмерзшей в землю гальке.

Мы нашли несколько выброшенных морем ящиков и разожгли хороший костер. Было тихо. Оранжевое, непомерной величины солнце пряталось за лед на севере, на западе торчали запрокинутые обрывы мыса Гильдер, на восток туманной полосой уходил равнинный берег Тундры Академии, куда нам надо было отправляться завтра. Теперь дорога уже "наладилась" и мы смотрели туда без особого опасения сорвать работу.

За два солнечных дня мы добрались до мыса Флоренс— самой северной точки острова. Мыс Флоренс, в сущности, не мыс, а просто изгиб песчаной косы, отделяющий от моря гигантскую лагуну Дрем Хед. Тригонометрическая выш" ка стояла на месте, и алюминиевая табличка, приколоченная нами в феврале, была на месте. На табличке писались номер пункта, год, название нашей фирмы и прочие положенные надписи. Не было только записи от восточного отряда. Значит, они сюда не добрались или решили

не добираться, так как работу около мыса выполняли мы.

Нам оставалось девяносто километров пересечь остров точно по меридиану. Мы немного посювещались, сидя на снегу под неуютной треногой вышки. Было ясно, что собаки не выдержат такого перегона в один день. Мы двинулись на юг к синим обрывам горы Дрем Хед, добрались до них и даже оставили сзади.

В горах островного хребта было безветренно, но изрядно морозно, и мы перенесли самую "трясучую" ночевку за всю дорогу.

Хотя мы из за холода начали этот день в пять утра, настроение все-таки было отличным. Запас корма для собак оказался рассчитанным точно, впереди всего шестьдесят километров, аппаратура не подвела. Кроме того, здесь, на севере острова, куда не забирались охотники, песцы встречались по долинам почти через каждый километр. И Куно, шУльвелькот божились, что будут переносить свои охотничьи участки сюда, в это песцовое изобилие: Не знаю, собрались ли они это сделать.

К середине дня солнце стало греть совсем сильно. Уставшие собаки с трудом тянули на подъем. Мы толкали нарты по обмякшему снегу. От такой работы спина мгновенно взмокла. Мы с Сергеем вначале сняли матерчатые камлейки, потом кухлянки. После подъема собаки несли вниз, и от ветра размокшая рубашка начинала примерзать к спине. Но впереди был другой подъем, так что одеваться не имело смысла.

Все-таки вечером мы увидели с перевала огоньки поселка. Наверное, собаки тоже их увидели, потому что они рванули вниз с сумасшедшим азартом. Нам и на этот раз повезло. Ни на той, ни на другой нарте не сломался остол, нарты не перевернулись, и, хотя мы с Сергеем, презрев все инструкции, отчаянно тормозили пятками, ни тот, ни другой не наткнулся ногой на камень под снегом.

Мы пили чай уже в своей промерзшей до инея избушке. Только здесь, в привычной обстановке, мы заметили, что лица у всех распухли от ветра и солнца и стали цвета свежего мяса. Мы еще не знали, что через день Серега свалится с жестоким гриппом, а я с воспалением легких. Все из за того, что, не вовремя скидывали кухлянки. Но если бы даже знать это, все равно было ощущение неплохо сделанной работы, и если бы окончание дороги было чуть

поторжественнее, то можно было сказать тост словами Кнута Расмуссена, приведенными в начале этой главы.

Глава 6 ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ МЕДВЕДЬ

Старая истина гласит, что прелесть покинутых стран увеличивается прямо пропорционально времени и расстоянию. Я не видел Чукотки всего два года и уже не знал, какой найти предлог, чтобы поехать туда снова. Как и бывает обычно, он не заставил себя ждать.

В этой книге я уже упоминал о двух медведях непомерно больших размерив. Об одном говорили пастухи Чаун ской долины, второго, белого медведя, который выделялся среди собратьев, как баскетболист среди школьников, мы видели на острове Врангеля.

Перелистывая как-то книгу бельгийского зоолога профессора Бернара Эйвельманса "По следам неизвестных животных", я наткнулся на следующие слова:

"В Западной Европе лишь в 1897 году впервые стало известно р существовании самого крупного в мире хищника — огромного бурого медведя, обитающего на Камчатке, в Северо-восточном Китае и на Сахалине. Родич его, медведь кадьяк, живет по другую сторону Берингова пролива, на Аляске. Этот медведь — настоящее чудовище. Длина его более 3 метров и вес — более 700 килограммов.

"Не о моем ли "знакомце" с реки Угаткын идет речь?" — подумал я.

Однако фраза". в Западной Европе. стало известно" не давала точной информации. Прошли слухи, что ли?

Мне не удалось установить, чтобы кто либо из серьезных людей слыхал на Камчатке или на Сахалине о неверо ятно большом медведе. Точнее, я установил, что, пожалуй, никто о нем не слыхал. Большие и страшные медведи были и есть, но я искал информацию именно о наводящем ужас чудовище, о котором мне говорили под треск костерка из полярной березки пастухи глухой Чаунской долины, или о "самом крупном в мире хищнике", как писал Эйвельманс.

Но тем не менее я наткнулся в конце концов на книгу

Фарли Моуэта. Существует книга Фарли Моуэта, полярного исследователя, этнографа, писателя, прожившего годы среди континентальных эскимосов Аляски, "Люди оленьего края". Здесь не место писать о достоинствах этой прекрасной книги и строгого человеческого документа. Важно то, что Фарли Моуэт приводил в ней легенды, слухи и рассказы, услышанные от жителей страны Барренс. Вот что случилось с ихалмютом Белликари, когда он был еще мальчиком.