Корнелиус Райан - Самый длинный день. Высадка десанта союзников в Нормандии Страница 41

Человек, который предвидел такую ситуацию и собирался обсудить ее с Гитлером, сейчас находился в двух часах езды от Берхтесгадена. Фельдмаршал Эрвин Роммель сидел у себя дома в Ульме, совершенно забытый в общей неразберихе. В тщательно ведшемся журнале группы армий «В» не было даже записи о том, что фельдмаршал был проинформирован о событиях в Нормандии.

В штабе «OB-West» под Парижем решение Йодля вызвало шок. В него не могли поверить. Начальник оперативного управления генерал-лейтенант Бодо Зиммерманн вспоминал, что фон Рундштедт «покраснел от негодования и речь его сделалась невразумительной». Зиммерманн тоже не мог поверить в это решение. Он ночью звонил в OKW и проинформировал дежурного офицера Йодля подполковника Фриделя о том, что по команде «OB-West» две дивизии уже подняты по тревоге. Зиммерманн потом с горечью вспоминал, что «не последовало каких-либо возражений относительно действий «OB-West». Теперь он снова позвонил в OKW и соединился с начальником армейских операций генерал-майором фон Бутлор-Бранденфельдом. Холодным голосом фон Бутлор, сославшись на решение Йодля, сказал: «Эти дивизии находятся в непосредственном подчинении OKW. Вы не имели права поднимать их по тревоге без нашего разрешения. Верните дивизии на место. Ничего не предпринимайте до решения фюрера». Когда Зиммерманн попытался возражать, фон Бутлор оборвал его словами: «Делайте, что вам говорят!»

Дальнейшие события зависели от фон Рундштедта. Будучи фельдмаршалом, он мог напрямую соединиться с Гитлером; была вероятность, что дивизии будут немедленно введены в дело. Но фон Рундштедт не позвонил Гитлеру ни тогда, ни в течение всего дня «D». Аристократ фон Рундштедт не мог унизиться до того, чтобы что-то просить у человека, которого называл «этот богемский капрал».[31]

Но его подчиненные продолжали бомбардировать OKW, безуспешно пытаясь добиться отмены решения. Они звонили Варлимонту, фон Бутлор-Бранденфельду и даже адъютанту Гитлера генерал-майору Рудольфу Шмундту. Это была странная борьба на дистанции, которая длилась часами. Зиммерманн высказался об этом так: «Когда мы говорили, что, если не получим танковых дивизий, вторжение в Нормандию будет иметь успех, а это приведет к непредсказуемым последствиям, то получали ответ: не нам об этом судить, а главное вторжение противника произойдет совершенно в другом месте».[32] А Гитлер, окруженный ближайшим кругом высокопоставленных военных подхалимов, все это время мирно спал в Берхтесгадене.

В штабе Роммеля в Ла-Рош-Гийон начальник штаба генерал-майор Шпейдель ничего не знал о решении Йодля. Шпейдель считал, что две дивизии резерва подняты по тревоге и находятся в пути. Шпейдель также рассчитывал, что 21-я дивизия, которая находилась южнее Кана, уже направила передовые соединения для уничтожения противника. Поэтому в штабе Роммеля на создавшуюся ситуацию смотрели с оптимизмом. Полковник Леодергард Фрейберг вспоминал, что «все верили в то, что союзников можно будет сбросить в море к концу дня». Помощник Роммеля по морским делам вице-адмирал Фридрих Руге был «солидарен с оптимизмом», овладевшим штабом Роммеля.

Адмирал, однако, заметил: «Слуги герцога и герцогини Ларошфуко тихо и незаметно прошли по дворцу герцога и спокойно сняли со стен бесценные гобелены ручной работы».

В штабе 7-й армии, которая участвовала в боях, встречая союзников, поводов для оптимизма было еще больше. Офицерам в штабе БСЭ.ЗЭ. лось, что 352-я дивизия столкнула противника в море между населенными пунктами Вьервилль и Кольвилль – в зоне плацдарма «Омаха». Случилось так, что офицер, наблюдавший из бункера за событиями на берегу, прибыл в штаб с докладом об успешном отражении атаки союзников. Его рапорт был признан таким важным, что был записан слово в слово. «На берегу, – сообщал наблюдатель, – противник виден только за рядами заграждений. На берегу горит огромное число техники, среди прочего десять танков. Отряды, которые должны подрывать препятствия, делают свое дело. Высадка из десантных лодок сорвана: они держатся подальше от берега. Огонь наших огневых точек и артиллерии нанес противнику значительные потери. На берегу много раненых и убитых…»[33]

Это была первая хорошая новость, полученная 7-й армией. Уверенность в успехе была так велика, что, когда командующий 15-й армией генерал фон Шальмут предложил послать на помощь 7-й армии свою 346-ю дивизию, он получил ответ: «Мы в ней не нуждаемся».

Хотя все были уверены в успехе, начальник штаба 7-й армии генерал Пемсель все еще пытался по фрагментам представить себе общую картину происходившего. Сделать это было трудно, потому что у него не было связи: ее работа была нарушена участниками французского Сопротивления, парашютистами или воздушной и морской бомбардировками. Пемсель доложил в штаб Роммеля: «Я должен сражаться как Вильгельм Завоеватель – только на основании того, что слышу и вижу». Пемсель не представлял себе реальной ситуации со связью и был уверен, что на Шербурский полуостров высадились только парашютисты. Он понятия не имел, что к этому времени на восточном побережье полуострова на плацдарм «Юта» уже высадился морской десант. Пемселю было очень сложно представить себе точные географические рамки атаки противника, но в одном он был уверен: действия противника в Нормандии – это вторжение. Он продолжал настаивать на этом, обращаясь к своим начальникам в штабах Роммеля и Рундштедта, но оставался в меньшинстве. В своих утренних донесениях группа армий «В» и «OB-West» сообщали, что «в настоящее время все еще невозможно точно определить, являются ли действия противника крупной диверсионной операцией или вторжением главных сил». Генералы продолжали искать основной плацдарм высадки, а обычный рядовой солдат на всем протяжении побережья Нормандии мог сказать, что происходит.

В полумиле от плацдарма «Шпага» младший капрал Йозеф Хагер дрожащей рукой нащупал на пулемете спусковой крючок и снова начал стрелять. Ему казалось, что земля вокруг него разрывается на части. От грохота он оглох, в голове был сплошной шум. Восемнадцатилетнему немецкому солдату было страшно. Он чувствовал себя больным. Он хорошо сражался, прикрывая отход своего подразделения после того, как была прорвана линия обороны 716-й дивизии на плацдарме «Шпага». Сколько он убил англичан, он не знал. Хагер видел, как они выходили на берег, и расстреливал одного за другим. Раньше он часто пытался представить себе, что это такое – убить врага. Он часто обсуждал это со своими друзьями, Хафом, Сакслером и Ферди Клагом. Теперь Хагер узнал, что убивать очень легко. Но Хаф не дожил до того момента, когда мог бы узнать, что это просто, – он был убит. Хагер оставил его лежать в лесополосе. Рот у убитого был открыт, а во лбу зияла огромная дыра. Хагер не знал, где находится Сакслер, а Ферди был рядом с ним. Он наполовину ослеп, из раны от шрапнели по лицу лилась кровь. Хагер понимал, что их убьют, и это лишь вопрос времени. Он и еще 19 человек – все, кто остался от его роты, сидели в траншее перед небольшим бункером. По ним стреляли со всех сторон. Стреляли из минометов, пулеметов и винтовок. Они были окружены. Нужно было сдаваться или погибать. Это понимали все, кроме капитана, который вел огонь из бункера за ними. Он не разрешал им спрятаться в бункере. Он все время кричал: «Мы должны держаться! Мы должны держаться!»

Это были самые страшные минуты в жизни Хагера. Он уже не сознавал, куда стреляет. Каждый раз, когда разрывался снаряд, он автоматически нажимал на спусковой крючок, ощущая отдачу после выстрелов. Это придавало ему смелости и сил. Через некоторое время после очередного разрыва снаряда все вдруг закричали, обращаясь к капитану: «Пустите нас внутрь! Пустите нас внутрь!»

Скорее всего, на решение капитана повлияли показавшиеся танки. Все услышали лязг гусениц и рев двигателей. Танков было два. Один остановился в поле. Другой медленно пробирался через лесонасаждения неподалеку от трех коров, которые паслись на лугу. Солдаты в траншеях увидели, как танк начал медленно опускать пушку, готовясь выстрелить прямой наводкой. И в этот момент танк вдруг взорвался. Из траншеи по нему удачно выстрелили из базуки последней ракетой с каплевидным наконечником. Еще не веря в то, что произошло, Хагер и Ферди увидели, как на горящем танке открылась крышка люка, из которого повалил черный дым, а потом показался человек, который безуспешно старался выбраться из машины. Через несколько мгновений он замер, безжизненно припав к башне. Хагер сказал Ферди: «Я думаю, Господь пошлет нам не такую страшную смерть».

Второй танк, не испытывая судьбу, остановился на дистанции, недоступной базуке, и начал стрелять. Тогда капитан приказал всем укрыться в бункере. Хагер и другие уцелевшие солдаты устремились внутрь – в новый кошмар. Бункер, размеры которого едва достигали размера небольшой комнаты, был наполнен мертвыми и умирающими солдатами: там невозможно было не только сесть, но даже повернуться. В нем было темно, жарко и очень шумно. Раненые стонали. Люди разговаривали на нескольких языках, было много поляков и русских. Капитан под постоянные просьбы раненых «давайте сдадимся» продолжал строчить из пулемета.