Гленн Гринвальд - Негде спрятаться. Эдвард Сноуден и зоркий глаз Дядюшки Сэма Страница 41

Когда люди думают, что за ними наблюдают, круг возможных вариантов их поведения становится более ограниченным, чем когда они считают, что их никто не видит. Отсутствие неприкосновенности частной жизни означает жесткое ограничение свободы выбора.

Несколько лет назад я посетил бат-мицву дочери своего лучшего друга. Во время церемонии раввин делал акцент на том, что «самый важный урок», который ей следует усвоить, заключается в том, что «за ней всегда наблюдают и ее постоянно оценивают». Он сказал ей, что Бог всегда знает, что она делает. Он знает о каждом ее выборе, каждом действии и даже каждой мысли – какими бы личными они ни были. «Ты никогда не остаешься одна», – сказал он ей, что означало, что она всегда должна прислушиваться к воле Бога.

Позиция раввина ясна: если ни одно ваше действие не ускользает от высшей власти, у вас не остается другого выбора, кроме как следовать правилам, установленным этой властью. Из-за этих правил вы даже не можете пойти собственным путем: если вы уверены в том, что за вами постоянно следят и ваши действия постоянно оценивают, вы больше не являетесь свободной личностью.

Любой деспотичный авторитет – политический, религиозный, общественный, родительский – основывается на этой истине и использует ее в качестве главного инструмента для того, чтобы поддерживать общепринятые взгляды, обеспечивать послушание, подавлять несогласие. В интересах власти распространять мнение, что ничто из того, что делают подданные, не ускользнет от ее внимания авторитетов. Для преодоления искушения нарушить принятые правила и нормы отмена неприкосновенности частной жизни является гораздо более эффективным методом, чем физическая сила полиции.

Когда нарушаются границы частной жизни, уничтожаются многие атрибуты, которые ассоциируются с качеством жизни. Большинство людей знают о том, что уединение снимает с нас всяческие ограничения. И наоборот, нам всем известен опыт, когда мы, думая, что находимся одни, занимались чем-то личным – танцевали, исповедовались, исследовали свою сексуальную чувственность, делились своими идеями – и вдруг понимали, что за нами наблюдают другие, и испытывали от этого стыд.

Только будучи уверенными в том, что на нас никто не смотрит, мы ощущаем себя свободными и в достаточной безопасности, чтобы по-настоящему экспериментировать, проверять границы своих возможностей, изучать новые способы мышления и бытия, узнавать, что это значит – быть собой. Интернет приобрел такую популярность потому, что он стал местом, где мы можем говорить и действовать анонимно, а именно это важно для изучения себя и собственного потенциала.

По этой причине приватность является основой креативности, способствует рождению новых взглядов и новых способов мышления. Общество, в котором за каждым его членом разрешена слежка, где исключена неприкосновенность частной жизни, является обществом, в котором потеряны эти возможности как на общественном, так и на индивидуальном уровне.

Поэтому массовая слежка, оправданная законом, по своей сути является репрессивной мерой. Это верно даже в тех редких случаях, когда злопамятные должностные лица не используют ее для того, чтобы разузнать личную информацию о своих политических оппонентах. Вне зависимости от того, применяется ли слежка по назначению или правительство злоупотребляет ею, ограничения, которые она накладывает на свободу, играют важную роль для самого существования свободы.

Обращение к роману Джорджа Оруэлла «1984» – это, конечно, клише, но сходства между миром, о котором он предупреждал, и политикой АНБ трудно не заметить: они опираются на существование технологичной системы, обладающей способностью следить за действиями и словами каждого гражданина. Защитники слежки отрицают подобие – они говорят, что за нами не следят постоянно. Однако в своей аргументации они упускают главное. В романе «1984» за гражданами следили не всегда; на самом деле они даже не знали, действительно ли за ними наблюдают. Тем не менее государство могло следить за ними в любое время. Неуверенность людей в том, следят ли за ними, и постоянная возможность этого и обеспечивали тотальный контроль:

Монитор был одновременно приемником и передатчиком, который улавливал любой звук, кроме очень тихого шепота. Более того, пока Уинстон оставался в поле зрения монитора, его можно было не только слышать, но и видеть. Конечно, никогда нельзя знать наверняка, наблюдают за тобой сейчас или нет. Можно только гадать, как часто и в каком порядке Полиция Мысли подключается к той или иной квартире. Вполне возможно, что они наблюдают за всеми и всегда. Во всяком случае, они могли подключиться к вашей линии в любой момент. И приходилось жить, зная, что каждый звук кто-то слышит и за каждым движением кто-то следит, если только этому не мешает полная темнота. И люди жили так – в силу привычки, которая стала уже инстинктом.[14]

Даже АНБ и вся его мощь не обладают способностью прочитать каждое электронное письмо, прослушать каждый телефонный звонок и отследить каждое действие каждого человека. Именно тот факт, что мы знаем о возможности того, что за нашими словами и действиями следят, и делает систему слежения эффективной для контроля человеческого поведения.

Этот принцип лежал в основе концепции Паноптикона, автором которой является английский философ XVIII века Джереми Бентам. Паноптикон – это здание, особенности постройки которого позволяют эффективно контролировать поведение человека и которое подходит «для любого учреждения, где необходимо держать людей под наблюдением». Основная идея заключается в строительстве высокой центральной башни, из которой охранники в любое время могут следить за каждой комнатой, камерой или школьным кабинетом. Напротив, те, кто находятся под наблюдением, не могут увидеть, есть ли кто-то в башне, и потому они никогда не знают, следят ли за ними.

Поскольку организация – любая организация – не в силах наблюдать за людьми постоянно, Бентам придумал решение, при котором создается «видимость постоянного присутствия наблюдателя». «Люди, за которыми осуществляется наблюдение, должны неизменно ощущать, что за ними следят, или как минимум полагать, что вероятность того, что за ними надзирают, довольно высока». Таким образом, они все время будут вести себя так, будто за ними наблюдают, даже если это не так. Результатом станет послушание, подчинение и соответствие поведения ожиданиям.

Бентам считал, что его изобретение должны использовать не только тюрьмы и психиатрические больницы, но и все социальные институты. Он понимал: если внушить людям, что за ними ведется постоянное наблюдение, это может привести к революции в контроле за человеческим поведением.

В 1970-х годах Мишель Фуко заметил, что принципы, лежащие в основе Паноптикона Бентама, являются одними из фундаментальных механизмов современного режима. Во «Власти» он писал, что паноптиконизм – это «тип власти», который применяется к индивидам в форме продолжительного индивидуального наблюдения, в форме контроля и наказания и в форме коррекции, то есть формирования и трансформации индивидов с точки зрения определенных норм».

В «Дисциплине и наказании» Фуко продолжает объяснять, что постоянная слежка не только дает огромную власть и послушание, но и приводит к тому, что люди начинают сами следить за собой. Те, кто верят, что за ними наблюдают, инстинктивно ведут себя так, как от них ожидают, даже не осознавая, что их контролируют, – Паноптикон вызывает «у заключенных состояние постоянного контроля, которое гарантирует автоматическое послушание». Когда контроль становится внутренним, отпадает необходимость внешнего контроля: «теперь внешней власти необязательно осуществлять физический контроль; он становится психологическим, и чем дальше он простирается, тем более постоянным и глубоким становится его действие: победа предрешена, и она позволяет избежать физической конфронтации».

Кроме того, эта модель контроля параллельно создает иллюзию свободы. Именно в этом и заключается ее преимущество. Люди считают, что за ними следят, и по собственной воле ведут себя так, как им предписано. Таким образом, исчезает необходимость в насилии и устанавливается контроль над поведением людей, которые ошибочно считают себя свободными.

По этой причине при режиме тирании массовая слежка считается одним из наиболее важных инструментов контроля. Когда всегда сдержанная канцлер Германии Ангела Меркель узнала о том, что АНБ в течение нескольких лет прослушивало ее мобильный телефон, она в гневном разговоре с президентом Обамой сравнила АНБ Соединенных Штатов со Штази – органами государственной безопасности бывшего ГДР, где она выросла. Меркель не имела в виду, что режим, установленный в Соединенных Штатах такой же, как режим коммунистов; она говорила об опасности режима тотальной слежки, будь то АНБ, Штази, «большой брат» или Паноптикон, – все дело в знании того, что за каждым человеком в любой момент времени может следить невидимая власть.