Александр Черкасов - Из записок сибирского охотника. Часть первая. Страница 41

Почти всю дорогу мы при удобном случае делали заезды к этой редкой степной дичи, и несмотря на то, что тех дрохв, которые не подпускали сразу, мы бросали и только по пути подъезжали к новым, я в эту дорогу убил пять куриц и одного петуха из своего дробовика — Мортимера 10-го калибра.

От этой ужасной давящей жары и степной паровой бани дрохвы до того были томны и апатичны, морны, как говорят сибиряки, что, заметя наш подъезд с дороги, они скоро западали и лежали так крепко, что мы без труда подъезжали к ним на близкий дробовой выстрел. Одну курицу едва не раздавили тележкой, и она поднялась только тогда, когда я, проглядев ее у самых колес, выскочил из экипажа чуть-чуть не на нее. Пришлось несколько выпустить и тогда уже ударить вдогонку.

Только к одному петуху потребовалось заехать два раза, и когда он не выдержал лежки и хотел подниматься, то я быстро выскочил из тележки и во всю прыть бросился к нему, что дало мне возможность выиграть несколько шагов расстояния; я успел ударить по нем тогда, когда он, не умея вдруг подняться на воздух с места своей лежки, сначала тихо побежал, махая крыльями; только что отделился он от земли, чтоб лететь, — я изломал ему крыло; он упал и снова быстро побежал, но ловкий ямщик живо подхватил меня на экипаж и во всю прыть пустил лошадей за удирающим петухом, скоро его догнал, ловко осадил тройку, и я уже на половине ямщицкого алюра успел добить такую дорогую дичину вторым зарядом.

О подъездной охоте на гусей весною и осенью говорить много не приходится, потому что она малоупотребительна и бывает по большей части случайна. Кроме того, немного таких мест и в широкой Сибири, где гуси держатся на полях и обращают на себя внимание местных охотников. Много ли, немного ли, однако же такие притонные уголки есть, есть и любители, которые бросают все свои недосуги и охотятся за гусями вподъезд, особенно в Восточной Сибири.

Весною охота эта начинается довольно рано, вскоре по прилете дорогих гостей и нередко продолжается до первых чисел мая. Тут вся штука в том, что охотник на каком-нибудь легком экипаже, т. е. простой тележонке, немудром крестьянском роспуске или одноколке ездит с винтовкой по утрам, вечером и даже в обед около засеянных пашен и, завидя на них гусей, начинает обыкновенным порядком подъезд.

Если пустят гуси — ладно, охотник немедленно стреляет; если же нет — он ищет других, потому что гусь не тетеря: коли не выдержал подъезда — и только; он тотчас поднимается всей стаей и поминай как звали, он уже не воротится и не сядет снова.

При подъезде за гусями необходимо следить за их поведением и наблюдать, что они делают.

Если гуси ходят согнувшись и выбирают зерно — можно подъезжать; если же они по зову своего часового подняли все головы и стали перегогатываться — близко ли, далеко ли, — стреляй немедленно, потому что вскоре за этим переговором последует зычный крик вожака, как команда недремлющего капрала, и все гуси в один миг, сразу с шумом и криком поднимаются на воздух и тотчас улетают. Редко случается, чтоб гуси, тихо погоготав завидя охотника, остались на месте и стали снова клевать. Только опытное ухо охотника различает эту фальшивую тревогу от настоящей, и тогда он немедленно отъезжает как бы в сторону, долго вдали ездит по-пустому и, только убедившись в их намерении еще позаку-сить, начинает подъезжать снова.

Точно то же происходит и осенью в обратный пролет гусей; но тут они бывают несколько посмирнее, особенно в серые мокрые дни, когда бусит небольшой ситничек. Тогда случается и так, что молодые гуси остаются на пашне и после выстрела, стоит только охотнику спрятаться за экипажем, или тотчас, не останавливаясь до время, ехать, но отнюдь не ходить за убитым гусем, к которому иногда спускаются поднявшиеся товарищи. Ну, вот как тут не скажешь, что еще молодо-зелено.

Я не люблю этой охоты — она утомительна, скучна и недобычлива. Если и случалось мне убивать гусей сподъезда, то по большей части неожиданно наезжая на их жировку.

Вот подъездная охота на глухарей — это дело другого сорта, хотя она употребляется только в некоторых местах Сибири и не может считаться общепринятой. Такая охота удобна только в тех уголках, где проезжие дороги проходят чрез большие бора, сплошные черни или прилегают к опушкам этих темных лесов.

Дело в том, что глухари осенью, лишь только тронется лист, что бывает с первых чисел сентября, любят по утрам и вечерам вылетать на дороги, погулять по ним и поклевать на них песку, до которого они такие большие охотники. Если глухарей не пугать, то они всю ночь остаются на дорогах или вблизи этих мест, особенно в тех окраинах, где прилегают лесные ягодники.

Для этой охоты необходимо выезжать так рано утром, чтоб до восхода солнца быть уже на месте. Нужно шагом, без всякого шума и без собак ехать по дороге и пристальнее поглядывать на нее и на окружающие деревья. Часто случается, что глухари бегут перед лошадью и дают возможность охотнику тихо остановиться и пустить меткий выстрел; но так как эта прогулка глухарей бывает преимущественно еще в то время, когда едва начинает светать, то эти меткие выстрелы частенько зовутся охотниками пуделями, потому что в темноте трудно поймать на цель постоянно двигающуюся птицу, особенно при стрельбе из винтовки.

Случается, что можно наехать на бегущих глухарей и тогда, когда уже взойдет солнце, но тут они скоро поднимаются и садятся на ближайшие деревья; а если они пуганы — то улетают совсем или садятся далеко и нередко за опушку придорожья, куда нельзя попасть в экипаже и приходится скрадывать пешком.

Там, где глухарей немногие стреляют таким манером, охота бывает удачна, потому что они привыкают к обыкновенным проезжающим и не боятся их до того, что, пропустив путников, тотчас снова летят на дорогу и бегают.

Частенько случалось еще в темноту разглядеть глухарей на деревьях и стрелять только по навыку, потому что попасть, хоть, положим, и в глухаря из винтовки в потемках — штука мудреная и не так проста, как это кажется, не испытавши эту стрельбу на практике. Тут приходится выцеливать птицу просто по стволу, так как по темноте в резку прицела еще ничего не видно, — вот и извольте угадать пулей, которая от такого прицела бьет всегда выше, ибо приходится смотреть через резку, как бы с подъемного визира. Но зато какое удовольствие для охотника, если ему удастся сшибить в такие ранние часы такого мастодонта из царства пернатых, который, полетев с вершины громадного дерева, сломает несколько сучков и тяжело буткнет на подстывшую уже землю.

Какая картина, когда увидишь сидящего глухаря на зарумянившейся заре на самой вершинке громадной сосны; когда он всем силуэтом рисуется на пунцовом фоне утреннего неба и сторожко оглядывается на тихо подъезжающего охотника! Пишу эти строки, а сам думаю: ну что если они попадутся на глаза простого смертного, холодного материалиста и не любителя природы? Что он мне за них скажет? А что? А пожалуй то, что и написать невозможно, вот так угостит — "благодарю, не ожидал!" А потому, убоясь такого изречения, я оставлю эти строчки только для страстного охотника и любителя природы; они поймут не только самую картину такой охоты, но и дальше — поймут, что делается в душе и за пазухой скрадывающего этого глухаря охотника, а читая, поделятся своими ощущениями!..

Спугнутые с дороги глухари всегда почти садятся на самые вершины высоких деревьев; но оставшиеся на лесинах с ночи или взобравшиеся на них без тревоги часто сидят вполдерева и даже на нижних сучках придорожных деревьев. Поэтому охотнику необходимо смотреть, и смотреть зорко, чтоб не проехать такую дорогую дичину; а глухарь, заметя, что его не видят, нарочно затаивается в густоте сучьев и виду не подаст, что он тут, иногда всего в нескольких саженях от вас. Однажды я проехал таким образом копалуху (глухарку), которая сидела на ветке над самой дорогой и пропустила меня под собой.

Охота эта крайне интересна, неутомительна и заманчива. Первое потому, что глухарь — дорогая и довольно редкая дичь; второе по той простой причине, что охотник все время тихо едет и может от безделья курить, а третье — является само собой, потому что дорога длинна и стрелок все время находится в ажитации; если нет глухарей тут, то есть надежда встретить их там, а коли нету и там, то все еще думается, что они попадутся подальше. Под этим впечатлением охотник незаметно проезжает целые десятки верст, где шагом, где рысцой — смотря по месту, — и не беда, если он попусту проедет всю охотничью дистанцию известной местности, ибо часто бывает, что, возвратясь обратно, он встречает глухарей там, где прежде их не заметил, или они еще не вылетали на дорогу, так как случается очень нередко, что эта дичь бывает на дороге и днем, особенно в тех местах, где проезд невелик и ее мало пугают.

При этой охоте утренний подъезд увлекательнее вечернего, потому что он всегда гораздо продолжительнее; тогда как вечером времени мало и поэтому частенько приходится возвращаться домой в совершенных потемках; а на бесцельном уже пути к досаде охотника случается пугать глухарей! И в самом деле, как не досадно бывает охотнику, когда он, проезжая вперед, не видал, например, ни одного г лухаря, а возвращаясь назад, то и дело слышит их тяжелое хлобыстание крыльев при подъеме и даже видит их самих, когда они, как тени, пролетают мимо и где-то тут же скрываются в темноте или, еще хуже, садятся на окружающие деревья, что чутко слышит привычное охотничье ухо… Не правда ли, читатель, что это своего рода пытка, которую может ощущать только охотник. Да, господа! Слышать и видеть — и не иметь возможности выстрелить по такой дорогой дичи!..