Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование Страница 42

И вот теперь, спустя почти тридцать лет, Илья Самойлович тем же самым образом помогал его сыну, оставив – видимо, просто доверившись судьбе – и тот же самый псевдоним.

Публикации в «Литературном наследстве» оказались важной составной частью той драматической и напряженной коллизии, что разворачивалась вокруг уголовного дела с 5 граммами анаши. Понимая всю значимость этих публикаций для судьбы ее сына, Лидия Владимировна Азадовская, давно и близко знакомая с Зильберштейном, обратилась к нему 12 ноября 1981 года со следующим письмом:

Дорогой Илья Самойлович!

Я решила обратиться непосредственно к Вам, так как вот уже несколько месяцев живу ожиданиями того, как решится судьба Костиных работ, подготовленных для «Литературного наследства». Мне передавали, что Вы еще в ту пору, когда участь моего сына не была решена и вокруг нагнетались угрожающие и противоречивые слухи, решительно и энергично стремились спасти его работы, поместить их хотя бы под псевдонимом. Понятно, что тогда, зимой и весной, когда Костино положение еще не определилось, эти попытки должны были вызвать настороженное отношение и сопротивление. Я глубоко благодарна Вам за эти хлопоты. Сознание того, что Вы не сложили руки и стремились добиться справедливого решения, поддерживало меня в моем нелегком положении.

Сейчас Костина участь более или менее, как Вы знаете, прояснилась. Самое позднее через год он должен выйти на свободу, без дальнейшего ущемления прав. Говорят и об амнистии, ожидаемой в ближайшие месяцы, которая может на него распространиться. Наконец, самые большие упования сейчас возлагаются на пересмотр дела в Москве, этим энергично занят Костин адвокат Е.С. Шальман. В последнее время пришлось убедиться, что и литературное имя Кости не подверглось полной дискриминации. Мне показывали недавно вышедшую библиографию Брюсова, где перечислены Костины работы за подлинной подписью. Английская пьеса Ш. Дилени «Вкус меда» в его переводе по сей день регулярно идет в Ленинградском Малом драматическом театре, и фамилия Кости печатается на всех афишах, развешанных по городу. Вышла «Лермонтовская энциклопедия» с его статьями (подписаны инициалами). Я еще не видела экземпляра книги, но знаю, что вышли вторым изданием сочинения Вольфганга Кеппена – роман «Голуби в траве», входящий в эту книгу, переведен Костей. Очень хочу надеяться, что и его работы, сделанные для блоковского издания, и прежде всего работа о Блоке и Клюеве, не пропадут, что Вы, в свете изменившихся и прояснившихся обстоятельств, сумеете добиться в издательстве их опубликования. Ваше имя, Ваше влияние, Ваш авторитет здесь так много значат! Кроме восстановления справедливости и важности помещения значимых в историко-литературном отношении материалов, не последнюю роль в положительном решении этого вопроса для меня сыграла бы и денежная поддержка – ведь я осталась с минимумом средств к существованию. Очень прошу Вас, дорогой Илья Самойлович, продолжить начатое Вами благородное дело, возобновить Ваши хлопоты, и внутренне глубоко верю в их благоприятный исход.

К счастью, изъятые в 1981 году из второй книги письма Клюева к Блоку смогли все же выйти в свет, хотя часто такие цензурные изъятия оказываются фатальными для научных работ и их авторов: наука не стоит на месте, материал публикуется другими, устаревает, становится неактуальным… Все же эти сто страниц Константина Азадовского не погибли; они вошли в 4-ю книгу того же блоковского тома, вышедшую в свет в 1987 году (работа переиздана в 1993 году отдельной книгой).

Конечно, основная причина состоявшейся в 1987 году публикации – изменение общей ситуации в стране (хотя и в 1987 году продолжались приговоры по антисоветским статьям). Но формально, по советскому законодательству, к тому моменту, когда том вышел в свет, с Азадовского по истечении трех лет (считая с даты освобождения из мест лишения свободы) была снята (погашена) судимость. То есть он «как бы» и не должен был рассматриваться как уголовный преступник. Конечно, для власти этого «как бы» никогда не существовало – ведь судимость является несмываемым пятном, – но для научной редакции этого было достаточно, чтобы издать в свет долгожданную работу, тем более в 1987 году.

«The Azadovsky defence committee»

Конечно, наибольший общественный резонанс арест и суд над Азадовским вызвали на Западе. Этому в немалой степени способствовала массовая эмиграция 1970-х годов – так называемая «третья волна», к которой принадлежали и деятели русской культуры, составлявшие ее гордость и цвет. Многие из них знали Азадовского лично, а потому восприняли его арест близко к сердцу и стали думать, как и чем они могут помочь. Это в значительной степени предопределило общественную реакцию в ряде западных стран.

Наиболее активное участие в создании и работе «The Azadovsky Defence Committee» – именно так они стали называть себя – приняли Иосиф Бродский, Сергей Довлатов, Владимир Марамзин, Сергей Дедюлин и некоторые другие ленинградцы, оказавшиеся за границей.

Здесь необходим краткий комментарий. Если отношения Азадовского с Бродским в комментарии не нуждаются, то стоит сказать несколько слов об остальных. С Сергеем Довлатовым Азадовский познакомился в годы учебы на филологическом факультете, и долгое время они были в одной компании. Сергей Дедюлин был близким другом Михаила Балцвиника. Владимир Марамзин хорошо знал Азадовского по кругу ленинградской литературной молодежи; незадолго до своего ареста, оказавшись в Петрозаводске, он несколько дней гостил у него.

Уже 1 января 1981 года парижская «Русская мысль» сообщила в колонке новостей про обыск на квартире Азадовского. Затем настало время тех, кто готов был выступить не анонимно, а лично от себя. Особенно здесь нужно выделить Иосифа Бродского, чей голос был крайне важен. Лев Лосев, автор биографии Бродского, пишет: «Бродский, при всем его прокламируемом презрении к политике, при всей сложности поэтического мышления, которой соответствовал подчас эпатирующий парадоксализм его эссеистики и публичных выступлений, невольно оказался в роли представителя мыслящей России на Западе. Признавал он это или нет, но общественным темпераментом он обладал и то и дело оказывался втянутым в события политической жизни». И поскольку сам Бродский осознавал вес и значимость своего голоса, он не замедлил вступиться за своего единомышленника.

15 января 1981 года «Русская мысль» напечатала интервью, которое он дал по телефону Владимиру Марамзину. Затем этот текст был перепечатан Сергеем Довлатовым в русскоязычной нью-йоркской газете «Новый американец»:

Арест Константина Азадовского, как любая подобная акция по отношению к деятелям культуры, свидетельствует об определенной закономерности: это результат общего невежества, но и стремление стабилизировать это невежество, ибо только невежество гарантирует устойчивость власти. Более того, речь идет даже не о власти в целом, а об органах госбезопасности, стремящихся навязать населению впечатление, что главной категорией существования является зависимость от них, что именно они распоряжаются существованием. Подобное восприятие действительности возможно только в обстановке отсутствия культуры, ибо всякая интеллектуальная деятельность в принципе ставит под вопрос авторитет власти.

Далее «Русская мысль» поместила текст своего сотрудника Владимира Марамзина, уже более подробный:

Константин Азадовский, 40-летний поэт и переводчик немецкой литературы (Рильке, Фюрнберг, Грильпарцер), известен на Западе по книге «Седьмой сон» («Il settimo sogno»): «Марина Цветаева. Борис Пастернак. Райнер-Мария Рильке. Письма 1926 года», составителем и автором предисловия которой он является.

Его арест означает новый этап войны с интеллигенцией, войны, которая идет в СССР непрерывно, но особенно усилилась в последнее десятилетие. В Москве, центре правозащитного движения, главная охота идет за теми, кто вступается за гонимых. На Украине, в Эстонии, Литве, Армении – за теми, кто хочет сохранить национальную независимость. В Ленинграде, городе культурных традиций, главная забота властей – уничтожить культурный слой и рассечь культурные связи.

Почему в этот раз именно Азадовский? Об этом можно лишь гадать. Прежде всего, КГБ давно затаил на него злобу. В 1969 году суд вынес в адрес Азадовского частное определение за отказ от дачи показаний на процессе его друга (Е. Славинского). Это у нас не прощается и рано или поздно прорастает. Кроме того, семья Азадовских одна из тех старых петербургских интеллигентских семей, которые связывают нас с прежней культурой. Профессор Марк Константинович Азадовский был одним из главных собирателей и теоретиков фольклора, известным не только в России (о его работах по фольклору пишет Ромен Роллан в романе «Очарованная душа», книга 4-я). Его сын долгие годы преподавал немецкий язык и литературу в Ленинграде и Петрозаводске, а последнее время заведовал кафедрой в Ленинградском Художественно-промышленном училище им. Мухиной. Сегодня пришла его очередь. Зловещий знак в том, что его не обвиняют по политической статье (не смогли собрать материала?). Следствие ведет милиция – переулок Крылова, 3. КГБ совершенствует тактику: пакетик с героином, «найденный» на профессорских полках с книгами, – знак времени. Кому-то они подбрасывают валюту, кого-то избивают на улице и после судят за драку. А теперь они все чаще прибегают к наркотикам, считая, что Запад не вступится. Но Запад уже многое понимает. Об аресте Азадовского писала французская газета «Монд» (6 января 81 г.), большую статью дала итальянская «Република» (8 января 81 г.), передавала «Немецкая волна», писали американские газеты. Ленинградский КГБ в который раз демонстрирует свою бездарность. В списке его славных дел рядом с поэтом-«тунеядцем» Бродским теперь стоит профессор-«наркоман» Азадовский.