Евгений Рудашевский - Намаскар: здравствуй и прощай (заметки путевые о приключениях и мыслях, в Индии случившихся) Страница 42

Напоследок скажу недовольство своё о языке русском. Нет в нём слова, желание спать обозначающего. Сонливость? Не то. Сонливость – это аппетит, а во мне – голод. Как же его назвать?

Температура у нас с Олей весь день не опускается ниже 37 °C. Причин этому не знаю.

Спим мы в отеле подле автовокзала. Желая сна приятного, согласились 1150 рублей платить за кондиционер и кровать широкую. Подъём назначен на половину одиннадцатого. Наконец выспимся.

…

Перед сном вспомнил, что впервые узнал штат Пенджаб от дяди Гиляя. Не был он знатоком индийской географии, однако записал в «Скитаниях» своих школьные фонетические забавы: «Историк и географ Николай Яковлевич Соболев был яркой звёздочкой в мёртвом пространстве. Он учил шутя и требовал, чтобы ученики не покупали пособий и учебников, а слушали его. И все великолепно знали историю и географию.

– Ну, так какое же, Ордин, озеро в Индии и какие и сколько рек впадают в него?

– Там… Мо… Мо… Индийский океан…

– Не океан, а только озеро… Так забыл, Ордин?

– Забыл, Николай Яковлевич. У меня книжки нет.

– На что книжка? Всё равно забудешь… Да и нетрудно забыть – слова мудрёные, дикие… Озеро называется Манасаровар, а реки – Пенджаб, что значит пятиречье… Слова тебе эти трудны, а вот ты припомни: пиджак и мы на самоваре. Ну, не забудешь?» {68}

До того памятен отрывок этот, что «Пенджаб» и сейчас неизменно отзывается во мне «пиджаком».

20.08. Манали

(Высота Манали – 1900 метров над уровнем моря [44] . Население – 18 тысяч человек.)

День вчерашний был дорожным. Сейчас, слушая дождь за окном, сижу в кровати тёплой, и лучше бы мне спать, но записи делаю эти в ущерб сну, ведь чувства не должны остыть до корки твёрдой (я не пишу воспоминания, но жизнь действительную в слова перевожу).

Мы на границе Химчал-Прадеша. Дух горный здесь уже ощутим. Утром завтрашним Кашмир откроем.

На вокзал амрицарский прибыли за два часа до отправления. Заблаговременность напрасная; за неё мы наказаны были шумом нестерпимым от людей и автобусов. Одурманило нас, будто просидели под турбиной включённой самолёта. Водители гудели, и гудки тональностей разных были, но все – губительно громкие. Кричали пассажиры. В свистки дули кондукторы. К тому – духота, жара, пыль.

Автовокзал я изучил прогулкой краткой. Искал лучших мест и соблазнился указателем к залу ожидания. Поднялся на третий этаж. Зал был без сидений. Все ожидающие спали на полу. Задумал я их фотографировать, когда сикх ко мне подбежал. Ждал я, что заговорит он о нарушенной интимности своих собратьев; недовольство сикха оказалось иным. «Зачем ты этих грязных фотографируешь?! Посмотри на меня! Вот, я встану здесь, а ты фотографируй!»

Автобус прибыл. Билеты стоили нам 460 рублей на двоих. Водитель отъезд объявил скорым – нарушив расписание. Оля была в ladies room; ждать её никто не хотел; пришлось укладывать рюкзаки на крышу излишне медленно. Даже ссора с водителем была, когда он нетерпение своё показал – не упредил меня, стоявшего на крыше, и тронулся легонько; мог я вылететь, но уцепился за поручни. К моим крикам о глупости водителя нашлись помощники. Пока мы переругивались, прибежала Оля. Отбыли (при всех задержках на ссору) за десять минут до указанного в расписании часа.

От кондуктора узнал я, что в Манали мы приедем к утру. Четыреста двадцать километров пути за шестнадцать часов. Места все заняты.

Вдохновением был автобус, с гор вернувшийся, – мы увидели его на одной из остановок. Под тремя окнами (по стенкам) обильными струями показан был обед пассажиров (рис с горохом). Вдохновение от того вышло, что такой же была наша закуска на этой станции…

К этому времени брезгливость ослабла; мирились мы с обедом, накомканным руками в тарелку; покупали еду вразнос – кукурузу, на углях обжаренную, лимоном обтёртую (6 рублей), бобы со специями (9 рублей), рис с горохом (11 рублей)…

По-настоящему горной дорога стала к семи вечера. По обочине, над обрывом, показались обезьяны, окна машин разглядывавшие и тем прикормленность свою к дороге обозначавшие.

Дождь малой дробью начался; пожалел я, что по жаре пенджабской не умел влажность грядущую предвосхитить – рюкзаки без чехлов лежали.

Случился туман. Обратился он облаком, и дорога стала обрывком трёхметровым. Водитель петлял по извилинам асфальта на скорости неизменно высокой.

Ночь мрачная наступила. Успел я при остановке туалетной снять рюкзаки, в салон их бросить. Теснота автобусная ослабла (к Манали нас вовсе останется тринадцать человек).

Свистел кондуктор (один долгий звук). Автобус притормаживал. Очередной пассажир спрыгивал во мрак на землю движущуюся, хлопал громко дверью. Кондуктор свистел (два коротких звука). Мы ехали дальше; вглядывались в темноту – различить пытались, куда здесь сойти можно, для какого приюта.

Воздух чист; ветром оконным омыли мы глаза от пыли пенджабской. Дышалось вольно и даже схолодилось.

Водитель всё так же лихо во мглу шёл, руль выкручивая. Проступали резко (от фар белесых) дома, машины, обвалы каменные, деревья. Дивились мы, что по слепоте такой не опрокидываемся никуда.

Спать не удавалось. Едва изомнёшься на кресле крохотном в удобство, глаза закроешь, как поворотом очередным удобство всё разваливается. Кроме того, водитель, себя от сна оберегая, музыку включил.

В полудрёме глядели мы на дорогу; становилась она утлой, пробоинами усыпанной. Теперь уж ехали медленнее. Более того – плутали. Трижды направлением ложным водитель обманывался; и крик был; и кондуктор в дождь выбегал – свистком задний ход регулировал; и холодом тянуло в двери открытые, пусть надели мы свитера, куртки.

Слева пропасть проглядывала мрачная; из неё огни домов показывались. Ехали всё выше – мотор ревел под ритмы индийские.

Освободились места; мог я лечь, но не решался; дорога была развлечением – непозволительно подъём такой для сна пропускать.

Впереди (по густому облаку) от фар слабых аквариум был мутный. Подавшись вперёд, водитель и кондуктор выглядывали в лобовом стекле дорогу. Краткими просветами выныривали мы в прозрачность, но затем вновь случалась мгла.

Было ещё несколько тупиков, от которых кондуктору опять свистеть нужно было под дождём. Ещё два раза застревали мы на камнях; пассажиры в окна высовывались – подсказки к движению кричать. Манёвры эти шли вблизи от пропасти.

Поглядывал я на двух китайцев, сзади меня спавших со ртами открытыми и слюнями, от зуба к зубу протянутыми. Думал о глупости их – такие виды упускают… Вскоре я сам уснул. В пробуждении от Оли узнал, что видела она в бессоннице и дамбу большую (струи во мрак пускавшую), и тоннель десятикилометровый, и леса мглистые…

Гудит мотор голосом хриплым. Нависают подъёмы каменные над нами; по ним – кусты, трава.

Водитель сигарету травяную закурил, закашлялся. Спор с кондуктором начал; в жестикуляции руль потерял – дёрнуло нас так, что и китайцы проснулись.

Пробуждение окончательное было всем от таксистов – вбежали они к нам, едва остановился автобус на станции в Манали. Было влажно, были сумерки.

Город оказался гостиничным. Гостевые дома стояли по шесть, по семь в ряд. Прогулкой пятнадцатиминутной нашли мы отель в 250 рублей (включён в цену был налог на роскошь в 10 %, но чем роскошь эта обозначалась, мы не поняли).

Сонливость – состояние привычное. Соблазн вздремнуть был неодолим. Уговор о часовом отдыхе окончился четырёхчасовым сном.

Манали – город горный; здесь началась акклиматизация наша для Ладкха (обещаны в пути перевалы высоты исключительной).

От жары переход был стремительный к холоду. Дождь не ослабевал с утра. Подняли мы со дна рюкзаков вещи тёплые, но тепла не нашли. Первыми покупками оказались шапки, перчатки и шали шерстяные. От мороси укрылись мы плащами.

Индийцы здесь иные. В глазах – разрез азиатский, лица выдублены. Среди туристов – повторение от Гоа. Много здесь белокожих, образа растаманского, распущенного – при волосах длинных, одежде кожаной, амулетах, вязочках. К вечеру познакомились мы с двумя ребятами, живущими в Панаджи, но по жаре летней к Ладакху переехавшими. Звали они в кафе – для лучшего знакомства. Глядя на балахоны, на дреды короткие, помня прощание с Гоа, я должен был отговориться другими интересами.

…

В горах зелёных, облаками одетых, устроился Манали – тихий, уютный. Шум здесь стягивается по кафе и комнатам подвальным; в прочем – спокойно.

Температура у Оли до 36,1 °C опустилась.

Пахнет елями. Чистые улочки. Дома жилые в стороне от центра поставлены. В центре – гостиницы.

Предупреждения развешаны о пагубности алкоголя при перепадах давления горного; алкоголь здесь в обилии продаётся, чего прежде в Индии мы не видели. Одеваются все по-своему: в соседстве идут мужчины, один из которых – в шлёпках, шортах, майке; другой – в ботинках, штанах, свитере. И не сказать, кто из них прав, ведь тепло и холод тут в тесноте сосуществуют.