Густав Шпет - Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба» Страница 43

Диккенс не однажды возвращался к изображению того тлетворного влияния, какое имели пастыри и миссионеры методистского толка на малокультурную среду своих приверженцев, вербовавшихся главным образом из мещанских слоев английского общества. В «Пиквикском клубе» с достаточной яркостью показано, во что на практике превращалась проповедь добродетели и благочестия. Сатира Диккенса, по-видимому, попадала в цель, потому что в Предисловии (ч. 12) к позднейшему изданию «Пиквика» он счел нужным защищаться. Есть люди, говорит он, которые не различают религии, благочестия и притворного ханжества; предмет его сатиры — последнее, ибо это «самая зловредная ложь, какая существует в обществе, — имеет она свою штаб-квартиру в Эксетер-Холле, или Эбенизерской часовне, или и здесь и там одновременно»[63].

ЧАСТЬ 48

Ипсуич

Из «Быка» по Уайтчеплской дороге путешественники направились прямо в Ипсуич — главный город графства Саффолк, в семидесяти милях к северо-востоку от Лондона — и без всяких приключений к вечеру прибыли туда и остановились в гостинице «Большой Белый Конь». Диккенс был в Ипсуиче в 1835 г. во время парламентских выборов, провел здесь около двух-трех недель и жил в этой же гостинице. Она сохранилась до настоящего времени, и в ней показывают комнату, где произошла встреча мистера Пиквика с «леди средних лет в желтых папильотках», и ту самую (?!) кровать, за занавесками которой скрывался мистер Пиквик (гл. 19, XXII). Есть предположение, что с Диккенсом произошел инцидент, аналогичный приключению мистера Пиквика. Этим объясняют некоторое раздражение, сквозящее в его описании множества каморок в этой гостинице и лабиринта коридоров, в которых запутался мистер Пиквик, что и ввергло его в неприятную историю, — только не портвейн и грог: но принципу, высказанному самим же Диккенсом: «в этих случаях вино почему-то никогда не виновато» (гл. 7, VIII).

В Ипсуиче мистеру Пиквику, при энергической помощи Сэма, удалось наконец разоблачить Джингля, вслед за чем Джингль исключается из числа действующих лиц, чтобы появиться только в конце романа в печальном и униженном состоянии, из которого его выводит всепрощающая доброта мистера Пиквика. Зато здесь же завязывается новая интрига, которая хотя и не играет в последующем сколько-нибудь значительной роли, все же усложняет и приятно разнообразит повествование: роман Сэма с хорошенькой горничной в доме Напкинсов. «Зеленая калитка» в древнем дворе рядом с церковью Святого Климента, выдавшая Джоба Троттера и приведшая Сэма к его любви (гл. 20, XXIII), согласно местной традиции, отождествляется с воротами кладбища, примыкающего к Черч-стрит. Разоблачение Джингля в доме мэра Ипсуича, мистера Напкинса, осложняется способом, которым Пиквик был введен в этот дом и который сам явился осложненным последствием ночного приключения мистера Пиквика. Этот способ вместе с тем послужил для Диккенса приемом, давшим ему возможность показать, как вершится на практике правосудие в той инстанции, которая считается наиболее близкой и доступной для английского гражданина.

«Леди средних лет» решила обратиться с просьбой о предотвращении дуэли к мэру Ипсуича в его качестве главного городского судьи (гл. 21, XXIV). Городские судьи, именуемые, наряду с судьями графств, мировыми, составляют в Англии очень древний институт. В источниках английской истории название custos pacis — страж, охранитель или блюститель мира — встречается уже в середине XIII века. Муниципальная реформа 1835 г. (ч. 25, 33), введя некоторое упорядочение в способы назначения мировых судей, расширив состав лиц, из которых они могли избираться, то есть дав соответствующие права не только представителям джентри (ч. 32), но и состоятельной буржуазии, мало затронула сферу их компетенции. Должность городского судьи была неоплачиваемой, однако почет также имеет свою коммерческую ценность. Поскольку не существовало законов, которые точно очерчивали бы сферу юрисдикции мировых судей, то личная подготовка и личные качества судьи играли особенно существенную роль.

В XVIII веке, главным образом у Филдинга (примеры судей из джентри мы находим в его романе «Джозеф Эндрус», а его «Эмилия» начинается у городского судьи), невежество, пристрастность и личная заинтересованность мировых судей из джентри — одна из самых распространенных тем сатиры. Городские судьи, назначавшиеся из представителей влиятельной буржуазии, руководствовались в своей деятельности иной классовой позицией, но не иными принципами. И нужно сказать, самые предпосылки, на которых покоился этот институт, были таковы, что юстиция мировых судей необходимо становилась консервативно-классовой. Юридического образования от мировых судей не требовалось, а требовались: «здравый смысл», «понимание» принципов права и уважение к ним, а также знание местных нравов и обычаев. Клерки и секретари мировых судей должны были помогать им юридической консультацией, но, не говоря уж о том, что сами они не всегда обладали достаточной компетентностью, поскольку их собственная подготовка нередко ограничивалась предварительной практической работой в конторе какого-нибудь адвоката, они не часто смели обнаруживать свою самостоятельность. В итоге даже для образованных клерков задача иногда сводилась к тому, чтобы оправдать законом незаконные действия своего патрона.

Судьи назначались обыкновенно по рекомендации представителя в парламенте за оказанные последнему услуги во время его избрания, чем уже предопределялась политическая и классовая тенденция работы мирового судьи. Городские судьи (в особенности после названной реформы) назначались также по рекомендации городских советов, но и это ни в каком отношении не гарантировало нормального выбора. Один из городских судей занимал свою должность ех officio — мэр, «городской голова», и оставался на ней не только в течение года своего мэрства, но и следующий за тем год. К такому судье обратилась «леди средних лет», поставив себя в положение добровольного «информатора» (ч. 34).

Круг полномочий мирового судьи был очень широк. Почти по всем преступлениям он мог производить предварительное следствие; он выступал в качестве полицейского судьи, разбирая не только мелкие дела, такие как уличные драки, небольшие кражи, жестокое обращение с животными, но и дела, имеющие принципиальное значение, как, например, споры о жалованье, наемной плате и т. д.; он также ведал полицией в том, что касалось городского порядка (регулировка уличного движения, надзор за гостиницами и т. п.); кроме того, он, согласно вековой традиции, — «блюститель мира» и может требовать не только от обвиняемого, но даже подозреваемого в нарушении «королевского мира» обеспечения того, что мир нарушаться не будет, обязывая уплатить денежный залог или представить надежное поручительство, — с чем пиквикисты познакомились на практике. Наконец, в том же качестве блюстителя мира он принимает предохранительные меры и дает соответствующие полицейские распоряжения против бродяжничества и против бесчинных и недозволенных законом сборищ и выступлений.

Действительное положение судьи Напкинса с точки зрения принципов английского законодательства разъяснено выше (ч. 36), — остается посмотреть только, как он сам понимал свои обязанности и в какой бытовой обстановке они выполнялись. Школьники освистали бидла (ч. 34), атаковали констебля и составили комплот с целью разбить окна торговки яблоками, и мистер Напкинс уже видит повод для применения высшего из своих полномочий: «Если авторитет королевских чиновников ни во что не ставится, нужно огласить Закон о нарушении общественного порядка» (гл. 21, XXIV).

В английском праве существует очень подробная классификация «незаконных сборищ»: в частности, нарушением общественного порядка (riot) называется такое незаконное сборище, хотя бы оно состояло всего из трех человек, которое в осуществление собравшей их цели нарушает мир и терроризует других. Когда нарушение общественного порядка становится угрожающим и если собралось не меньше двенадцати человек, мировой судья может приказать им разойтись, причем читается нижеследующая формула: «Наш державный господин король приказывает и повелевает всем собравшимся немедленно разойтись и мирно направиться к своим жилищам или обратиться к своим законным занятиям под угрозою, содержащеюся в Законе короля Георга о предупреждении беспорядков и нарушающих общественное спокойствие сборищ. — Боже, храни короля». (Если при чтении опущены последние слова, оно считается недействительным.) Чтение этой формулы и называется чтением Закона о нарушении общественного порядка (имеется в виду закон, изданный при Георге I, в 1715 г.). В случаях неподчинения власть может прибегнуть к помощи военной силы, но, чтобы оправдать обращение к ней в моменты более серьезные, нет надобности дожидаться прочтения формулы и давать срок для выполнения ее требования.