Григорий Баталов - Ратное поле Страница 43

Улыбнувшись, Алексеев заметил, что такому несоответствию можно только радоваться. Потом серьезно сказал:

— Когда я писал книгу, знал, что вас тяжело ранило в Румынии, что победу встретили в боевом строю. Но после Южного Буга пошли на повышение, стали заместителем командира дивизии. По ходу романа получилось так, что обрывался боевой путь командира стрелкового полка Баталина.

— На Южном Буге погиб, как помните, подполковник Попов…

— Да, да, помню Попова. Вот, может, и сместились некоторые события в книге, которые в жизни были иными. Или наш капитан Савченко, которого вы правильно угадали в артиллеристе Гунько. Настоящий герой войны! К сожалению, он погиб на Харьковщине. А его литературный прототип продолжал воевать…

С тех пор я внимательно читаю все, написанное Алексеевым о войне. И нередко в героях его произведений снова узнаю черты однополчан, своих боевых побратимов.

ОТЦОВСКОЕ ПОЛЕ

Я не знаком с живым отцом,

Всю жизнь я знал его убитым.

Он посетил меня в московском госпитале. Коротко представился:

— Майор Гуляев…

Вначале я подумал, что кто–то из моих давних подчиненных или сослуживцев решил проведать своего бывшего командира. Да и лицо молодого офицера показалось знакомым. Но вскоре все выяснилось:

— Я сын бывшего командира 77‑го артиллерийского полка Михаила Сергеевича Северского. Очень прошу вас, товарищ генерал, расскажите все, что помните о моем отце. Вы с ним вместе воевали в сорок втором…

Так вот почему мне показалось таким знакомым лицо майора! Да, я хорошо знал Северского. Мы вместе формировали дивизию, участвовали в сталинградских боях, отражали танковые атаки под Абганерово. Многие там сложили головы. В том числе и майор Северский. Оказалось, что его сын все послевоенные годы ищет следы без вести пропавшего отца.

— Своего отца я почти не помню, — рассказывал Юрий. — Он ушел на фронт, когда мне было чуть больше трех лет. От матери и старшей сестры узнал — отец в начале тридцатых годов закончил Киевское артиллерийское училище. В декабре сорок первого ушел в действующую армию. Последнее письмо написано в конце августа сорок второго. А в октябре пришло сообщение: майор Северский погиб…

Юрий взволнованно рассказывал о том, как долгие годы по крупицам восстанавливал все, что связано с именем и памятью отца.

Началось все со встречи в Музее обороны Сталинграда. Директором музея оказался бывший начальник политотдела дивизии, в составе которой сражался отец. Именно от него, Григория Ивановича Денисова, Юрий узнал фамилии и адреса многих однополчан отца, в том числе и начальника артиллерии дивизии Н. Н. Павлова, которому непосредственно подчинялся полк Северского.

— У него прекрасная память, он многое помнит, — напутствовал Денисов. — Но спешите встретиться, Николай Николаевич последнее время частенько болеет, сами понимаете — фронтовые раны…

В тот же день Юрий вылетел в Москву. Павлова дома не оказалось. Наконец разыскал его в военном госпитале.

— Кто тут спрашивал Павлова? — громко, на весь коридор прозвучал голос, никак не соответствующий госпитальной обстановке.

— Товарищ полковник! — упрекнула молоденькая медсестра, которой, видимо, не первый раз приходилось напоминать больному о громком голосе.

— Наговорили тебе, видимо, что можно не застать Павлова, — грохотал на весь госпитальный коридор Николай Николаевич. — Рано, рано! Еще повоюем! А отца твоего я хорошо знал. Познакомились с ним в декабре сорок первого, в штабе Средне — Азиатского военного округа. И оба получили назначение в 29‑ю дивизию. Я — начартом, он — командиром артполка…

И начал рассказывать!.. Юрий поразился, как много помнил этот пожилой человек, какие детали сохранила его память! Перед сыном словно живой встал отец, с его голосом, привычками, поведением, каким он был в быту, как командовал, как вел себя в бою. Павлов с поразительной легкостью называл даты событий, имена и фамилии людей, окружавших отца, говорил об их взаимоотношениях. Как художник, писал он образ героя, но писал не одними розовыми красками, давал прямые и откровенные характеристики.

На минуту Павлов замолчал, потом словно вспомнил:

— Семену напиши, Саше — тоже, Патлена в Москве найдешь. Они мно–огое доскажут…

Семен — это начальник разведки полка Семен Юрьевич Аржевский, Саша — командир батареи Александр Арнаутов, Патлен — командир батареи Патлен Погосович Саркисян.

После бесед с однополчанами Юрий впервые зримо представил себе облик своего отца, командира, воина — сильного, волевого, горячо любящего свою землю.

Чем шире становился круг лиц, причастных к судьбе отца, тем больше у Юрия крепло желание побывать там, где шли бои. Хотелось не просто увидеть те места, но и представить панораму боев. Юрий едет в архив Министерства обороны, изучает документы дивизии, артиллерийского полка. Появились новые адреса. Так впоследствии были разысканы Юрий Яковлевич Чередниченко, помощник начальника штаба, пропагандист, а затем писатель Борис Васильевич Изюмский, секретарь секции ветеранов дивизии Василий Григорьевич Яцинский, начальник штаба артполка Александр Константинович Карпов, артиллерийский разведчик Василий Иванович Гуляев и другие.

Работа с архивом оказалась полезной.

Так, в одной из папок политдонесений Юрий обнаружил текст клятвы бойцов, командиров и политработников 77‑го артполка. Клятва была ответом на приказ Верховного Главнокомандующего № 227, известный как приказ «Ни шагу назад!»

При встрече с Б. В. Изюмским Юрий показал ему копию клятвы.

— Да, это наша клятва, — сказал Борис Васильевич, — Составлял ее ваш отец вместе с комиссаром полка С. М. Рогачом. Вставлял и я фразы, особенно по истории Дона, который мы защищали. Помню, клятву принимали побатарейно, на огневых позициях…

Юрий перечитал письмо отца от 19 августа 1942 года, написанное вскоре после клятвы: «Пишу в перерыве жестокого боя. Все эти дни клокочет ураган. Над головами десятки пикирующих бомбардировщиков. Над полем боя не смолкает канонада. Несколько дней немцы пытаются прорвать нашу оборону и пойти на Сталинград. Но уничтожены многие тысячи гитлеровцев… Мои артиллеристы просто молодцы, пехота очень довольна…»

Работая над архивными документами, Юрий день за днем изучил обстановку и ход боев в это жаркое лето. Теперь оы совсем по–ипому представлял себе Сталинградскую битву. Названия станций Котельниково, Абганерово, фамилии командующих армий, наименования частей и соединений майор Гуляев воспринимал теперь как имеющие прямое отношение к судьбе отца, к его личной судьбе. Написанные наспех политдонесения дышали горячими схватками, в которых участвовали живые, знакомые люди. Они гибли, но не отступали… Вот ведет огонь прямой наводкой батарея лейтенанта Рябухи. Под жестокой бомбежкой прикипели к своим орудиям наводчики Павел Домбровский, Павел Федоров и Темирхан Касибов. У Темирхана лицо залито кровью, но он продолжает сражаться… Связист Петр Белевцев под непрерывным огнем за один день устранил свыше 30 повреждений на линии связи!

В такое вот горячее время командир полка М. С. Северский написал семье последнее письмо. Это было 27 августа сорок второго юда. «Все эти дни шли бои, в них мы покрывали себя славой. Командование армией благодарит нас за стойкость и героизм. Полк представлен к ордену Красного Знамени, я — к «Александру Невскому», Рогач — к Красной Звезде. До 30 человек представлено к правительственным наградам. Живем, воюем. Шесть дней шли напряженные бои. На нас бросали свыше полусотни пикирующих бомбардировщиков, до 70 танков. Наступало три дивизии. Нас засыпали минами и снарядами. И все же, когда фашисты пошли в атаку, мы их встретили уничтожающим огнем…»

Теперь Юрий знал, что самый тяжелый бой разгорелся через день, 29 августа. Но отец уже не смог описать его…

В этот день пали сотни бойцов и командиров. Многие пропали без вести. Эти слова «пропал без вести» еще долгие годы будут внушать родным и близким трепетную надежду, будут отдаваться тревожным стуком в сердцах матерей и детей. И лишь ветер да горькая степная трава полынь знают последнее пристанище павшего воина…

Спустя почти три десятилетия Юрий решил поехать на поле боя. Выбрал август. Как и тогда, стояла жара. От зноя выгорели и пожухли травы, сухая степная полынь окуталась серебристой пылью. Обжигающий ветер разносил ее терпкий горький запах.

Вокруг лежала ровная бескрайняя степь, изредка перерезанная неглубокими балками и оврагами. Гуляев достал карту района с нанесенными им схемами боевых порядков частей дивизии и расположений огневых позиций полка.

Поле боя… Отцовское поле… По всему полю разбросаны небольшие углубления, воронки от бомб и снарядов, поросшие горькой степной полынью. Земля пыталась затянуть раны на своем теле, но не сумела это сделать и через несколько десятилетий. Странным показались многочисленные плеши, на которых не росла даже полынь. Они выделялись среди серой солончаковой степи продолговатыми темными пятнами. Позже от местных жителей Гуляев узнал: темные пятна в степи — следы бывших захоронений. Земля, словно не желая мириться с безымянными могилами, оставила навсегда отметины погибших здесь воинов.