Михаил Шишкин - Русская Швейцария Страница 47

Молодежь, стоящая вне политики, представляет в эти годы скорее исключение. Молодые люди, не читающие социал-демократические или народнические издания, вызывают тревогу даже у родных. «В Цюрихе мы много занимались Рихардом Вагнером. В аудиториях Высшего технического училища я слушала лекции профессора Зайчика о “Кольце Нибелунгов”», – вспоминает художница Маргарита Сабашникова-Волошина в книге мемуаров «Зеленая змея» и пишет дальше о своем брате Алексее, студенте политехникума: «Как и многие молодые люди тех лет, он одно время увлекался Оскаром Уайльдом. Прочитав “De Profundis”, написанную в тюрьме, он повторил путь поэта – начал читать Евангелие. Очень характерно для той эпохи то, что моя мать всё это считала ненормальным. Она требовала, чтобы он обратился к психиатру Монакову, который в то время жил в Цюрихе. Психиатр предостерег его от Евангелия как от “нездорового чтения”. Очень типично для русских, что тот же самый доктор Монаков, тогда выступавший столь рьяным последователем атеизма, позднее написал книгу, содержащую чудесные мысли о существе Христа».

За спасение брата любимой берется поэт Максимилиан Волошин. Молодые люди решают, что надо «выйти из себя», чтобы ощутить «духовность мира», и отправляются пешком из Цюриха на Сен-Готард. «Вернулись они в жалком виде – усталые и оборванные, – пишет Маргарита Сабашникова. – Удалось ли им “выйти из себя” – не знаю; но духовность мира они, во всяком случае, не нашли».

В Цюрихе Маргарита пишет автопортрет, ставший пророческим предзнаменованием в ее жизни. Через несколько десятилетий она заметит в воспоминаниях: «Теперь меня больше всего удивляет, что архитектурная форма на заднем плане и трактовка плоскостей совершенно походит на пластику Гетеанума, возникшего лишь двадцать лет спустя».

Узнав о том, что в Цюрих приехал доктор Штейнер, Сабашникова идет на его лекцию. Так происходит встреча, определившая ее судьбу. Со Швейцарией ее свяжет строительство Гетеанума. Она будет приезжать в Цюрих из Дорнаха, как и Андрей Белый, который приедет сюда с Асей Тургеневой осенью 1915 года.

Кстати, упомянутый врач Константин Монаков – известный цюрихский профессор. Отец его покидает Россию в 1866 году, когда мальчику исполняется тринадцать лет, и семья поселяется в Швейцарии. Константин оканчивает медицинский факультет Цюрихского университета. Монаков занимается исследованиями в области мозга и становится первым швейцарским неврологом, основателем и руководителем Цюрихского института анатомии мозга.

В августе 1904 года в Цюрихе живет Николай Бердяев.

Тридцатилетний философ находится в поисках своего пути. После ареста за пропаганду марксизма и ссылки, которую он провел вместе с Луначарским, Савинковым и другими известными революционерами, происходит переоценка ценностей, особенно во время заграничного путешествия. Приведем показательный кусок из цюрихского письма будущей жене: «Мы с тобой стоим на великом повороте, на пути к новому Богу. Нужно только сбросить с себя эту кошмарную власть обыденности, какими бы добродетелями она ни прикрывалась. Я иногда не без горького чувства сознаю, до какой страшной степени я аристократ не только во внутреннем, но и во внешнем смысле этого слова. Я люблю контрасты жизни, люблю яркие краски, люблю красоту во всем строе жизни, ненавижу плебейство, страдаю от грязных ногтей, от скверного запаха, от грубых манер. Во мне часто играет моя кавалергардская аристократическая кровь и влечет меня к шампанскому, к хорошим Hotel’ям, к первому классу. Иногда я ловлю себя на том, что жизнь для меня обесцветилась бы, если бы в ней всё было уравнено, исчезли бы контрасты, водворилось бы организованное насильственное добро. Даже ты, может быть, осудишь меня за это. Спасает меня только ненависть к духовному плебейству сословной аристократии и безмерная любовь к свободе. Только к свободе у меня и есть вкус, она непосредственно связывает меня с жизнью, и ей я никогда не изменю. В жизни своей я любил только три вещи, любил неумело и беспредельно философию, свободу и красоту. <…> Сейчас в Цюрихе смотрю из окон первоклассного Hotel’я на нашу суетливую демократическую молодежь и думаю горькую думу о ней и о себе. Что меня связывало с ней всю мою сознательную жизнь, почему я любил эту интеллигенцию русскую, нелепую и часто раздражавшую меня почти физически, почему чувствовал какой-то долг перед ней?»

Русская колония эмигрантов по-прежнему мало интересуется политической жизнью приютившей их страны. Это отметил еще Кропоткин: «Все они далеко держались в стороне от местного швейцарского рабочего движения. Слушая их споры, казалось, что они готовы жизнь отдать за свою партию в Цюрихе, а между тем к рабочему движению в самом Цюрихе они не приставали, они “кипели в своем соку”, страстно споря в своих кружках и ссорясь из-за заграничных течений вместо того, чтобы на работе, среди заграничных рабочих, на практике учиться будущей работе среди русских рабочих и крестьян и знать, по крайней мере не из журналов, а из действительной жизни, те направления, из-за которых они ссорились. Русские ходили только на большие собрания, где агитаторы-социалисты гремели речами. Повседневную бесшумную работу среди рабочих масс они избегали. Так было тогда, так осталось и потом».

Эти слова подтверждает в своих воспоминаниях Николай Лосский, будущий философ, а в это время еще юноша, отдающий свою дань модному поветрию. С местными социал-демократами русские не сотрудничают, но когда речь заходит об организации шумной демонстрации, всегда идут в первых рядах: «Симпатии к социализму у меня сохранились в течение всего этого времени. Летом 1888 г. в Цюрих приехал из Германии один из вождей социализма, Либкнехт (отец убитого в двадцатых годах). В связи с его приездом местные социал-демократы устроили внушительную демонстрацию, в которой приняло участие не менее 10 000 человек. Демонстранты выстроились в ряды и прошли по главным улицам города. В этих рядах было немало членов русской колонии, и в их числе, конечно, и такие юнцы, как Лиознер (знакомый Лосского. – М.Ш. ) и я».

Замкнутость русской колонии объясняется и мерами предосторожности против проникновения в революционные ряды шпионов. Вот отрывок из воспоминаний цюрихской студентки из Германии Кэте Ширмахер (Kathe Schirmacher): «Эта осторожность русских в общении с нерусскими делала почти невозможным знакомство с внутренней жизнью колонии: нужно было или иметь рекомендации от друзей-социалистов, или сперва каким-то образом завоевать доверие».

Однако теория обязывает. Всемирность призываемой революции и провозглашенный интернационализм подталкивают русских эмигрантов к установлению контактов с иноплеменными единомышленниками.

Одним из центров интернационального брожения становится рабочий клуб «Айнтрахт» (“Eintracht”), расположенный на улице Ноймаркт (Neumarkt). Клуб, открытый в 1888 году, со своим залом на четыреста человек, библиотекой, читальным залом, дешевой столовой, является удобным местом встреч эмигрантов, здесь устраиваются доклады, проводятся митинги, дискуссии, выступают с рефератами все видные представители революционных партий: Плеханов, Мартов, Чернов и др.

Так, в 1902 году здесь в первый раз выступает в Цюрихе Ленин. Сергей Меркуров, студент Цюрихского университета, работавший также в мастерской цюрихского скульптора А. Майера, через много лет в верноподданническом стиле напишет в своих воспоминаниях: «Мы пришли рано, но зал уже был переполнен. На диспут собралась вся русская колония… Выступление Ленина отличалось от речей искушенных ораторов. В ней отсутствовало щегольство “изящной фразы”. Он убеждал своей простотой, всем понятной логичной аргументацией, своею искренностью. Простыми, правдивыми словами он раскрывал перед нами новый, невиданный мир…» Юноша еще не знал, что станет придворным ваятелем и будет снимать посмертную маску с докладчика.

В «Айнтрахте» часто выступает во время своей швейцарской эмиграции осенью 1914 года Троцкий. Уже известный нам Фриц Брупбахер, входивший вместе с Троцким в правление ферейна «Айнтрахт», напишет в мемуарах: «С приездом Троцкого в Цюрих рабочее движение снова оживилось. Он принес с собой уверенность, что пролетариат и самое плохое может обратить в хорошее и что из войны должна родиться революция». Троцкий выпускает в Цюрихе брошюру «Война и Интернационал» (“Der Krieg und die Internationale”), в которой, как обычно, призывает к мировой революции. Этот оратор пользуется такой популярностью среди швейцарцев, что те выбирают его своим делегатом на съезд социал-демократической партии.

В «Айнтрахте» частым докладчиком выступает Карл Радек, еще один знаменитый будущий большевик, отличавшийся пером, остротами и теоретическими проколами: «Радек читал вскоре после моего отъезда из Цюриха, – читаем у Троцкого, – всё в том же “Eintracht” обширный доклад, в котором пространно доказывал, что капиталистический мир не подготовлен к социалистической революции». Переехавший вскоре из Берна в Цюрих Ленин переубеждает молодого коллегу.