Борис Фрезинский - Писатели и советские вожди Страница 47

Редакция «Красной нови» не могла самостоятельно решить политический вопрос о публикации романа: слишком острой казалась тема (вопрос об оппозиции отнюдь не стал предметом истории — нападки на изгнанного из СССР Л. Д. Троцкого были неизменны и яростны, да и положение его раскаявшихся коллег оставалось неустойчивым).

В мае 1933 г. Зиновьев, Каменев и их товарищи были возвращены из ссылки в Москву, а в декабре восстановлены в партии. Понятно, что с каждым поворотом этого хитроумного действа Слонимскому приходилось что-то менять в романе.

В заметке Вл. Соболя «Писатель за рукописью» (Литературная газета. 1933. 23 апр.) живописались сложности работы Слонимского над романом, понятные лишь в контексте сказанного. «Разговор не спорится, — признает корреспондент, — разговор сползает к роману об оппозиции… Все мысли писателя заняты сейчас романом. „Мне многое кажется в романе неправильным“. Что это? Боязнь неудачи? А вот увидим. „Мечта росла, обрастала мыслями, поступками, делами, книгами, знакомствами, дружбами, учениками и учительством, и уже в ней стал весь смысл существования. Потому что самое замечательное в жизни и в людях всех времен и народов — это надежда на лучшую жизнь, мечта о жизни справедливой и правильной“… Это — из романа. Это об основном герое Викторе. Это — то, что, по мнению писателя, выражает настроение романа, определяет ключ, в котором написана книга, если только маленький отрывок из рукописи способен выразить и определить. Писателю в процессе работы пришлось изучить громадное количество исторического материала. Писатель убедился, что центральный герой нашего времени в литературе до сих пор очень часто остается вне политической своей биографии. С неизбежностью пустота должна быть заполнена. Первые попытки трудны, а иногда и неудачны, и отсюда — законное беспокойство. Роман об оппозиции — книга политических биографий („Политическая биография героев — политическая биография страны“, — говорит писатель), книга, в которой действуют на фоне исторических событий. „Поднять“ тему, в которой одни доходят в политической своей биографии до справедливого и правильного оправдания „всего смысла существования“, а другие по логике оппозиционной борьбы становятся контрреволюционерами, несмотря на то, что в начале романа были коммунистами, — „поднять“ такую тему дело не лег кое, и хорошо справиться с ней — значит преодолеть то „наибольшее сопротивление“, о котором настойчиво и горячо говорит Михаил Слонимский. Писатель взялся за большую ответственную тему, являющуюся для него политическим экзаменом. Выдержит ли он экзамен до конца или кое в чем промахнется — читатель увидит это потом, когда роман появится в журнале».

5 июня 1933 г. Слонимский впервые читал в Москве, в Оргкомитете Союза писателей, главы из романа «Друзья» (жить этому названию оставалось меньше недели; непозволительно мягких «Друзей» сменило вполне твердое: «Крепость», правда, сначала как условное). На чтении присутствовал находившийся в Москве Корней Чуковский; запись из его дневника вполне красноречива: «В Оргкомитете Писателей хоронили Мишу Слонимского. Он читал свой новый роман — должно быть, плохой — п.ч. ни один из беллетристов не сказал ни слова: Олеша отмолчался, Вера Инбер зевнула и ушла спать, Всеволод Иванов сказал (мне), что роман — дрянь, и даже написал об этом в Чукоккалу[550]. А говорили: Накоряков, Гроссман-Рощин и друг., причем даже Гроссман-Рощин сказал, что словесная ткань романа банальна и — обвинял Слонимского в изобилии штампов. Было одно исключение: Фадеев, к-рому роман понравился. Вечером я, Слонимский, Фадеев, Ю. Олеша и Стенич пошли в ресторан. По дороге Олеша говорил: „Ой, чувствует Сл., что провалился. Это как после игры в карты: и зачем я пошел не с девятки? Походка у него как у виноватого“ А потом: „Нет, не чувствует. Он доволен… Если так, все пропало. Бездарен до гроба“. Фадеев говорил, что ему роман понравился: „А вот у Всеволода, — говорил он, — роман „У“ — какая скука. Я сам — по существу — по манере ленинградский и Слонимский — ленинградский. А Всеволод — Москва: переулки, путаница“…»[551]

Забавно, что 11 июня «Литературная газета» поместила такое сообщение своего корреспондента в Ленинграде Б. Реста: «М. Слонимский закончил новый роман о ленинградской оппозиции. Название его еще автор не огласил. Но недавно М. Слонимский на дискуссии об его творчестве сделал интересное сообщение о романе: „Я считаю, что целая полоса жизни нашей страны почти отсутствует в нашей литературе. Я имею в виду восстановительный период…. В новом романе я постарался преодолеть по мере своих сил обычный недостаток наших произведений — схематизм“».

12 июня в «Красной газете» публикуется отрывок из романа с такой врезкой редакции: «М. Слонимским закончен новый большой роман „Крепость“ (название условно). Роман этот рассказывает о „ленинградской оппозиции“. Роман уже обсуждался в писательской среде, вызвал глубокий интерес». В газете приводятся следующие предваряющие публикацию слова автора: «В новом романе я взялся изучить тот период, который связан с историей так называемой „ленинградской оппозиции“. Мне пришлось изучить груды материалов, документов, книг. Пришлось проделать значительную научно-исследовательскую работу. К тому же я работал в редакции „Ленинградской правды“ в тот период, когда партия боролась с „л.о.“. Я жил в этой обстановке, ощущал ее специфику и мне особенно ясна стала вся вредность антипартийной линии. Ни один из моих старых героев (фигурирующих в „Лавровых“ и „Фоме Клешневе“) не смог „въехать“ в новый роман. Все они оставлены, выпали. В романе я показал круг среднего партийного комсостава. По возможности я старался показать во всей широте картину того времени. Я старался меньше рассказывать и возможно больше показывать. Мною отброшено „психоложество“, которым я грешил в прошлом».

26 сентября 1933 г. отрывок из романа («Коновод») поместил «Литературный Ленинград» с такой врезкой: «Темой романа „Крепость“ является борьба с ленинградской оппозицией. В печатаемом отрывке изображено одно из рабочих собраний 1925 года непосредственно перед XIV съездом партии, когда зиновьевское оппозиционное руководство всячески скрывало от широких масс ленинградской организации капитулянтскую сущность своей борьбы против партии». Это было проза не только без «психоложества», но и без какого-либо художества — очерковая публицистика, в которой сразу понятно, кто есть кто.

Следующий отрывок («Гендерсон») «Литературный Ленинград» напечатал 9 марта 1934. В 10, 11 и 12 номерах «Красной нови» за 1933 г. объявлялось, что в 1934 г. журнал напечатает роман М. Слонимского «Крепость».

11 октября 1933 г. Павленко пишет Слонимскому о своих разговорах с тогдашним редактором «Красной нови» В. Ермиловым:

Твои письма Ермилову вскрыты, прочитаны и приняты во внимание. Роман пойдет с 1 января, говорят. Если это так, то очень хорошо. Роман, открывающий год, это уже вызов. Недавно видел в ОРГК<омитете> телеграмму Саши Фадеева из Владивостока Ермилову с вопросом, как судьба твоего романа. Ну, — значит, — все неприятное, суетливое, хлопотливое пройдено. С тебя магарыч — и немалый.

В январе 1934 г. в Москве проходил XVII съезд ВКП(б) и редакция не получила разрешения печатать роман до съезда.

Между тем Московское товарищество писателей выпустило под общей редакцией ответственного секретаря Оргкомитета Союза советских писателей П. Юдина сборник статей «Писатели XVII партсъезду». В заметке М. Слонимского говорилось:

На теме «ленинградская оппозиция» мне хотелось дать обостренно-страстную борьбу партии в преддверии реконструктивного периода, классовые битвы, уцепившие партию и на еще более высокий уровень поднявшие политическое сознание масс. Мне хотелось дать отрезок политической биографии нашей страны. Именно этим романом о «ленинградской оппозиции», недавно законченным, я был занят все последние годы. В свое время я работал в оппозиционной «Ленинградской правде», видел и ощущал идейный разгром оппозиции, — но этих «непосредственных впечатлений» оказалось, конечно, недостаточно для романа. Потребовалось детальное изучение всей литературы об оппозиции, документов того времени, газет, потребовалась почти научно-исследовательская работа. Этим романом я хотел совершить полезное для строительства социализма дело. Сложность и ответственность темы заставила меня с особым вниманием отнестись к замечаниям и указаниям ряда товарищей, читавших роман, и много раз править рукопись, проясняя идейную ее линию. Не мне, конечно, судить о качествах этого моего романа, но именно он является главной моей работой, с которой я прихожу к XVII съезду партии[552].

Здесь Слонимский открыто признал, что замечания «ряда товарищей, читавших роман», потребовали многократной его правки.