Борис Тененбаум - Тюдоры. «Золотой век» Страница 49

Именно это она и советовала – «…от всей души, как добрая и верная сестра…» – делать и дону Филиппу в отношении его бунтующих провинций в Нидерландах, где протестантские верования пустили глубокие корни.

И именно это он и отказывался делать – причем настолько твердо, что сказал однажды, что предпочел бы совсем не иметь подданных, чем иметь их еретиками.

Точка зрения дона Филиппа полностью разделялась на всех уровнях испанской государственной системы и испанского общества в целом. Английский посол в Мадриде, сэр Генри Кобхэм, в ответ на его просьбы разрешить ему устраивать в своем доме службы по англиканскому обряду должен был выслушивать от герцога Альбы советы, суть которых сводилась к тому, что уж лучше бы королева Елизавета прислала в Мадрид другого посла, и на этот раз – католика.

Испанская инквизиция в этом смысле шла куда дальше и «…советами…» себя не ограничивала.

IV

В частности, инквизиция утверждала, что ее юрисдикция распространяется и на иностранцев, и на иностранные суда в испанских водах и в испанских портах. Найденный на английском торговом корабле протестантский молитвенник вел к аресту всего экипажа, потому что по испанским законам владение еретической литературой было тяжким преступлением. Были даже случаи ареста английских экипажей и без нахождения подрывной литературы – на этот раз «…по подозрению в том, что в Англии они принимали участие в протестантских богослужениях…».

Интересно, что суд инквизиции рассматривал тот факт, что моряки прибыли из страны, где такого рода еретические богослужения были нормой, в качестве смягчающего обстоятельства и приговаривал обвиняемых не к костру, а к каторге на галерах. Захваченное имущество еретиков – включая корабли, на которых они плавали, – конфисковывалось в пользу Церкви.

В марте 1575 года королева Елизавета переговорила на эту тему с испанским послом. Собственно, сеньор Гуарас был не совсем послом – его предшественник, сеньор д’Эспе, был выслан из Англии. Что же касается Антонио Гуараса, то он был испанским купцом, который долго жил в Лондоне, прекрасно говорил по-английски и бывал в гостях у лорда Берли.

Королева пригласила его в свой дворец в Ричмонде, отправилась, по своему обыкновению, на долгую прогулку, придворным велела отстать и обратилась к сеньору Гуарасу с любезными словами. Она сказала ему, что хотела бы вести беседу на кастильском наречии, но, к сожалению, она недостаточно с ним знакома – разве что понимает немного.

Посол возразил и сказал, что, как всем хорошо известно, королева Англии говорит одинаково свободно и на французском, и на итальянском, и на латыни, и «…ее испанский более чем достаточен для разговора на любую тему, которую Ее Величеству будет благоугодно затронуть…».

Королева Елизавета сказала, что есть темы, на которые она предпочитает говорить на английском. И на очень ясном английском добавила:

«…Если действия инквизиции в отношении английских подданных не будут остановлены, я отвечу такими же действиями в отношении испанских подданных на моей территории…»

После чего снова приняла очень дружественный тон и сказала Гуарасу, что «…старое вино и старых друзей следует ценить…» и что конфликт лучше бы уладить побыстрее, хотя бы для того, чтобы показать французам, что «…англо-испанская дружба крепка как никогда…».

Посол заверил Ее Величество, что сделает все возможное.

И кое-что действительно было сделано. В частности, инквизиция согласилась с тем, что расследование еретической деятельности иностранцев в период, предшествовавший их прибытию в Испанию, так уж и быть, можно оставить в стороне. Это был, бесспорно, шаг в правильном направлении, но он был все-таки сделан с колебаниями и, надо сказать, с недостаточной убежденностью. Английских моряков, случалось, хватали в портовых кабаках на том основании, что они божились в совершенно неприемлемой форме, как истинные еретики.

Когда английский посол в Мадриде с очень подходящим для англичанина именем – сэр Джон Смит – пожаловался на инквизицию королю Филиппу, тот направил его прямо к Генеральному инквизитору, архиепископу Толедо.

15 мая 1577 года у них состоялся знаменательный разговор.

V

Сэр Джон Смит сказал архиепископу, что не понимает, почему правила, установленные в испанских владениях, должны распространяться на иностранцев.

Архиепископ сказал сэру Джону, что, если бы не некоторые обстоятельства, он велел бы арестовать и наказать его самого, дабы показать всем его соотечественникам на наглядном примере, как в Испании поступают с еретиками. Посол ответил, что будет жаловаться королю Филиппу, – на что архиепископ предложил ему жаловаться кому угодно, лишь бы только он сейчас же, немедленно, покинул дом архиепископа – а иначе он велит своим слугам указать послу дорогу.

Ну, пока суть да дело, пока оскорбленный сэр Джон Смит писал свою жалобу, пока он отправил рапорт о происшедшем домой, в Лондон, пока бумаги дошли до Англии и были рассмотрены как Ее Величеством, так и Тайным Советом – прошло несколько месяцев. Однако бумаги дошли, были рассмотрены – и на основании всей суммы имеющейся информации было принято определенное решение. 20 октября, в полночь, люди на службе у сэра Фрэнсиса Уолсингема вошли в дом Антонио Гуараса, арестовали его и препроводили в Тауэр. Дом обыскали самым тщательным образом, самому сеньору Гуарасу было предъявлено обвинение в тайных сношениях с королевой Шотландии, Марией Стюарт, и в установлении связи между ней и бежавшим из Англии после разгрома восстания графом Уэстморлендом. Было известно, что он поселился в испанских владениях и пытается организовать оттуда новый заговор, к вящему вреду для Английского королевства и самой королевы Елизаветы.

Гуарас возражал и говорил, что как посол он английскому правосудию неподсуден. На что ему было указано, что дипломатического статуса у него нет, что никаких верительных грамот он не предъявлял и что, следовательно, является просто иностранцем, проживающим в Англии и отвечающим за свои действия перед английским правосудием.

Посланный выручать его дон Бернардино де Мендода был уже оснащен всеми необходимыми документами. Он был военным с большим опытом в Нидерландах и полагал, что «…наглецам надо сразу указывать их место…».

Нельзя сказать, что такой подход к делу оказался таким уж полезным. Королева Елизавета была очень умна и сумела обернуть его доблестную решимость против него самого. Она чередовала вполне трезвые и холодные рассуждения с неожиданными переходами на тон, подобающий знатной даме в разговоре с безупречным идальго. Дону Бернардино было трудно поворачиваться с такой же скоростью, и он терял нить беседы. У него были твердые инструкции – добиваться освобождения всех испанских подданных, угодивших в лапы английского правосудия, и начинать следовало с Антонио Гуараса.

Проблемы касались даже не столько дел, непосредственно связанных с английскими и испанскими кораблями в европейских водах, сколько столкновений в Новом Свете. Там столкновения происходили непрестанно, и «…законы писались мечом…».

И дон Бернардино, признавая, что испанские власти в испанских портах иной раз ведут себя несколько некорректно, требовал унять английских пиратов вроде Хокинса или Дрейка, ведущих себя в колониях Испании и вовсе совершенно беспардонно.

Он, конечно, не знал, что 15 ноября 1577 года, то есть за три месяца до его прибытия в Англию, из Плимута отплыли 5 маленьких судов с общим экипажем в 164 человека. Двигались они через Атлантику в общем направлении к испанским владениям в Новом Свете.

Командовал экспедицией Фрэнсис Дрейк.

Глава 26

«Золотая Лань»

I

Экспедиция планировалась трудная, но Дрейк к этому времени уже делал подобные дела, и при этом за свой счет, без высоких покровителей и крупных инвесторов. В 1565 году он командовал суденышком «Юдифь» водоизмещением всего в 50 тонн и на нем-то и ходил вместе с Хокинсом в тот роковой поход, когда они оба едва не погибли. В 1572 году на похожей скорлупке он добрался до Панамского перешейка с идеей перехватить караваны, везущие через перешеек ценности с тихоокеанского побережья Перу. Его отряд высадился на сушу, награбил все, до чего смог дотянуться, в городе Номбре-де-Диос, хлебнул немало горя на обратном пути, уходя от погони, – но в Англию Дрейк вернулся уже богатым человеком.

Сейчас, в 1577-м, у него были средства посильнее тех, которыми он располагал раньше. Флагманский корабль «Пеликан» был вдвое крупнее «Юдифи», длиной в 22 метра, с водозмещением в сотню тонн – и даже с артиллерией. И «Пеликан» шел в поход не один – у Дрейка было еще четыре судна. В отличие от предыдущих предприятий такого рода на борту флагмана имелись не только простые моряки, но и джентльмены – например, Томас Даути, один из сотрудников Кристофера Хаттона. Он свел Дрейка с высокими людьми при дворе, вроде собственного патрона, Хаттона, и сэра Фрэнсиса Уолсингема. С Уолтером Деверё, 1-м графом Эссексом, Дрейк был знаком и сам – он помогал графу по морской части в ходе его военной кампании в Ирландии, где год за годом тянулась бесконечная малая война против католических повстанцев. Мятеж подпитывался из Испании – и высокие господа были совсем не прочь пощипать испанские перья где-нибудь в Южных морях, ссылаясь при этом на «…частную инициативу…» и «…мелкие стычки в далеких колониях…», за которые «…государственные мужи Англии…» ответственности не несли…Один из таких «мужей», лорд Берли, был против – но граф Лестер отнесся к проекту благосклонно, и это решило дело.