Мадьяр Балинт - Анатомия посткоммунистического мафиозного государства. На примере Венгрии Страница 5

2.1. Структура ценностных ориентаций венгерского общества

«В 1989 г. еще могло казаться, – пишет Петер Тёльдеши[6], – что мы, венгры, всего лишь должны следовать практике социальной рыночной экономики и строительства правового государства, которая сложилась в Германии, руководствовавшейся боннским Основным законом, а позже была опробована целым рядом стран. Затем, создав новую, венгерскую модель развития, опирающуюся на отечественные традиции, и прилагая упорные усилия, можно будет в обозримом будущем догнать западные страны. Однако после перелома 1989 г. в Венгрии наступил не период догоняющего развития с форсированным развитием средних слоев населения, которое за несколько десятилетий позволило бы достичь уровня европейских стран, а затяжной кризис. Наследие коммунизма оказалось гораздо более обременительным, чем ожидалось ранее. Быстро выяснилось, что половинчатая мелкобуржуазная эволюция, наблюдавшаяся в эпоху Кадара, не открыла пути для непосредственного перехода к настоящему рыночному капитализму. Для людей, выросших в атмосфере сговора и обхода правил, приспособление к конкуренции на мировом рынке было сопряжено с гораздо бóльшими трудностями, чем для граждан других стран Центральной Европы. В освободившейся стране вдруг выяснилось, что инстинкты, стремления и надежды венгров, их культура и модели поведения имеют серьезные изъяны и конфигурацию, характерную скорее для Восточной Европы и Балкан, чем для Центральной Европы».

Результаты исследования, поместившего структуру ценностных ориентаций венгерского общества в международный контекст[7], позволяют обнаружить твердые преграды на пути формирования устойчивой верности принципам либеральной демократии и свободно-конкурентной рыночной экономики. Характеристики, описанные в исследовании, почти не изменились с начала 80-х гг. до последнего, пятого опроса в 2009 г. Aнализ данных рисует картину, отрезвляющую всех тех, кто предполагает наличие у венгров западного набора ценностей, характерного для либеральных демократий, поскольку ближайшими соседями Венгрии на ценностной карте являются страны с восточной, православной культурой, прежде всего Республика Молдова и Болгария, а также Украина и Россия. Гораздо дальше от венгров на ценностной карте располагаются страны не только по ту сторону реки Лейта, но и те, что находятся в Центральной Европе и принадлежат к зоне западной иудейско-христианской культуры. Структура ценностных ориентаций, характерная для венгерского общества, далека даже от периферии Запада. Упомянутое исследование показывает, что Венгрию, которая, между прочим, секуляризована подобно западным странам, отталкивает далеко на Восток закрытость мышления ее жителей: преданность свободе выражения мнений, желание участвовать в решении общественных проблем, степень использования прав и свобод, доверие к людям, терпимость по отношению к инакомыслящим и вера в способность управлять своей судьбой характерны для венгерских граждан настолько, насколько и для молдаван, и далеко не в такой мере, как для наших словацких или словенских соседей. В своей комедии «Прощальная симфония» Петер Эстерхази пишет об этом так: «Русские ушли, а мы остались здесь»[8].

Согласно опросу 1991 г.[9], даже в выросшей из оппозиции коммунистическому режиму западнической, либеральной партии Союз свободных демократов (ССД) лишь 5 % членов, которых было тогда 30 тыс., придерживались по вопросам прав человека и экономики тех ценностей, которые можно назвать последовательно либеральными и которые решительно провозглашали руководители партии. А всевенгерское исследование либеральных ценностных ориентаций, проведенное в 2013 г.[10], показало, что, хотя доля лиц, считающих себя либералами, составляет в Венгрии 14 %, a по вопросам прав человека к либералам относится 18 % опрошенных, доля приверженцев капитализма составляет только 5 %. Доля лиц, придерживающихся либеральных ценностей по крайней мере в двух из трех исследованных в опросе областей, не достигла и 5 %. А между тем условием стабильности либеральных демократий западного типа является именно массовая, совокупная и сознательная приверженность ценностям прав человека и свободного рынка, а также частной собственности.

2.2. Правые и левые: борьба двух анахронизмов

«В течение двадцати лет после смены режима, – пишет интеллектуальный лидер и глава бывшего движения демократической оппозиции Янош Киш[11], – друг с другом боролись, одновременно поддерживая друг в друге жизнь, два анахронизма. Это были анахроничное мышление правых, которые тосковали по (предвоенной. – Ред.) эпохе Хорти, и анахроничное мышление левых, которые не могли оторваться от (наступившей после 1956 г. – Ред.) эпохи Кадара.

В истории Венгрии “короткого ХХ века” доминировала война между правыми и левыми. То одни, то другие брали верх в этой борьбе, то одни, то другие громили своих противников. Режим, возникший после 1989 г., был первым, при котором стороны, некогда боровшиеся друг с другом не на жизнь, а на смерть, были принуждены к мирной конкуренции, связанной с периодическими выборами. Проигравшему впервые приходилось принять к сведению, что его противник легитимно образует правительство. Это давление извне должно было превратиться во внутренний стимул.

Можно было ожидать, что гарантированные конституцией политические свободы будут способствовать выходу на поверхность невысказанных обид. Правда, вскрытие ран могло привести к очищению атмосферы и примирению, ведь все междоусобицы были связаны с ушедшими в прошлое эпохами, а нормы демократии в конечном итоге благоприятствовали взаимному привыканию сторон. Однако воскрешение прошлого пробудило к жизни и давние взаимные страхи, которые не погасили, а, наоборот, усилили взаимоисключающие анахронизмы двух сторон. Глядя на действия правых, организовавших при участии правительства перезахоронение Хорти и поставивших памятники Палу Телеки[12], и Альберту Вашшу[13], левые находили в них оправдание своему послевоенному прошлому. Глядя на действия левых, мечтавших о “гуляшевом социализме”, правые находили в них оправдание своему довоенному прошлому.

Aпологетическое отношение правых и левых к своему прошлому уже само по себе нанесло большой вред установлению демократической атмосферы в стране, поскольку и те, и другие идеализировали антидемократические отношения. Однако был причинен и другой вред, так как эти два прошлых не могли быть объединены в общей традиции одного и того же политического социума. (…)

В то же время (…) нормы и упорядоченность функционирования демократической системы противоречили взаимоисключающим и именно поэтому поддерживающим друг в друге жизнь анахронизмам. Исход этой истории не был предрешен заранее. Старые правые и левые были одинаково антидемократичны; после 1989 г. и те и другие одновременно предавались антидемократической ностальгии по прошлому и начинали осваивать демократическую политику. Времени и возможностей для изживания анахронизмов было достаточно (…)

После смены режима отншения между венгерскими правыми и левыми с самого начала были пронизаны взаимным опасением, что другая сторона готовится к ломке конституционных рамок. Осенью 2006 г. (после антиправительственных беспорядков и реакции полиции на эти беспорядки. – Ред.) каждая из сторон пришла к твердому убеждению, что ее оппонент уже сломал конституционные рамки. Согласно мифологеме правых, левое правительство показало свое истинное лицо творца полицейского государства. Согласно мифологеме левых, деятели правой оппозиции показали свое истинное лицо путчистов. С этого времени уже ничто не сдерживало “холодной гражданской войны”».

В то же время ни в одном из лагерей на достоверность противостоявших друг другу мифологем никак не влияло то, насколько они были обоснованны или беспочвенны и воспринимались ли политическими лидерами серьезно или только для видимости. Зато фактом является то обстоятельство, что коалиция социалистов и либералов, располагавшая в 1994–1998 гг. парламентским большинством в две трети голосов, прибегнув к самоограничению, не воспользовалась данным потенциалом для изменения конституции, в то время как после 2010 г. партия «Фидес» осуществила конституционный путч, ссылаясь на «революцию в избирательных кабинах», принесшую ей конституционное большинство.

2.3. Разрушенные площадки рационального общественного дискурса

Не существует социальной интеграции без интеграции языковой , в основе которой лежит общепринятый общественный дискурс. К началу 1980-х гг. еще в условиях мягкой коммунистической диктатуры сложился секулярный, рациональный общественный дискурс западного типа, лишь на поверхности которого, как сливки на торте, красовался официальный, но все менее принимаемый всерьез язык аппаратчиков коммунистической власти. Язык либеральной интеллигенции и демократической оппозиции постепенно вынудил язык официальных кругов перейти к обороне, и в ходе переговоров о мирной смене режима реформ коммунисты уже прошли через частичную смену языка. Ставшая свободной пресса широко растранслировала эту перемену. Однако за гомогенностью рационального языкового арсенала западного типа стали незаметны противоречивость и ярко выраженный восточный характер системы ценностей общества. Это была эпоха иллюзий и обмана чувств в политике. Язык павшего режима вышел из употребления, социалисты до сих пор не имеют своего языка, но более или менее переняли секулярный, рациональный общественный дискурс западного типа. Поначалу язык отживших или даже диких идей был оттеснен в зону политической субкультуры и пробивался на поверхность лишь во время избирательных кампаний. Позже его высвободила оттуда лишь отчаянная борьба внутри политической элиты, превратив вербальную агрессию в средство крайней политической и социальной поляризации.