Владимир Илюшенко - Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие Страница 5

Погасло наше светило. Ушел наш духовный отец, наш друг, учитель жизни. Ушел, потому что его убили.

Я не верю в случайность этой смерти, в случайность этого злодейства. Напротив, я уверен, что его смерть провиденциальна и что она имеет мистический смысл.

Мы не догадываемся о той духовной брани, которую он вел всю свою жизнь, все последние годы. Победить его в открытом бою было невозможно. Поэтому враг ударил подло, коварно, из‑за угла.

Для меня его святость всегда была несомненна. Но он был не просто святым — его правильно назвать священномучеником, потому что он погиб за веру.

В отце Александре с наибольшей полнотой отобразился Христос.

Свет Христов горел в нем всегда, и мы тому свидетели.

Он дал нам великий урок, и это урок любви. Любовь — это то, чем он жил, чем было переполнено его сердце, что он отдавал нам. Он отдал себя без остатка — нам и Христу.

Он оставил нам великое сокровище — пример своей жизни, свой образ, который будет с нами до конца наших дней, и он оставил сокровища своего духа — книги, проповеди, статьи, лекции, беседы. Всё это мы должны собрать и сохранить — для нас и для будущих поколений.

Достоевский когда‑то сказал, что Пушкин унес с собой некоторую великую тайну и мы теперь должны ее разгадывать. Вот и мы должны разгадывать тайну отца Александра. Мы пока не в силах оценить, кем он был для нашей эпохи. Это будет раскрываться постепенно. Многое мы поймем ретроспективно. Такие люди рождаются не в каждом столетии.

Он был призван как великий учитель веры, учитель надежды, учитель любви. Он был дан нашей несчастной стране как живая икона любви.

Его жизнь — лучшее доказательство того, что дело Христа живет и что оно победит.

10.09.90

Духовная катастрофа. Кошмар, который невозможно стряхнуть.

Новая Деревня. Разговоры в церковной ограде перед службой.

— За 70 лет натренировались — и убивать, и грабить, и воровать. И сейчас это делаем.

— Может быть, вам покажется это диким, но почему бы нам не помолиться о его воскресении? Христос воскрес, и он может воскреснуть.

— Это какую же веру надо иметь! Каких людей он воспитал!

— Мудрость божественная.

— Почему мы его не охраняли?.. Нас научили бояться!

— Смерть апостольская.

11.09.90

Новая Деревня. Похороны.

Сегодня у его гроба я молился: «Встань! Ну встань!..»

Нет, не встал.

Нет, встал. Но по–другому. По–другому…

Говорят, на похоронах среди нас стоял убийца.

Убийца?.. Он не мог быть один.

Этот монах с мутными глазами — он что‑то знает. Боюсь, он многое знает.

Стоя на паперти, он прокричал: «Отца Александра убили свои!» (евреи). Нет, братец, совсем не «свои», и тебе ли об этом не знать?

12.09.90

Сегодня день ангела отца Александра. Для нас это всегда был день радости, праздник, когда мы все собирались в церкви, поздравляли отца, а вечером приходили к нему домой, где праздник разгорался с новой силой. Сегодня мы вспоминаем об этом с горькой болью, потому что сегодня мы едем на его могилу. Только вчера, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, мы хоронили его — могила свежа и покрыта цветами.

Я и при жизни считал отца Александра святым, а сейчас это явлено всем, кто зряч, если вообще требуется еще какое-то подтверждение.

После Серафима Саровского наша земля, быть может, не рождала человека подобной святости, а кто из них больше — пускай судит Господь.

13.09.90

Его суждения поражали оригинальностью, свежестью, глубиной. Так никто не говорил.

Через какие‑то промежутки времени ему приходилось говорить об одном и том же (наши грехи, праздники, притчи), и никогда он не повторялся. Говоря об одном и том же, он не облекал ту же самую мысль в другие слова, но находил новый поворот темы.

Даже слова, брошенные им вскользь, имели глубокий смысл.

Сегодня Христа распяли бы так же, как две тысячи лет назад.

«Друзья мои! Вы же мне родные!» — и это было так. Никакого зазора между словом и делом.

Мне никогда не приходило в голову звать его по имени-отчеству. Только — отец.

Теперь особенно понятно, почему никому не удался художественный портрет Христа. Здесь — тайна.

Неприхотливость в еде, в одежде. Аккуратно заштопанная ряса.

Помню его слова: «Вы думаете, что святые это были какие‑то особенные люди, какие‑то супермены? Нет, это были такие же люди, как мы с вами, с теми же грехами, теми же страхами. Но они умели побороть их, они открыли свое сердце Богу и служили Ему. Святой — это служащий Богу».

Всё сказанное им всплывает как Атлантида.

13/14.09.90

Он родил нас во Христе — мы стали другими людьми.

Когда он говорил о Серафиме Саровском, всегда подчеркивал, что тот был гоним. Он и сам был гоним. Это участь всех, кто следует за Христом.

Сейчас, когда Церковь легализована и даже находится под протекцией государства, опасностей и искушений в ней больше, гораздо больше. Он был прав. Он предупреждал об этом.

«Благословенно царство!» — голос его звенел и переливался торжеством.

Его шутки — не ради шуток. Они снимали напряженность, разрешали ситуацию.

Сколько людей после минутного разговора отходили от него со счастливой улыбкой.

Мгновенное переключение с одной темы на другую: философия, искусство, религия, политика, быт, природа — всё что угодно. Немедленная реакция на любое слово, любой поворот разговора. Краткие, сжатые суждения. Экспромты выглядят так, как будто они давно продуманы. Неожиданные сравнения. Поэтичность, лиризм.

Всесторонние способности — и все развиты в высшей степени (притча о талантах). Универсальность. Интегральная личность.

Доброта. И в то же время — глубокое и точное знание человеческой души, трезвость. Его обличения во время общей исповеди (он говорил «мы», хотя к нему это не относилось): «Наши души подобны пылесосам, мы всасываем всякий мусор, без конца перемываем косточки людям, наслаждаемся осуждением ближних. Возносим себя. Мы не следуем завету Христа: «Да будет воля Твоя». Наш закон: «Да будет воля моя»».

Никто не видел его рассерженным, гневным или раздражительным. Казалось, он не умеет сердиться. И действительно, не умел — всё покрывала любовь. Обличал не грешника, а его грех. Его терпение было бесконечным, нечеловеческим. Кто мог выдерживать такую тяжесть годами?

«Блаженнее давать, нежели брать» (его любимое изречение). Отдавал себя каждый день, каждый час и в конце концов принес себя в жертву.

Круг общения — кто угодно. Знал несколько поколений прихожан.

Как ни странно, его смерть — духовное торжество.

Я постоянно веду с ним безмолвный разговор. Его голос, его жесты, его интонации — всё живое.

Не лицо, а лик. Большие зрачки с нежной–нежной светло-карей опушкой.

Вселенская катастрофа. Она отозвалась эхом во всех мирах.

14.09.90

До какого же скотского состояния надо пасть, чтобы совершить такое надругательство над святым!

Мы будем жить в его присутствии.

Виноваты не только злобные убийцы и те, кто их натравил, — виноваты все. Виноваты и мы, его близкие, — что не уберегли, не закрыли, не защитили.

Господи, мы потеряли пастыря доброго, которого Ты дал нам. Ты дал нам Твоего подвижника, Твоего святого, а мы не уберегли его. Он принял мученическую смерть за нас. Он стал новым агнцем, принесенным в жертву. Обрати это злодейство в победу Добра.

Сделай так, чтобы эта жертва смягчила наши сердца, соединила нас, укрепила. Сделай так, чтобы она содействовала примирению людей в нашей несчастной стране и во всем мире. Сделай так, чтобы свет, который он нес, загорелся в душах тысяч и миллионов повсюду.

15.09.90

Отец Александр — это новый Иоанн Креститель, возвещающий второе пришествие Христа.

17.09.90

9–й день.

Прежде чем говорить об отце Александре, надо осознать, кого мы имели и кого потеряли. Для тех, кто знал его и был рядом с ним, ясно кого — великого святого, пророка и апостола. И мы можем свидетельствовать об этом. Апостол — значит «посланник», «посланный в мир». Он посылается свыше с особой миссией. Такая миссия была и у отца Александра. Если говорить обобщенно, это борьба с духовной деградацией, с энтропией путем обновления христианства.

Почти все апостолы погибли мученической смертью. Они утверждали победу своего дела путем жертвы. Только великая жертва может пробудить людей от спячки, от духовного сна, направить их на путь добра. Только огромное потрясение приводит в чувство. Такая жертва — апостол конца второго тысячелетия от Рождества Христова, отец Александр Мень.