Илья Долгихъ - Путеводитель по театру и его задворкам Страница 5

7

Я приезжал на работу раньше всех и, переодевшись в бывшую тогда еще чистой рабочую одежду, садился ждать остальных. Тогда со временем прихода на рабочее место было строго, и цеховые всегда приходили вовремя, так же, как и я, к 9 утра. Когда собиралась вся наша бригада, мы занимали исходную позицию на мешках у лестницы. Глядя на лица моих коллег, можно было с уверенностью сказать, как они провели остаток вчерашнего вечера. Не все и не всегда, но частенько люди приходили помятыми, не выспавшимися, раздраженными. И вообще пили довольно часто, порой прямо после работы, в соседнем дворе у магазина. Я думаю, что этот магазин выживает в большей степени потому, что располагается недалеко от нашего театра. Странно, что они до сих пор не догадались увеличить ассортимент алкогольной продукции. Часто и сейчас, проходя мимо него, можно встретить там наших работников, расслабляющихся после тяжелого дня. Я тогда почти не пил, денег совсем не было. Оставалась небольшая сумма из заработанных осенью, но и она быстро таяла, а до первой зарплаты нужно было еще дожить.

Борис всегда приносил газету «Метро» и внимательно ее просматривал, потом передавал остальным. Алексей любил вслух зачитывать гороскоп, особенно остро смакуя те моменты в нем, которые касались работы или денег, внезапное появление которых сулил этот оракул чуть ли не каждый день, и каждый день он безжалостно ошибался. Сидя так и ожидая команды сверху, мы вели беседы, темы которых отличались разнообразием. Обсуждали положение дел в стране, говорили об искусстве, музыке – о многом. Меня особенно сильно интересовала работа, хотелось больше узнать о ней, больше расспросить про театр, людей, здесь работающих, и в целом о жизни этого большого механизма. Я тогда был уверен, что попал сюда надолго. Борис оказался довольно жестким в этом вопросе человеком, который отзывался обо всем нелицеприятно и не стеснялся в выражениях, не боясь при этом посторонних ушей. Он обладал прекрасным чувством юмора и мог с удивительной легкостью описать какой-нибудь казус, происшедший недавно на работе, в таких красках, что мы всей бригадой просто валились от хохота. Он параллельно работе учился на режиссера, мы подолгу могли говорить о кинематографе, обсуждать режиссерские приемы, спорили, иногда смотрели дома по ночам фильмы, а потом делились впечатлениями о них на работе. Мы с ним сразу нашли общий язык. Он, как и я, учился на платном, и я до сих пор недоумеваю, как он жил, когда половина его месячного дохода уходила на учебу, он платил в своем институте каждый месяц. Наша страна изобилует этими «героями поневоле», которые способны выжить в самых, казалось бы, невозможных ситуациях. От Бориса я и начал узнавать о том, что здесь все далеко не так гладко, как кажется на первый взгляд. Он рассказывал про новое, сменившееся около трех лет назад начальство, которое с первых дней своего правления начало устанавливать совершенно варварские порядки в отношении работников. О том, как сталкивали лбами людей, которые работали вместе уже долгие годы, чтобы разобщить коллектив, поселить в нем недоверие и взаимную вражду, о том, как при помощи жесткого контроля над зарплатой и премиальной ее частью пытались повлиять на климат в коллективе, и про другие вещи, которые здесь творились. Я поначалу, конечно, ничего не понимал, общая картина начала выстраиваться позднее, когда я уже начал знакомиться ближе с людьми, узнавать их, увидел тех, кто нами руководит. Но в те дни мне казалось это не очень существенным, я не вникал в подробности и думал, что меня эти дрязги никак не могут коснуться в связи с той незначительной должностью, что я занимал.

Часам к 10 утра обычно цех наш был уже полон людей, и начиналась работа, но что происходило конкретно, понять было трудно. Оживление царило всюду, снова все что-то носили и переставляли, ползали по полу с линейками, чертили, прибивали к полу куски тканей и так далее.

– Мне нужно отойти ненадолго, можешь заказать еще один? – сказала М., кивая на пустой стакан.

– Тебе повторить? – спросил я.

– Да, пожалуйста.

Она вышла из-за стола. Я сходил к стойке, взял ей еще один вермут и бурбон для себя. Расплачиваясь, я прикинул, насколько я сегодня превысил лимит тех трат, которые я себе иногда позволял делать, и остался недоволен результатом. Иногда меня заносит, а потом приходится долгое время сидеть на мели, отказывать даже в самом необходимом. Чертова работа! Я вернулся за столик с напитками, сел и закурил. Это похоже на какую-то гребаную исповедь, зачем я все это ей рассказываю? И зачем она это слушает? Между нами все давно было кончено и кончено безвозвратно, я знал это и был рад этому, но иногда мы все-таки встречались, просто как давние знакомые. Трудно было просто перечеркнуть все и навсегда забыть, у нас обоих была своя жизнь, но частичку чего-то общего мы сохранили. Но поймав себя на этой мысли, я уже не мог так просто он нее отделаться.

Людей в баре значительно поубавилось, наступал вечер буднего дня, завтра всех нас ждал очередной рабочий день, и гости спешили поскорее оказаться в своих теплых кроватях. Я курил и смотрел на людей, стоящих за барной стойкой, и на бармена, видел, как он сосредоточенно наливает через дозатор водку в обледенелую рюмку, и вспоминал себя, когда вот так же разливал напитки, смешивал коктейли, общался с посетителями. Вспоминал о старой работе: в памяти всплывали подробности моей жизни того периода, и сегодняшнее мое положение вряд ли можно назвать сильно изменившимся к лучшему. Почему я всегда попадаю в подобные ситуации, и где конец этой нелепой череде неудач? В тот период работы в баре по выходным я заставлял себя пройтись по нескольким заведениям, и наблюдал, и старался понять, что чувствует человек, когда он находится по эту сторону барной стойки. И через некоторое время я пришел к выводу, что ни хрена он не чувствует, если он не знает работы бармена или, на худой конец, официанта. Для него это лишь игра и развлечение: приготовление напитков, шейкер, разговоры с девушками и т. д. – вот все, что может представлять себе обыватель об этой работе. Этот адский труд вообще трудно назвать работой, особенно если учесть зарплату и отношение к персоналу со стороны начальства. Двенадцатичасовой рабочий день, который работник проводит по большей части стоя, постоянная спешка, несколько фронтов работы, обед по большому одолжению и при отсутствии посетителей. Иногда в выходной день меня резко вырывало из сна тревожное ощущение того, что в любую минуту мне могут позвонить и попросить приехать, заменить загулявшего внезапно сменщика, и я уже, конечно, не мог уснуть и нормально отдохнуть, все время ожидая звонка, и день мой был уже отравлен подобным утренним пробуждением. Нервы мои были расшатаны до предела, и я не мог нормально общаться с людьми, стал ужасно мнительным и озлобленным. Сейчас все эти прелести вернулись ко мне, но теперь я уже не считаю их недостатками, которые необходимо нивелировать, нет, теперь я полностью отдаю себе отчет в том, что я груб с людьми и малоприятен для них как часть коллектива, что я создаю неприятные ситуации и не совсем нормально реагирую на здоровую критику со стороны, но теперь мне плевать на это, я стал таким не по своей воле – все это результат абсолютного разочарования в окружающей действительности и в особенности в деятельности всех этих копошащихся людей.

Мои размышления были прерваны вернувшейся М„она присела вполоборота ко мне, с удовольствием пригубив из стакана, принялась закручивать еще одну папиросу.

– Скучаешь? – спросила она.

– Нет, вспоминал о том, как работал в баре, – ответил я и кивнул головой в сторону стойки.

Она посмотрела на бармена и, улыбнувшись, протянула:

– А-а-а-а! Да, помню, помню. Что в баре тебе больше нравилось?

– Вот как раз об этом я и думал, пока тебя не было, и решил, что нет, не лучше и не хуже, но одинаково мерзко – вот это точно. Нужно работать барменом в своем баре, все остальное – такое же рабство… Я вот о чем тебя хотел спросить. Неужели тебе это и вправду интересно?

– Интересно что? – с любопытством спросила М.

– Все, что я тебе рассказываю, по поводу чего изливаю, так сказать, душу, плачусь в жилетку, или как там еще говорят. К чему вся эта исповедь?

– Конечно, интересно. И вовсе это не исповедь, скорее, разговор по душам.

– Ну, тогда уж монолог по душам.

– Если угодно, то да. Я думаю, что тебе нужно было это кому-то рассказать, ну а если я подвернулась случайно под руку, то почему бы и нет?

– Все верно, нужно и даже необходимо, и все равно странно, почему это может представлять для тебя интерес?

– Зачем ты допытываешься? Мне и вправду это интересно.

8

Первой серьезной работой можно считать создание больших, размером примерно 3,5 метра на 2, щитов на окна и двери в большой комнате для приемов гостей и делегаций. Меня удивило сразу то, что в «храме искусств», каковым я всегда считал театр, без зазрений совести сдают в аренду помещения для совершенно сторонних проектов, будь то презентация коллекции автомобилей знаменитой зарубежной марки или реклама новой продукции средств по уходу за волосами. Вот именно последним и понадобились эти щиты, и ее представители потребовали, чтобы ни один луч света не проникал в зал, пока будет идти их конференция. В этом зале было 4 больших окна и 5 арочных дверей. Это и было первым заданием после моего появления на работе. Нам предстояло вырезать из пластиковых листов подходящие по размеру щиты и оклеить их черной тканью. Вырезать эти листы особой проблемы не составляло, но вот оклейка их тканью вызвала у нас изрядные проблемы. В те чудные дни я впервые узнал, какие материалы используются для работы, и не могу сказать, что впечатления мои были положительными. Клей, который мы использовали и который, к слову сказать, мы будем использовать потом неисчислимое количество раз, без преувеличения можно назвать ядом. Невозможно описать тот запах, который с молниеносной скоростью распространяется всюду, стоит только открыть емкость с этим клеем. Любые слова ничего не скажут, это нужно прочувствовать, ощутить, как обжигает глаза его парами, как подступает тошнота к горлу. Я видел кусок пенопласта, которым на ночь была закрыта банка, где находился этот клей: от общей толщины этого куска пенопласта, около 5–6 сантиметров, осталась только треть – за это время пары клея «съели» эту часть, образовав ровный круг как раз по кайме банки, на которой он лежал. Представляю, что происходит с нашими легкими и трахеей после того, как мы по нескольку часов кряду работаем с этим клеем в закрытом помещении. Поначалу я пытался работать в респираторе, от запаха он защищал, но появилась другая проблема: через 10–15 минут работы в нем начиналось кислородное голодание, от которого кружилась голова.