Мария Шкапская - Это было на самом деле Страница 5

Тогда один из фашистов подошел к матери, выхватил из ее рук ребенка и вышвырнул на снег под окно дома.

Отчаянные крики ребенка неслись с улицы. Мать кинулась к двери, но фашист выхватил пистолет и запретил ей выходить из дому.

Целых полтора часа неслись с улицы крики Шурика. Наконец он затих.

Матери как-то удалось выбежать из дому. Она схватила ребенка на руки, целовала его, обливаясь слезами спрашивала:

— Шурик, ты меня слышишь?

Шурик был еще жив, но, окоченевший и неподвижный, он смотрел на мать мутными глазами и ничего не отвечал.

Восемь дней ухаживала за мальчиком мать, но он так и не пришел в себя.

На девятый день он умер.

Герои

1 февраля 1942 года немцы решили предпринять контратаку на деревню Будские Выселки. Сами они стояли в это время в нашей деревне Речица.

Когда они уже выстроились, последовало распоряжение офицера согнать все население деревни.

Посланные стучали в окна, поднимали людей и гнали их к околице. В деревне в это время оставались главным образом женщины, старики и дети. Ребятишки плакали, прижимаясь к матерям, старики с трудом ковыляли, но каждому отставшему грозили смертью.

Когда все собрались, им приказали построиться перед отрядом и итти вперед, к Будским Выселкам, которые только что были заняты нашими войсками. Сзади, прикрываясь этими беззащитными людьми, крался фашистский отряд.

Вот уже идущим стали ясно видны наши окопы, отдельные бойцы. Удивленные необычайным зрелищем этой разношерстной толпы, из Будских Выселков глядели красноармейцы, пытаясь сообразить, куда и зачем идут все эти люди.

Они между собой не сговаривались, но когда до наших позиций остались считанные шаги, они все как один, женщины и дети, начали кричать:

— Стреляйте! Стреляйте в нас! Сзади нас немцы!

Ни одного выстрела не раздалось из расположения наших войск. Но зато взбешенные фашисты открыли огонь по беззащитной толпе.

Только когда оставшиеся в живых люди разбежались в стороны, наши выступили. Трудно описать тот порыв ярости, с которым они бросились на немцев! Отряд был весь перебит.

Когда бой окончился, бойцы бережно подобрали и внесли в деревню тех, кто пожертвовал жизнью, для того чтобы обеспечить победу своим.

Среди них было только двое взрослых — две матери, Шишкина и Жуковская.

На траве лежали убитые, каких никогда до сих пор ни в какой войне не бывало: Нюша Юркова, четырнадцати лет; Геня Жуковский, пятнадцати лет; Валя Жуковский, тринадцати лет. А у ног мертвой матери положили восьмимесячного Юрочку Шишкина.

И бойцы обнажили головы перед маленькими героями.

Рогатка

Около Шиняно-Слободской школы Смоленской области играли дети. В школе в это время помещался немецкий штаб. Шестилетний Володя Бобров начал стрелять из рогатки. Камешек случайно попал в окно школы.

Штабной офицер так быстро выскочил из дома, что ребята даже не успели разбежаться. Растерявшийся Володя стоял неподвижно и испуганно глядел на подбежавшего к нему офицера, ожидая сурового выговора или даже удара.

Но фашист внезапно выхватил нож. Мгновение — и Володя лежал, залитый кровью, мертвый. Еще через мгновение рядом с ним упал и его товарищ.

К голове Володи фашисты привязали его рогатку в назидание другим детям.

Так он и лежал несколько дней — мертвый и на голове рогатка.

Донор

В Лужском районе Ленинградской области шли длительные и упорные бои. У немцев было много раненых.

Для того чтобы спасти больных или раненых, потерявших много крови, обычно делают переливание крови, взятой у других, здоровых, людей — доноров.

У них берут кровь после проверки, достаточно ли они здоровы и не повредит ли им дача крови. Берут кровь изредка и понемногу. До восемнадцати лет кровь вообще не берут.

Фашисты для своих раненых начали брать кровь у детей.

У двухлетней Нади, дочери Ирины Ивановны Кузнецовой, они брали кровь четыре раза.

Кузнецова с ужасом смотрела на девочку — с каждым разом она становилась бледнее, потом начала синеть, личико стало восковым, ручки бессильно повисли.

— Выпили из нее всю кровь, — со слезами говорила мать.

Но этим дело не ограничилось. Однажды к ней пришел врач и сказал:

«Мы возьмем у твоей дочери немножко кожи для раненых».

«Возьмите у меня. Снимите с меня хоть всю кожу, только не трогайте ребенка!» молила обезумевшая от ужаса мать.

«Нет, твоя кожа нам не нужна, — ответил врач, — она не годится. А у нее кожа как раз такая, как нам нужна,— мягкая и гладкая, как резина».

Надю оторвали от матери; она кричала, цеплялась за мать ручонками. Тогда ее начали стегать ремнем и унесли.

Мать потеряла сознание, а когда пришла в себя, девочка, окровавленная, полумертвая, лежала подле нее. У нее было вырезано из спины и груди десять кусочков кожи.

Когда командир-летчик Безносиков прочел об этом случае в газетах, он написал Ирине Ивановне письмо, в котором выражал желание взять на себя все заботы об ее дочери до совершеннолетия и предложил отвезти ее с матерью к его родным.

Замолчал

В селе Лотошок Волынского района Орловской области немецкие солдаты грабили население.

Когда они вошли в избу колхозницы Хатиной, она кормила грудью одиннадцатимесячного малютку.

Пытаясь спасти хоть что-нибудь из вещей, Хатина поспешно положила ребенка на кровать. Он залился отчаянным плачем. Кричала и мать, отнимая у грабителей свой большой платок.

— Молчать! — крикнул унтер-офицер, руководивший обыском, и ударил Хатину.

Испуганная женщина замолчала. Но никак нельзя было унять плачущего ребенка.

Тогда фашист взял его и ударил о стену головой.

Ребенок замолчал навсегда.

Игра

Это было в деревне Дьяково Лотошинского района Московской области.

Заняв деревню, фашисты всех жителей выгнали из домов и загнали в блиндажи. Когда уходившие пытались взять что-либо из продовольствия, их жестоко били прикладами. Забившиеся в блиндажи люди боялись даже высунуть голову, потому что часовые постоянно были на страже и немедленно открывали огонь.

В блиндажах было холодно, люди согревались только друг около друга. На улице была лютая стужа.

Но холод еще не был самой большой бедой. Через несколько дней жизни в блиндажах люди начали испытывать жесточайшие муки голода и жажды. Особенно мучила жажда.

И ведь, главное, так легко было ее утолить — сверкающий белый снег расстилался подле окопов, стоит только выскочить и захватить горсть, для того чтобы освежить горящий рот.

Первыми не выдержали дети. Как ни уговаривали их взрослые, они рвались наружу. Восьмилетний Вася Тынков решил, что он так быстро выскочит и наберет снегу, что его никто не заметит, а если и заметят, то не успеют выстрелить.

Но они успели. Мертвый упал Вася у входа в блиндаж.

На некоторое время попытки выйти прекратились. Но жажда делала свое дело: обезумевшие люди за каплю влаги рисковали жизнью.

Началась ужасная игра со смертью, игра, в которой принимали участие и взрослые и дети. Каждый старался выскочить как можно быстрей, захватить горсть снегу и с ней вернуться или взять ее в рот. Женщины хотели облегчить страдания малюток. Мальчики соперничали друг с другом в ловкости и быстроте, каждому казалось, что уж его-то минует фашистская пуля.

Но пули настигали всех. Со спокойной методичностью следили часовые за блиндажами. Они тоже были увлечены этой адской игрой, тем более, что они играли без всякого риска для себя.

Число трупов у блиндажей все росло. Лежала Екатерина Егоровна Попкова. Лежали братья Смирновы, Коля и Вася, двенадцати и пятнадцати лет. У каждого входа были свои жертвы.

Если часовые играли без проигрыша, то осажденные в блиндажах, наоборот, — без единого шанса на выигрыш. Потому что, если и удавалось иногда ускользнуть от пули с горстью снега, то это было только продлением страданий: утолена жажда, еще более жестоко мучит голод.

Когда фашисты сняли осаду, в блиндажах оказалось более тридцати трупов.

В отместку

Из-под Ростова немцы отступали поспешно, озлобленно. Они так рассчитывали провести в городе зиму, а пришлось уходить. Злобу они вымещали на людях, на домах, на чем попало.

Уходя из села Большие Крепки, они подожгли дом Поголовкиных, в котором до этого они стояли. В доме в это время оставался только семилетний сын красноармейца Коля Стариковский. Он был болен и не мог встать с постели.

Когда дом уже был объят пламенем, прибежали Колина мать и бабушка. Они, рыдая, метались возле дома. Мать пыталась несколько раз войти в горящий дом. Но фашистские винтовки загораживали ей дорогу.