Алексей Ростовцев - Резидентура. Я служил вместе с Путиным Страница 52

– А что с Китаем? – крикнул кто-то из зала.

Брежнев улыбнулся и широко развел руками.

– А вот об этом я у вас хотел спросить, – сказал он, имея в виду сидевших в зале сотрудников разведки.

Все засмеялись.

Иногда все-таки чувствовалось, что склероз уже начинает есть его мозг. Он забывал некоторые известные имена и названия. Тогда Абрасимов ему подсказывал.

– Так где это я выступал вчера?

– В Йене, Леонид Ильич.

– Да, да, спасибо, в Йене.

– С кем это мы сегодня беседовали из ихнего Политбюро?

– С Миттагом, Леонид Ильич.

– Да, да, спасибо, с Миттагом.

Встреча продолжалась часа полтора, и мы разошлись, вполне довольные своим генсеком. Он казался трезвее, взвешеннее, глубже Хрущева.

Впоследствии я еще много раз видел Брежнева. Серия инфарктов и инсультов потрясла его до основания. Он на глазах превращался в трагикомическое чучело с выражением начального идиотизма на лице. Только гнилой режим мог терпеть такого лидера, именно при Брежневе властью в стране овладела буржуазная мафия. Она вначале правила из подполья, дергая за веревочки влиятельных номенклатурщиков. Потом ей надоело делить власть с Политбюро. Последнего генсека она смахнула с трона, как смахивают со стола дохлую муху. Смахнула и воцарилась на троне сама.

В ГДР мне довелось пережить и ввод наших войск в Чехословакию. События в этой стране с приходом к власти Дубчека в начале 1968 года стали развиваться стремительно. Началась Пражская весна. Однако империя дяди Джо была в то время еще достаточно могущественной. Она наступила солдатским сапогом на зарвавшегося длинноносого демократа, и он затих аж на 20 лет. А западные его друзья не отважились тогда прийти ему на помощь. Мы знали истинные причины чешского взрыва. Знали о коррупции в окружении Новотного, знали о снобизме и оторванности от народа чешских партийных боссов. Знали, потому что все это уже проросло и у нас. Было тяжело видеть на экранах телевизоров, как волосатые чешские юнцы малюют свастики на броне наших танков, как они пробивают ломиками баки с горючим и поджигают его, как выпрыгивают наши солдаты из горящих машин, как облако дыма расползается над Прагой.

В ГДР тогда все обошлось. Правда, кое-кто из членов СЕПГ разорвал партийный билет, а немецкие волосатики с гитарами собрались на центральной площади Галле и стали распевать крамольные частушки:

Wenn du willst kein Bruder sein,Bricht man dir den Schao?del ein[1].

Или еще:

Der gro?te Schuft im ganzen LandeIst Walter Ulbricht mit seinor Bande[2].

Приехали полицейские с собаками. Они загнали волосатиков в черные «воронки» и увезли их на перевоспитание в колонию для несовершеннолетних правонарушителей, которая называлась «Frohe Zukunft», что означает по-русски «Светлое будущее».

Наша гвардейская дивизия, дислоцированная в Галле, вкупе с другими частями и соединениями ушла в Чехословакию. Она без выстрела овладела курортным городком Карловы Вары, за что начальник ее особого отдела получил сразу два ордена Боевого Красного Знамени – первый по линии Министерства обороны, второй – по линии КГБ. Впрочем, один выстрел все же был. Это застрелился наш солдатик, не вынесший оскорблений со стороны чехов, оравших без устали: «Фашисты! Оккупанты!» Его закопали у обочины и поехали дальше.

Через двадцать три года русские волосатики прогонят Советскую власть. Я в то время буду уже пожившим, умудренным человеком. И мне вспомнится одна старая притча из эпохи Великой французской революции. Взбесившаяся толпа тащила почтенного аббата к фонарному столбу, чтобы вздернуть его. Глядя на искаженные яростью лица своих палачей, священник крикнул: «Ну хорошо, вы меня повесите. Станет ли вам от этого светлее?» «Стало ли нам от этого светлее?» – спрашиваю я себя, вглядываясь в беспросветный холодный мрак за окном, и, независимо от того, что это было – бархатная революция или бархатная контрреволюция, – цвет бархата отливает чернотой ночи.

Последние мои яркие впечатления от ГДР той поры – это выступление звезд мирового фигурного катания в галльском Дворце спорта и празднование 20-летия Республики на Александерплатц в Берлине. Ирине Родниной и Габи Зайферт было тогда тоже по двадцать. Юные и прелестные, они кружились в вихрях ледяной пыли, щедро одаривая современников своих блистательной красотой высочайшего искусства, красотой, которая так и не смогла спасти мир.

Заканчивалась моя первая загранкомандировка. За несколько дней до отъезда на родину маня пригласила на ужин молодая супружеская пара. Это были граждане ГДР, завербованные мною для последующего вывода на Запад в качестве агентов-нелегалов. Ужин состоялся в ресторане «Будапешт» в Берлине как раз в день их национального праздника. Этот вечер запомнился мне навсегда. Карл-Маркс-Аллее и Новый Алекс были запружены молодежью. Парни и девушки в ярких нейлоновых куртках-анораках стали главным украшением столицы. Да и сам город помолодел, похорошел. Почти полностью исчезли военные развалины. Воткнулась в небо игла телебашни с шаром вращающегося кафе. Вышка по высоте – вторая в Европе после Останкинской. Рядом тридцативосьмиэтажный небоскреб супермодернового отеля. Рассыпались ракеты фейерверка, переливались в струях теплого дождичка огни иллюминации. Гремела музыка, звучали песни, полоскались мокрые флаги. Все это поднимало тонус, заставляло забыть о плохом. А может быть, все не так уж гнусно, а может быть, все обойдется? Усатый мадьяр, прижав подбородком скрипку, склонился к нашему столику, который был уставлен высокими бутылками с белым вином и деревянными плошками с дымящимся мясом, обильно приправленным специями. А голубой-то Дунай, должно быть, в самом деле расчудесная река, черт побери! Мадьяр уплыл к соседнему столику вместе с вальсом о прекрасном голубом Дунае. Мой визави налил своей жене и мне вина. Но прежде чем произнести тост, он спросил: «Ты заметил, Арнольд, какой фильм идет сегодня в кинотеатрах?» Да, я заметил. В кинотеатрах шел документальный фильм «Товарищ Берлин». Четыре года назад у меня язык не повернулся бы назвать этот город товарищем. А теперь ничего – поворачивается. Итак, будь счастлив, товарищ Берлин! Будь счастлив и прощай!

В Грозный я вернулся поздней осенью 1969 года. Завершилась моя первая загранкомандировка. Встал вопрос о том, где я продолжу службу: в Грозном или в Москве. Представительство готово было рекомендовать меня на работу в Центр. Но этого было мало. Захочет ли Центр взять меня? Ведь я считался «бракованным» из-за отца. А пока в отделе кадров Первого главного управления КГБ решался вопрос о возможности моего использования в Центральном аппарате разведки, я должен был служить там, откуда уехал за границу…

В Чечено-Ингушской ЧК меня удивили необычная тишина и почти полное отсутствие оперсостава. Я спросил первого же знакомого сотрудника, что все это значит. «Уехали вместе с ротой войск МВД брать банду шейха Али», – был ответ. На меня снова пахнуло ветром Азии.

4-го февраля 1970 года в газете “Грозненский рабочий” была опубликована статья Магомета Мамакаева и Владимира Прядко «Кровь на чалме», повествовавшая о «подвигах» шейха Али. Я процитирую ее с большими купюрами, хотя бы для того, чтобы читатель мог судить об уровне сознания рядового горца: «…с чего началось падение этого человека? С подделки документа, по которому увильнул от службы в армии в трудные годы войны? С убийства на свадьбе своего односельчанина или с того самого момента, когда искал связи с немецкими агентами-парашютистами? А может, с той поры, как, провозгласив себя “святым”, уверовал, что аллах простит любые прегрешения, даже если кровь невинных останется на чалме?.. В умах суеверных людей шейхи и муллы представляются набожными седыми старцами, увенчанными высокими чалмами из белого шелка; руками они постоянно перебирают четки, а сами все шепчут священные суры из Корана на непонятном народу языке. Однако двуликий “шейх” Хамад Газиев, о котором мы вам рассказываем, резко отличался от них: чалму ему заменила связка гранат, а четки – пистолет иностранной марки и автомат последнего образца. Волк в овечьей шкуре – это определение по отношению к нему звучит слишком мягко. Пользуясь невежеством окружающих людей, он прибегал к явному надувательству. Хамад носил темно-коричневую папаху, внутри которой были нашиты “талисманы” – завернутые в тряпицы кости черного петуха, высушенные останки ящериц, черепахи, когти орла, и уверял, что она обладает магическими свойствами шапки-невидимки. “В ней я остаюсь невидимым моим врагам, – говорил он своим единомышленникам. – В ней меня не берут ни пули, ни острый кинжал…” Поддавшись религиозному фанатизму, люди уверовали в его “святость”, со страхом рассказывали легенды о его способности читать чужие мысли и исчезать в момент опасности, превращаясь в животных, быть невидимым, излечивать от болезней, открывать двери банков и магазинов, останавливать поезда и тому подобное… Кровавыми преступлениями отмечен путь Газиева… Он разжигал межнациональную рознь, внушал своим последователям ненависть к иноверцам… Оперативные сотрудники оцепили дом, где скрывался Газиев. Хамад и его телохранитель Ибрагим Исмаилов выскочили из окна и, отстреливаясь из автоматов и пистолетов, босые побежали в сторону леса. В перестрелке Хамад Газиев был убит. Пораженный телохранитель, увидев, что “святой” Али упал и больше не стреляет, подошел к нему и стал тормошить его, не веря своим глазам. Он хотел наощупь удостовериться в смерти “шейха”. Как же так, ведь на нем была его знаменитая папаха, увешанная “талисманами”? Исмаилов снова начал отстреливаться, но был ранен…»