Михаил Шишкин - Русская Швейцария Страница 53

Студент-народоволец не столько посещает лекции, сколько занимается организацией своей террористической группы, в которую среди прочих входят его неофициальная жена Мария Гинзбург со своей сестрой Софьей, обе бывшие петербургские курсистки, и Александр Дембский, польский революционер. После долгих лабораторных экспериментов, проводимых на цюрихской квартире, Дембо получает взрывчатое вещество и начинает мастерить бомбы. Испытание проводится 6 марта в овраге Петерстобель (Peterstobel) на Цюрихберге. Сперва Дембо, как покажет потом полиции оставшийся в живых Дембский, пытается бросать жестяные банки, начиненные взрывной смесью, о камень, но ничего не взрывается. Дембо дополняет содержимое банки, уверяя товарища, что взрыв возможен только при сильном сотрясении. «Если просто упадет – ничего не будет» – таковы последние слова молодого революционера. Для демонстрации он бросает банку с высоты метра себе под ноги. Происходит взрыв. Дембский, несмотря на сильные ранения, добирается до дома, где ждет Исаака любимая женщина. Изуродованного Дембо находят только через несколько часов и сразу отправляют в больницу. На месте происшествия полицией найдена «цилиндрической формы 10 см высоты и 5,5 см в диаметре жестяная банка из белой жести, в которой находился стеклянный флакон от глазных капель, наполненный на треть золотисто-коричневой тягучей йодообразной жидкостью».

Дембо мучается еще сутки, прежде чем умереть. Дембский тяжело ранен и полгода проводит в больнице. Исаака Дембо хоронят 11 марта. Согласно полицейскому протоколу, в похоронах участвуют свыше трехсот человек. По требованию русского правительства Швейцария выдает русскому посланнику бумаги, конфискованные у студентов, участвовавших в так называемой бомбовой афере. Тринадцать человек арестованы и высланы из Швейцарии, в том числе Мария Гинзбург. В Цюрихе она училась на медицинском факультете и помогала Дембо в изготовлении взрывчатых веществ. После высылки из Швейцарии она отправится в Париж, выйдет замуж и в 1891 году переедет в Нью-Йорк, отойдя от «русских дел». По-другому сложится судьба ее сестры. Софья Гинзбург служила связью для группы Дембо с революционными кружком офицеров в России. Будучи в Петербурге в феврале 1888 года, она забывает в одном петербургском модном магазине прокламацию, в которой описывалось, какие реформы должны произойти после убийства царя. Ей удается бежать из столицы, но ее забывчивость стоит свободы многим арестованным революционерам. Софью берут в июне 1889 года в Крыму и приговаривают к смерти, однако молодая девушка помилована и заключена в Шлиссельбург. В тюрьме она проведет немного времени. Через несколько месяцев Софья Гинзбург покончит с собой.

Цюрихберг и дальше будет притягивать революционеров, но наводить на них мечтательное настроение. «Помню, как-то раз пошли мы всем миром гулять в лес, – напишет в своих “Записках подпольщика” Бобровская-Зеликсон. – На обратном пути пили кофе в ресторане красиво возвышавшегося на горе пансиона. Вечер был необыкновенно хорош, местность великолепна. Кто-то из товарищей расчувствовался и в минорном тоне стал говорить на тему о нашей российской бездомности и о счастливых швейцарцах, имеющих возможность свободно отдыхать в прекрасных пансионах своей страны. На это Борис Николаевич (партийная кличка В.А. Носкова, ярославского социал-демократа. – М.Ш. ) возразил, ударяя по-костромски на “о”: “Погодите, погодите, товарищ! Когда мы свергнем самодержавие, новое, революционное правительство в награду за наши заслуги перед революцией пошлет нас на отдых сюда, в Цюрих, на гору, в этот самый пансион, где нас, беззубых к тому времени стариков, будут кормить манной кашкой”. Мы много смеялись». Видно, не предполагали веселившиеся в ресторане с видом на озеро и Альпы, что революционное правительство пошлет их вовсе не в Цюрих и что зубы они потеряют не от старости. Впрочем, самому Носкову «посчастливится» не дожить до социализма. Сперва он разойдется с Лениным, с которым, по его собственному выражению, «успел окончательно расплеваться». Потом, в 1907 году, Носков вовсе отойдет от партийных дел и уедет на Дальний Восток. В 1913-м в Хабаровске он покончит с собой.

Летними днями, когда библиотеки закрыты, приезжает на Цюрихберг чета Лениных на фуникулере к гостинице «Дольдер» (“Dolder”). Крупская: «Ильич обычно покупал две голубые плитки шоколада с калеными орехами по 15 сантимов, после обеда мы забирали этот шоколад и книги и шли на гору. Было у нас там излюбленное место в самой чаще, где не бывало публики, и там, лежа на траве, Ильич усердно читал».

«Цюрихберг – лесистая овальная гора над Цюрихом, разумеется, тщательно охраняемая в чистоте, и тоже не первый век… начиналась своим подъемом совсем близко от моего дома, двести метров от фуникулера – милого открытого трамвайчика, круто-круто его втаскивал канат наверх, когда противоположный трамвайчик опускался». Это из воспоминаний Солженицына, приходившего сюда вслед за своим героем. И дальше: «Поднимаешься на Цюрихберг, минуешь последние дачи богачей – дальше такой лесной покой, и совсем мало гуляющих в будний день, я там отдышивался, раздумывал, закипали планы литературные, публицистические».

Здесь, на этой горе с видом на озеро, приходит, например, писателю идея организации своего ставшего знаменитым «солженицынского» фонда: «В это двухчасовое сидение, в прозрачной ранней весенности, мы с Алей всё и решили. Называться будет: Русский Общественный Фонд, отдадим ему все мировые гонорары с “Архипелага”…»

В одной из тенистых аллей Цюрихберга стоит обелиск в память боев 1799 года. К нему ведет улица Массены. На табличке с названием улицы можно прочитать объяснение: «Французский генерал, победитель русских в битве под Цюрихом». Сюда же отправляет Солженицын своего героя гулять в задумчивости перед отъездом в апрельский Петроград: «Против обелиска Ленин присел на сырую скамью, устал. Да, правда, стреляли и здесь. Страшно подумать: и здесь были русские войска! и сюда дотянулась царская лапа!» В проезжающей мимо всаднице солженицынскому Ленину чудится Инесса Арманд.

Настраивает на романтический лад и Ютлиберг. Сюда приходят русские студенты любоваться восходом. «Интересная экскурсия предпринята была 30–40 молодыми юношами и девушками на вершину Ютлиберга, примыкающего к Цюриху с юга, – вспоминает Кулябко-Корецкий. – На вершине горы нас застали сумерки; спускаться с горы по головоломным тропинкам в ночной темноте было небезопасно; пришлось провести ночь в поисках вершины, не покрытой лесом, чтобы полюбоваться восходом солнца над отдаленными снежными вершинами».

Скрябин живет в 1900 году в Бендликоне под Цюрихом. Жена его получает открытку: «Посылаю тебе вид чудного местечка, называемого Ütliberg. Оттуда видна почти вся снежная цепь Альп, Цюрихское озеро и масса поселений. Жаль только, что всему мешает невообразимая жара…» Солнце сыграло злую шутку с нежной кожей композитора, в другом письме он пишет: «Я в первый день хотел подняться на гору и так опалил себе лицо, что образовались белые пузыри, мажусь глицерином».

Не для всех молодых людей Цюрих – город борьбы идей. Для Макса Волошина и Маргариты Сабашниковой Цюрих 1905 года – город любви.

М.А. Волошин и М.В. Сабашникова

Дневник Волошина. Запись 8 августа:

«На лодке на озере… Луна.

“Вон на Ютли – два огонька. Точно Катины глазки…”

“Нет… не держите меня за руку… увидят. Милый Макс… Макс… Нет, послушай… Ты слышишь… Мне холодно…”

Идем… Я грею руки ее».

Их тянет прочь от людей – одиночества они ищут на Ютлиберге. Запись 9 августа:

«…Мы держимся за руки и идем в горы… Знойное утро.

“Погодите… Не здесь… Здесь люди… Все эти Цвингли… Проклятые протестанты…”»

С террасы ресторана влюбленные смотрят на город:

«С одной стороны Цюрих. Как один холодный мерцающий камень. Камень, занявший четверть горизонта и сияющий сквозь черные переплеты деревьев… С другой – дикие долины и холмы… Гроза идет».

Перед расставанием 12 августа они идут в «свой» лес:

«Мы идем по мокрой дороге… Мимо нашего леса… Садимся на скамейку под соснами.

Теперь мы должны решить… Я не могу решить сам, потому что я решаю нашу, нашу судьбу – или дорога человеческая, с человеческим счастьем – острым и палящим, которое продлится год, два, три, – или вечное мученье, безысходное, любовь, не ограниченная пределами жизни…

Смотрим друг на друга безнадежными и грустными, печальными глазами. У нее текут слезы.

Здесь, на Ютлиберге, мы и простимся с Цюрихом, городом ниспровергателей и влюбленных.

IV. «Бернские мишки и медведь из Санкт-Петербурга». Берн

«По получении сего телеграфируйте мне, пожалуйста, в Берн до востребования о получении этого письма и предыдущих».

Из донесения Евно Азефа департаменту полиции в мае 1902 г.