Сборник - Великая. История Екатерины II Страница 55

Старинное правило «по робе холоп…», например, потеряло силу применительно к случаям, когда питомец воспитательного дома, вопреки запрещению, вступал с крепостною в брак, устроенный «каким обманом» (1763 г.), а также к воспитанникам Академии художеств или, надо думать, и к их потомкам (1764); все люди, которые были отпущены своими помещиками с отпускными на волю, били челом в вечное услужение к другим помещикам и поженились на их крепостных, но по их прошению до манифеста 1775 года решения не учинено и выписей о укреплении для владения ими не дано, были признаны свободными вместе с их женами (1780 г.); военнопленным, захваченным в Польше, но оставшимся в России, по принятии ими православного закона с женами их, «хотя бы они и на крепостных чьих-либо женщинах или девках женаты были», также велено было дать свободу (1781 г.). В вышеприведенных случаях брак с крепостной не только не сообщал вольному человеку крепостного состояния, но и его жену освобождал от такого состояния; впрочем, в некоторых случаях это освобождение было поставлено в некоторую зависимость от уплаты выводных денег помещику (законы 1763 и 1780 гг.). Следует заметить, однако, что обратное правило: «по холопу раба», на соблюдении которого настаивали некоторые депутаты большой комиссии, подверглось лишь ничтожным ограничениям: оно было лишено силы по отношению к воспитанницам, выпускаемым из воспитательного дома и из мещанского училища при Воскресенском монастыре; в отличие от воспитанниц воспитательного дома, воспитанная в мещанском училище, в случае выхода замуж за крепостного, по крайней мере, при согласии помещика на такую именно женитьбу, могла даже сообщить своему мужу свободное состояние[73].

Итак, можно сказать, что императрица Екатерина II несколько сузила способы установления и сообщения крепостного состояния; но она не сделала почти никаких перемен в способах его прекращения; хотя она и склонялась к тому, чтобы в «сомнительных случаях решать дела в пользу воли»[74], однако воздержалась от решительных мер, может быть, ввиду того, что нововведения подобного рода гораздо больше затронули бы интересы дворянства и что владельцы в то время злоупотребляли отпуском на волю, избавляясь таким образом от содержания своих людей и крестьян, «приведенных ими по разным случаям в сущее бессилие», и от уплаты за них податей. Способы прекращения крепостного состояния по воле владельцев действительно остались почти в прежнем виде: хотя, например, пошлины с явки отпускных на людей, отпускаемых на волю, были упразднены, но самый отпуск крестьян на волю и размеры выкупа продолжали зависеть от воли владельца[75].

Способы прекращения крепостной зависимости по закону также остались без существенных перемен[76]: сохранив прежние принципы, регулировавшие выход из нее, правительство попыталось лишь несколько лучше воспользоваться некоторыми из них. В числе обычных способов подобного рода, например, поступление в военную службу по рекрутскому набору, весьма тяжелое, впрочем, для населения, продолжало играть довольно видную роль: крестьяне, отданные в рекруты, должны были вместе с их женами «быть свободными от помещиков»; но инструкция пехотного полка полковнику 1764 года содержит еще дальнейший вывод из этого правила, а именно постановление о том, что и дети, родившиеся за время службы их отцов, «яко солдатские дети», должны быть «определяемы в силу указов»; инструкция конного полка полковнику 1766 года формулирует то же правило яснее: такие дети должны быть «определяемы в школы в силу указов»[77]. В связи со стремлением расширить способы выхода из крепостной зависимости можно, пожалуй, отметить одно из постановлений, касавшихся предоставления свободы, в случае особенных преступлений владельца, а именно указ 1763 года, о подаче рекрутских сказок; в сущности он не был нововведением, но без прежних ограничений представлял свободу прописным людям, которые сами явятся в судебные места и докажут, что они были утаены помещиком. В то же время и способ прекращения крепостной зависимости, путем обращения крепостных людей в распоряжение правительства, несколько шире применялся особенно в тех случаях, когда правительство предоставляло, при соблюдении некоторых условий, крепостным, «самовольно отлучившимся из отечества», и беглым из-за помещиков, свободу селиться на окраинах, с зачетом их в рекруты и т. и. или когда оно прибегало к превращению крепостных в мещан путем покупки некоторых селений у владельцев[78].

Итак, можно прийти к заключению, что императрица Екатерина II остановилась касательно крепостных на довольно скромных начинаниях: вместо того, чтобы постепенно освобождать помещичьих крестьян или ограничить крепостное право, она, главным образом, несколько стеснила способы закрепощения, почти не расширив способы прекращения крепостной зависимости; между тем последнее, с точки зрения, не чуждой императрице в начале ее царствования, казалось, всего более заслуживало ее внимания: сама она, до вступления своего на престол, мечтала о том, что можно было бы уничтожить крепостное право, объявляя при продаже имения новому владельцу крестьян (записанных за прежним его владельцем) свободными; а от позднейшего времени сохранилось известие о проекте закона, в силу которого все дети крепостных, рожденные после 1785 года, должны были получить свободу[79]. В действительности, однако, императрица Екатерина II предпочла скорее ограничить источники крепостной зависимости, чем расширить способы ее прекращения.

Вообще принятые ею меры имели довольно мало значения; оно умалялось еще тем, что эти меры очень плохо прививались [80].

Таким образом, императрица Екатерина II сузила сферу применения крепостного права, но оставила разнородную сущность крепостного строя без коренных изменений; вопреки ожиданиям самих крестьян, она даже усилила крепостное право и способствовала дальнейшему его распространению.

В самом деле, императрица Екатерина II не была в состоянии привести в согласованную систему те противоречивые элементы, которые входили в состав крепостной зависимости, благодаря скорее фактическому, чем юридическому ее развитию: в то время владельческий крестьянин отчасти продолжал оставаться субъектом прав, но оказывался вместе с тем и объектом прав.

Сама составительница Наказа, конечно, ценила «всеобщих питателей» – «земледельцев» и сознавала вредные для государства последствия их «порабощения»; с такой точки зрения государыня не желала лишить владельческого крестьянина всех его прав: согласно прежним, но и теперь не отмененным узаконениям, он продолжал признаваться в законе отчасти субъектом прав. В известной мере охраняя его жизнь, закон признавал за ним, например, право на вознаграждение за бесчестье и увечье, одинаковое с тем, какое было назначено для казенного крестьянина, право самого себя искать и отвечать на суде, право быть свидетелем на суде, впрочем, ограниченное воинским уставом; в области имущественных прав закон, в отмену прежнего указа, допустил его к винному откупу, в случае, если «надежный» помещик поручится за него в исправном платеже денег[81]. Крепостной осуществлял, однако, свои права часто лишь в зависимости от благоусмотрения помещика; имея «собственность, не законом утвержденную, но всеобщим обычаем», «подданный» помещика мог, конечно, с его же дозволения обладать, пользоваться и распоряжаться имуществом, вступая в сделки, в сущности далеко не всегда обеспеченные законом; он мог даже купить на имя своего господина крепостных, фактически обладая ими и даже населенным имением, или записаться, с его разрешения, в купечество и т. п.; но и в только что перечисленных, и в остальных проявлениях своей деятельности владельческий крестьянин всегда мог почувствовать гнет помещичьей власти, даже в тех случаях, когда он пользовался организацией крестьянского мира, или теми, впрочем, весьма скудными и редкими улучшениями, какие помещик вздумал бы ввести в «благочиние» и «благоустройство» своего имения[82].

Вообще очень мало выяснивши права крепостных, императрица Екатерина II, разумеется, обратила больше внимания на их государственные обязанности, состоявшие, главным образом, в уплате подушной подати и отбывании рекрутской повинности; но, отправляя их в качестве членов государства, крестьяне все же продолжали чувствовать свою зависимость от владельцев, обязанных, под страхом некоторой ответственности, наблюдать за тем, чтобы они аккуратно вносили подати и «точно исправляли» другие повинности[83].

Таким образом, императрица Екатерина II могла, конечно, ссылаться на то, что владельческие крестьяне остаются по закону наделенными некоторыми правами и отправляют податные обязанности и что они подлежат общей подсудности в уголовных преступлениях, в смертных убийствах, разбоях, воровствах и побегах[84]; тем не менее, она не избегла того, что право владеть крепостными во многих отношениях превращало государственных подданных в помещичьих «подданных» и стало близко подходить к праву частной собственности.