Екатерина Коути - Недобрая старая Англия Страница 6

Как мы уже сказали, от вони страдали не только бедняки, но и сливки общества. В подвалах Виндзорского замка, резиденции английских королей, в 1850-х находились 53 выгребные ямы, и все переполненные до краев. Альтернативой ямам были навозные кучи, но если первые загрязняли почву, вторые отравляли воздух. Предприимчивые англичане извлекали выгоду из своих бед и продавали нечистоты фермерам на навоз (некоторые города даже устраивали аукционы нечистот). Но отходов было столько, что фермеры не успевали их скупать.

В середине века англичане вздохнули с облегчением — в обиход начали входить туалеты со смывом. В 1860–1870-х годах наиболее популярны были унитазы, произведенные компанией Томаса Краппера, человека с фамилией, удивительно соответствующей роду его занятий.[3] В начале своей карьеры унитазы прятались в деревянном футляре, но, начиная с конца 1870-х, наступила мода на унитазы всех форм и расцветок, в стиле ампир и ренессанс, расписных и богато украшенных лепниной. Несмотря на то, что внешний вид унитазов поражал воображение, с туалетной бумагой обращались по старинке — для этих нужд годилась любая бумага, например, старые конверты или пакеты.

Поскольку в туалетах уже не витали омерзительные запахи, их не нужно было устанавливать в дальних комнатах. Самым популярным месторасположением туалета стал чуланчик под лестницей, поближе к гостиной и зале. Тем не менее, при смыве унитаз издавал такой громкий звук, что его было слышно в гостиной, и это смущало помешанных на приличиях викторианцев. Вот что писала Агата Кристи в своей автобиографии: «В те дни мы были чрезвычайно стеснительны во всем, что касалось уборной. Немыслимо было даже представить себе, чтобы кто-то заметил, как вы входите или выходите оттуда, — разве что близкий член семьи. В нашем доме это вызывало большие затруднения, так как туалет находился ровно на полпути между этажами, у всех на виду. Самым ужасным было, конечно, оказаться внутри и слышать доносящиеся извне голоса. Выйти — немыслимо. Приходилось сидеть взаперти в четырех стенах и ждать, пока расчистится путь» [8].

Помимо домашних туалетов в обиход вошли общественные уборные. Во время Всемирной выставки 1851 года посетители могли пользоваться уборными, где были установлены туалеты со сливом. В том же году общественная уборная для мужчин появилась на Флит-стрит. Год спустя была открыта первая женская уборная. Женские уборные были менее распространены, чем мужские — горожан беспокоило, что там будут собираться проститутки. Забавно, но как раз мужские уборные зачастую и становились местом встречи гомосексуалистов. Отсюда и пошло английское сленговое выражение «cottaging», обозначающее анонимный, ни к чему не обязывающий секс в общественной уборной. Дело в том, что первые уборные действительно напоминали уютные сельские коттеджи.

Как ни парадоксально, унитазы лишь прибавили городам проблем. Их сливали во все те же выгребные ямы, которые из-за воды наполнялись гораздо быстрее, или же в примитивную лондонскую канализацию. Наследие ушедших веков, канализация вообще не была предназначена для сбора нечистот, лишь для дренажа дождевой воды, которая по сточным трубам попадала в подземные каналы, а оттуда в Темзу. До 1815 года домовладельцам было запрещено соединять свои выгребные ямы со сточными трубами или сливать в них бытовые отходы. Когда-то в прозрачной Темзе резвились лососи. Но в 1815 году идиллии наступил конец, и в реку хлынули нечистоты. Когда пятью годами позже на своей коронации Георг IV захотел полакомиться лососем из Темзы, то даже за 30 шиллингов не смог купить рыбку — лососи покинули реку.

Майкл Фарадей вручает свою визитку Грязнуле Темзе. Карикатура из журнала «Панч». 1855

Загрязнение продолжалось годами и десятилетиями. В 1855 году физик Майкл Фарадей отправился покататься на пароходе по Темзе, но вместо воды увидел «мутную, буроватую жижу». Его современник капитан Мэнглз заявил на заседании Палаты общин: «Бог даровал нам прекраснейшую из рек, мы же превратили ее в мерзейшую клоаку» [9]. Но «Великая Вонь» 1858 года дала лондонцам понять, что дальше так жить невозможно. В том же году было принято решение о строительстве новой канализации, а главным инженером проектов был назначен Джозеф Базелгетт. Он с энтузиазмом взялся за дело. Между 1859 и 1875 годами было построено 134 км подземных кирпичных коллекторов и 800 км уличных стоков. Кроме того, Базелгетту лондонцы обязаны двумя новыми набережными, Челси и Виктория, проложенными на берегах Темзы, куда прежде попадали нечистоты из сточных труб.

Лондонская канализация была запущена в 1864 году. На торжественном открытии присутствовал принц Уэльский, знать и власти города, а простые лондонцы ликовали, узнав, что вскоре после ее запуска в Темзу вернулись лососи. Казалось бы, на этом в истории Великой Вони можно поставить точку. Но въедливый читатель задастся вопросом: «А куда же все-таки девались нечистоты, попадавшие в канализацию?» Увы, во всю ту же страдалицу Темзу (хотя правильнее будет называть ее «страдальцем», ведь англичане обращались к реке «батюшка Темза»). Сточные воды по трубам неслись к насосным станциям, а через них попадали в реку, правда, уже далеко от Лондона. Насосные станции («Эбби Миллз», «Кросснесс», «Бектон») были построены в малонаселенных районах, но тамошние жители начали жаловаться на вонь почти сразу же.

Чтобы привлечь внимание властей, потребовалась еще одна катастрофа. Лунной ночью 3 сентября 1878 года колесный пароходик «Принцесса Алиса» возвращался из Грейвсенда в Лондон. Лондонцы любили катания по Темзе, от желающих заплатить 2 шиллинга за билет не было отбоя. А тут еще такая прекрасная ночь! На палубе было не протолкнуться от туристов. Но радостная болтовня сменилась воплями ужаса, когда пассажиры заметили, что прямо на них идет грузовое судно «Байуэлл Кэстл». Оба капитана допустили ошибку, и 900-тонное судно столкнулось с пароходом. «Принцесса Алиса» дала трещину и затонула в считанные минуты, Ночь погрузилась в хаос.

В довершение всех бед, за час до крушения насосные станции «Баркинг» и «Кросснесс» вылили в Темзу ежедневный поток нечистот, и утопающие барахтались в зловонной жиже. Они бы погибли и так: спасательных жилетов не было, плавать почти никто не умел, громоздкие платья намокали и тянули женщин ко дну. Экипаж «Байуэлл Кэстла» швырял утопающим стулья и бочки, чтобы было за что ухватиться, спускал веревки, но из 900 пассажиров спасти удалось около 130. Пролежавшие в нечистотах тела были в таком состоянии, что родственники не могли их опознать и 120 неопознанных жертв пришлось похоронить в общей могиле. Тут-то общественность и вспомнила про злополучные насосные станции. Тогда в 1880-х годах Базелгетт изменил принцип их работы: сточные воды проходили очистку, а твердые отходы вывозили в Северное море. Исконному лондонскому смраду наступил конец.

Холера — чума XIX века

Чума, опустошавшая Англию в XVII веке, во время королевы Виктории казалась страшной сказкой. В память о ней остались «чумные камни», на которые жители зараженных деревень клали сполоснутые уксусом деньги в обмен на товары. Но, как оказалось, не все беды остались позади для викторианцев. В XIX веке из Азии в Европу пришла новая напасть — холера. Но страшнее всего было то, что борьба с эпидемиями едва ли продвинулась дальше все тех же «чумных камней». Люди умирали тысячами. Во время своего первого визита в 1831–1832 гг. холера унесла 32 тыс. жизней, и ее последующие атаки были не менее разрушительными: 62 тыс. в 1848–1849, 20 тыс. в 1853–1854, 14 тыс. в 1866–1867. Пострадали не только Лондон, но и Ливерпуль, Манчестер, Бирмингем, Бристоль, Лидс, Глазго, Эдинбург и немало других городов Англии и Шотландии.

Симптомы экзотической хвори вызывали трепет: несколько дней больной страдал от болей в животе, рвоты, поноса, его конечности леденели, кожа высыхала, и смерть вселяла уже не страх, а надежду на избавление от мук. Поговаривали, что больные впадают в кому, поэтому хоронят их еще живыми. Никто в точности не знал, чем вызвана болезнь и как ее лечить, а неведение, как известно, только подхлестывает панику. Как и в России в 1830-х, в Англии начались холерные бунты, впрочем, менее кровопролитные. Досталось, как обычно, и врачам, которые якобы добивают жертв холеры, чтобы затем изучать анатомию по их трупам. Страну охватила «холерофобия».

В своем монументальном труде по домоводству Изабелла Битон писала: «Самые верные средства для борьбы с холерой — это чистоплотность, трезвость и своевременное проветривание помещений. Там, где есть грязь, найдется место и для холеры; туда, где наглухо закрывают двери, холера все равно отыщет лазейку; а те, кто чревоугодничают в жаркие осенние дни, на самом деле заигрывают со смертью» [10].