Борис Олейник - «…И я увидел другого зверя», или два года в Кремле Страница 6

Михаил Сергеевич, если я об этом знал, то Вы-то уж — тем более.

На что же Вы рассчитывали, демонстративно, как бы в бессилии, разводя руками и уверенно сдавая одну за другой не только позиции, но и своих соратников, повзводно и поротно?

Если принять правила игры, то есть поверить в Ваше неведение, тогда как же расценивать, просто по-человечески как понять все дальнейшее?

Пасынок войны, познавший все тяготы военного времени и повоенной разрухи, сын потомственных хлебопашцев, внук репрессированного «под кулака» деда, Вы ничем не отличались от моего поколения пятидесятых — шестидесятых годов. Босоногое детство, отцовский пиджак и картуз. Рано познавший соль труда. Не в теории, а на практике: селяне приобщаются к земле с детства.

Школа. Мечты, мечты… Мы тогда еще, не в пример сегодняшним детям бизнеса, — мы тогда еще мечтали о чем-то высоком, о подвигах и, по нынешним скептическим временам, прочей романтической чепухе.

Да, мы были романтиками: «раньше думай о Родине, а потом — о себе», что ныне и вовсе вызывает гомерический хохот. А мы гордились своей Родиной, остановившей эпидемию фашизма. Мы гордились отцами — живыми и мертвыми, — победившими дотоле непобедимого врага. Мы вместе с безутешными матерями плакали над похоронками. И, как свои личные, гордо носили пилотки со звездочками.

Мы хотели быть офицерами и весело шли в армию. Мы хотели учиться не только для себя, но и для народа, для Отечества.

Да, мы были романтиками, бравируя в институтах и университетах в отцовских галифе и гимнастерках — самыми престижными «парами» тех лет.

А потом уже каждый созидал свою судьбу сам, «без лапы» — Вы, например, пошли по комсомольской и партийной линии. Вы росли динамично, Вас было видно издали, и в этом ничего нет зазорного или позорного: талант и в «этой стране» ценился. Да, Вам было нелегко пробиваться сквозь пластмассовую, обленившуюся в некоторой части — но многократно меньшей, чем нынешние радикалы — скоррумпированную, хорошо защищенную номенклатуру. Еще труднее пробиться сквозь мощное силовое поле, ограждавшее от постороннего глаза тайны партордена, в святая святых его — Политбюро. Но, благодаря своей целеустремленности, таланту, воле, прекрасной реакции и чутью на новое, Вы прорвались и в этот закрытый заповедник. И мы искренне радовались, переживали и, как могли, споспешествовали Вашему трудному восхождению на самый пик Олимпа — на пост Генсека.

Мы были с Вами, когда решался вопрос: кто же — Гришин или Горбачев? Ибо за Вами уже четко определился имидж прогрессивного человека: дерзнувшего в корне обновить общество. Но самое главное — с пониманием относившегося к острейшим национальным проблемам.

Да, пожалуй, на первых порах Вы все эти горячие точки четко обозначили и заявили. И команда соратников определилась: Егор Лигачев, Николай Рыжков, Эдуард Шеварднадзе, Борис Ельцин. Потом подтянулись Александр Яковлев, Евгений Примаков, Анатолий Лукьянов, Леонид Абалкин, Владимир Крючков, Дмитрий Язов, Нурсултан Назарбаев, Владимир Ивашко.

Нас объединяло стремление обновить, изменить, перестроить… Но более, чем уверен, — ни мы, низовые, ни даже верхние на Олимпе — Егор Лигачев, Николай Рыжков, Анатолий Лукьянов, Нурсултан Назарбаев, Дмитрий Язов, Владимир Ивашко, да вначале и Борис Ельцин — не ведали, что это закончится изменением сушествующего строя. Подобная мысль была просто недопустима: чтобы в такой кровавой схватке с фашизмом отстоять, а тут «мирным путем»… Уму непостижимо!

Я здесь не оцениваю строй — плохой он или не совсем плохой, социалистический или феодальный. Я говорю о принципе — об изменении любого строя (т. е. о деянии, которое во всякой консультации — будь-то США, Англия, Камерун, Сейшельские острова, Швеция или Болгария), — во всех странах квалифицируется как государственная измена.

Так вот, если по-человечески подходить к случившемуся — мог ли бывший пасынок войны, сын своих отца-матери, хлопец от «земли» — мог ли он заложить Родину, поднявшую его на самую вершину власти — мог ли он стать отступником ее?

По человеческим понятиям — нет! Он мог ошибиться, но не предать.

Мог бы кто-либо из нас, даже в бреду допустить, что кто-то задумал под хоругвами обновления восстановить капиталистический строй, который — как ни верти — предполагает эксплуатацию человека человеком?!

Ныне, после глобального шока, осмысливая случившееся, все больше склоняешься к мысли, что мы совершаем еще одну, не менее тяжкую ошибку, обвиняя только Вас и «ваших» в содеянном. Не Вы, и не Александр Яковлев с присными замысливали и готовили нам этот политический Чернобыль. Более того, даже не ЦРУ или другие спецслужбы замышляли эту чудовищную акцию: они тоже лишь реферировали, детализировали план разгрома да подыскивали и воспитывали действующих лиц и исполнителей.

Да, если поддаться эмоциям, то и вправду похоже, что А. Н. Яковлев талантливо провел операцию по реставрации капитализма в Восточной Европе и Прибалтике.

Но если допустить, что Яковлев полагает, будто это его заслуга, то и он пребывает в сиреневом неведении.

И Вы, Михаил Сергеевич, хоть и «первый немец» или «первый американец» — тоже всего лишь пешка в последнем ряду сатанинской игры.

Но, в силу занимаемого положения, Вы — хотели того или нет — сыграли первую роль троянского коня, обитатели которого внедрились в сердцевину нашего духа. В результате содеяно то, чего не в силе были совершить на протяжении столетий самые коварные, изощренные и жестокие враги человечества, включая фашизм.

И самый тяжкий грех, вольно или невольно ложащийся на Вас, — даже не в реставрации капитализма (тут перестройщики явно промахнулись — капитализм западного образца у нас не пройдет!), а в политическом разврате, когда Вы на глазах мирового сообщества поочередно отдавались то заокеанским, то западноевропейским лидерам.

Возможно и вопреки своей воле, но именно Вы открыли путь тем, кто с ног на голову перевернул исконные понятия совести, чести, достоинства, верности Родине, долгу и присяге, канонизировали как добродетели первой категории — ренегатство, жульничество, коллаборанство, нигилизм, клятвопреступничество, наглое воровство, продажничество, торговлю идеями, идеалами и национальными святынями, оплевывание истории, унижение воинов Великой Отечественной и ветеранов труда. Тем, кто натравил народ на народ — на чьих руках кровь Карабаха и Цхинвала, Баку и Сумгаита, Тирасполя, Шуши, Вильнюса и Оша — всех без исключения горячих точек межэтнических схваток.

Отравив духовную ауру, они сделали нормой самое отвратительное — апологию предательства. И уже откровенные — не только по нашим, но и по законам всех цивилизованных стран — шпионы и предатели становятся героями. Типажи, подобные изменнику Родины Гордиевскому, делятся своими «воспоминаниями» как… борцы против застоя. Далеко не голубой мздоимец Артем Тарасов преподносится как невинный предприниматель. Наконец, Борис Ельцин амнистирует взяточников, опять же откровенных шпионов, вплоть до убийц. А чего не сделаешь ради того, чтобы освободить в тюрьмах и лагерях место для своих политических противников?! Недавний угрожающий окрик его по Вашему адресу уже кое о чем говорит.

И самое кощунственное — этих подравнивают к самому Андрею Сахарову как… правозащитников!

Да, при Вас, именно при Вас, Михаил Сергеевич, предательство стало нормой. И не только в нашей обгаженной стране. Страшно признаться, но дело повернулось так, что вся страна, все мы волей-неволей стали… предателями по отношению к нашим друзьям и в бывшем социалистическом содружестве, и в арабском мире. А теперь вот и по отношению к братьям — славянам. Долго же нам придется искупать грехи, прежде чем проданные и преданные разберутся, что к чему, и простят невинным!

Вспоминаю свою первую поездку — еще до выборов в январе 89-го — в многострадальный Спитак, после апокалипсического землетрясения. Сразу же по возвращении из Армении среди других попал на встречу творческой и научной интеллигенции с Вами.

В Ереване меня предупреждали, что мое намерение предложить введение в Карабахе прямого президентского правления вызовет гнев Генерального. Но я все-таки — в зловеще звенящей тишине — обнародовал его на встрече. По Вашему весьма сумрачному виду, и по тому, что в отчетах средств массовой информации мое выступление было искажено до неузнаваемости (из него начисто выскоблили главную мысль), и я утвердился в том, что предупреждения имели смысл.

Оговорюсь: знаю, как болезненно остро воспринимает даже намек на президентское правление азербайджанская сторона. Да ныне и я бы воздержался от этого, но тогда, в январе 89-го да еще и в 90-м, мне казалось, что подобная модель с выводом на центр всех структур управления областью — на строго оговоренное время — развела бы враждующие стороны и охладила страсти.