Сборник - Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело Страница 61

Герард: Я укажу только на практическую непригодность этой меры, как показали все процессы…

Первоприсутствующий: Этот предмет не подлежит нашему обсуждению.

Герард: Я хотел только сказать, что людей энергичных, которые готовы решиться на действительно деятельную борьбу с правительством, эта мера никогда почти не касается; им открывается сейчас же путь нелегального положения, и вот это-то нелегальное положение поставило Кибальчича на то место, на котором вы его видите. Раз вступив на путь нелегального человека, тут уже до всяких крайних теорий, даже до терроризма, один только шаг, а однажды человек вступает на путь терроризма, то, само собой разумеется, человек уже погибший. Г-да судьи, г-н прокурор часть своей речи посвятил на изыскание причин, откуда может являться террористическая партия в России. Конечно, к изысканию этих причин, я в этом убежден, г-на прокурора привела мысль о том, да как же избавиться от той тревоги, в которой террористическая партия держит целую Россию. Я совершенно так же постоянно мыслил об этом предмете, он постоянно меня тревожил и тревожит, и много раз, следя за прежними процессами, участвуя в некоторых из них в качестве защитника, я старался понять, откуда может произойти у нас подобное явление, и прихожу к тому заключению, что в тех мерах, с которыми прежде относилась к преследуемым по политическим процессам наша судебная администрация, много таится. Мне скажут: но ведь эти случаи единичны. Нет; вглядитесь в «процесс 193-х», и вы увидите, что по оному было привлекаемо по подозрению в политических преступлениях более 1 000 человек.

Первоприсутствующий: Вы отвлекаетесь от предмета защиты, от фактов настоящего дела. Вы можете указывать на это в общих чертах, но возбуждать вопрос о делах давно минувших, разбирать их, вводить почти в существо производства не представляется надобности. Я уже указывал вам, что, во-первых, Особое присутствие будет иметь в виду эти производства и, во-вторых, вы утомляете внимание Особого присутствия вещами, не подлежащими его суждению, так как оно желает и, конечно, будет неутомимо для всего серьезного как в интересах обвинения, так и в интересах защиты по настоящему делу, но только по настоящему делу.

Поэтому я приглашаю вас освободить Особое присутствие от излишних подробностей, по моему мнению не имеющих для настоящего дела никакого влияния и весьма мало разъясняющих его.

Герард: Я думал, что если бы я мог указать на факты, хотя мало разъясняющие это важное дело, то мне не будет это поставлено в упрек…

Первоприсутствующий: Конечно, это влияние будет иметь значение, если вы обратите внимание Особого присутствия на «процесс о 193-х» по отношению к настоящему делу…

Герард: Я в этом отношении и прошу вас обратить внимание на «процесс 193-х». Из этого процесса вы почерпнете очень много данных для суждения о причинах появления у нас террористической партии. Затем обращаюсь к подсудимому Кибальчичу.

Я прошу вас прежде всего заметить, что г-н прокурор, выставляя одно общее положение, что у всех обвиняемых одинаковая программа действий, одинаковые задачи, одинаковые мысли, одинаковые эмблемы, которые доказывают принадлежность их к социальнореволюционной партии, ничего не мог сказать в этом смысле по отношению к Кибальчичу. Свои указания на принадлежность к террористической партии г-н прокурор разделил на две части: на революционное прошлое и на те предметы, которые оказались по обыску, как им принадлежащие. Относительно революционного прошлого я уже сказал. Что могу я сказать относительно того, что у Кибальчича было найдено? Печатные и рукописные издания и заметки. Я считаю своей обязанностью обратить внимание Особого присутствия на книги и рукописи, найденные у подсудимого. У него не было найдено ничего такого, на что указывал г-н прокурор как на признак действительной принадлежности к террористической партии. Напротив того, я прошу обратить внимание на рукопись, озаглавленную «Переходное положение для земства». Кибальчич писал эту рукопись, очевидно, в самое последнее время, даже, как видно, он перебелял ее уже после 1 марта. Само собой разумеется, что если вам говорят, что террорист занимался вопросом о положении земства, то вам прежде всего представляется следующая картина: что должен был писать этот террорист? Он должен был писать уже никак не об отношениях земства и администрации, потому что для террориста никакой администрации не нужно; для него нужна полная нивелировка всего. Так, действительно, и проповедуется в программе террористической партии. Я прошу вас прочесть хотя три-четыре страницы этой рукописи Кибальчича, и вы увидите, что он задается самыми скромными идеалами о большей самостоятельности земства по отношению к администрации. Например, он находит, что земство не имеет достаточно самостоятельности, и он желает, чтобы оно имело ее более. Таким образом, я думаю, что в самом участии Кибальчича в этом деле есть громадное недоразумение. Когда я явился к Кибальчичу как назначенный ему защитник, меня прежде всего поразило, что он был занят совершенно иным делом, ничуть не касающимся настоящего процесса. Он был погружен в изыскание, которое он делал о каком-то воздухоплавательном снаряде; он жаждал, чтобы ему дали возможность написать свои математические изыскания об этом изобретении. Он их написал и представил по начальству. Вот с каким человеком вы имеете дело. Я далек от мысли сказать какое-нибудь слово в оправдание цареубийства, сказать слово в оправдание террора – нет, как то, так и другое вполне отвратительно, но я должен вам сказать, господа, что то наказание, назначить которое вам предлагает г-н прокурор…

Первоприсутствующий: О наказании вы будете говорить в свое время.

Герард: Но за обвинением следует наказание, а я говорю об обвинении. Г-н прокурор, требуя наказания, видит в нем лечение от того зла, с которым нам всем нужно бороться, а я говорю, что это наказание только и будет наказанием, а не лечением.

Присяжн[ый] поверен[ный] Кедрин (защитник подсудимой Перовской): Г-да сенаторы и г-да сословные представители! Не без волнения приступаю я к исполнению своей тяжелой обязанности. Я должен сознаться, что нахожусь под впечатлением речи прокурора и передо мной рисуется та картина, которую он с таким талантом нарисовал; эта тяжелая картина мешает, по моему мнению, спокойному, беспристрастному отношению к делу; сам прокурор, который обещал в начале своей речи хладнокровно обсудить все обстоятельства дела, перешел к несколько страстной форме. Я постараюсь отвлечь ваше внимание от этой тяжелой картины к другой картине: обратить ваши мысли к личности подсудимой. Я просил бы вас забыть об этом преступлении, насколько это окажется мыслимо, и проследить за мной жизнь подсудимой. Когда вы услышали в первый раз, что в этом преступлении участвует женщина, то у вас, вероятно, родилась мысль, что эта женщина является каким-то извергом, неслыханной злодейкой. Когда же вы встретились с ней на суде, то это впечатление, я думаю, оказалось диаметрально противоположным! По крайней мере, подсудимая на меня произвела совершенно другое впечатление, чем то, которое у меня до встречи с ней составилось. Я увидел скромную девушку с такими манерами, которые не напоминали ничего зверского, ничего ужасного. Где же причина этому явлению? Может быть, она желает порисоваться, представить себя в лучшем свете, чем она есть на самом деле? Я этого не думаю. Я полагаю, что то признание, которое она перед вами сделала, не выгораживая себя нисколько, идя вперед навстречу обвинению, которое над ней тяготеет, прямо говорит, за то, что в ней нет и тени лицемерия. Какая же причина, где корень того, что в этом деле являются Перовская и Рысаков – лица ранее безукоризненного поведения? Чтобы обсудить этот вопрос, нам необходимо познакомиться с жизнью подсудимой, и эту задачу я считаю для себя обязанным выполнить перед вами. Из речи г-на прокурора известно, что Перовская привлекалась к делу в 1871 году; революционное ее прошлое, помимо обвинения, велико; но я не разделяю этого убеждения, думаю, что ее революционное прошлое начинается очень недавно. Правда, в 1871 году она привлекалась к дознанию о каком-то тайном сообществе, имевшем связь с революционной деятельностью, но впоследствии оказалось, что это сообщество преследовало благотворительные цели, почему и следствие над Перовской было по высочайшей воле прекращено. В 1872 году Перовская привлекалась по «делу о 193-х лицах». Следствие тянулось пять лет, но улик собрано против нее не было; Правительствующий сенат оправдал ее; это дает полное основание утверждать, что подсудимая была невиновна.

Если состоялось судебное решение, оправдывающее подсудимую, то прежде всего следует остановиться на предположении о невинности и на обязанности прокурора лежит доказать противное. Таким образом, я полагаю, что Перовская действительно была невиновна в том преступлении, которое ей приписывалось, и совершенно правильно была оправдана Правительствующим сенатом.