Ольга Кучкина - Мальчики + девочки = Страница 63

На последнем уроке я сказала, что русские привыкли к трудной своей судьбе, да, в принципе, и не хотят другой, это у нас такая христианская цивилизация, с проблемами на земле и устремлением к небу, такая русская душа. Итальянка Мария подняла руку и задала вопрос: а что такое русская душа? Я сказала, что ответ на него займет всю жизнь, а не урок, и уж во всяком случае надо написать книгу, а в двух словах не сказать. Но все же эти два слова я нашла. Я сказала: русская литература – это и есть русская душа. Она спросила: а есть душа американская или южноамериканская? Я сказала: конечно, она в американской или южно-американской литературе. Не Бог весть, какое умозаключение, и не знаю, само родилось или вспомнилось читанное, но не это важно, а важно, что нашлось.

Вчера зашла в Славянскую библиотеку (часть общеуниверситетской), мальчик Володя отыскал в интернете мою публикацию за 14 января и вывел на принтер. Две фотографии с разницей в тридцать лет (кажется). Дома прочла. Они сделали так: разбили записи на 60-е, 70-е, 80-е и 90-е годы. Естественно, сильно сократив то, что я сама стократ сократила. И, конечно, из чего я выстроила сюжет, во многом пропало. Вышло по нескольку строк в каждом десятилетии. Называется «Любовь, любить велящая любимым» (из Данте). Получилось, что вся жизнь уложилась в эти несколько строк. От этого печаль. Как будто тобой выстрелили в белый свет, как в копеечку, и траектория пули уже снижается и полет вот-вот закончится. Чем, в сущности, отличается срок жизни бабочки-однодневки от человеческого, кажется, такого многодневного, – да ничем. Еще одна мелкая философия на глубоком месте.

Я пишу, а в окне за моей спиной сверкает солнце. Жаль упустить. Пойду погуляю, пока день еще стоит.

А улицы в Урбане распланированы так же, как в СПб: прямые и пересекаются с другими столь же прямыми под прямым углом.

Целую.

22 февраля

Ну как тебе нравится язык, в котором простое русское слово архивы , хотя и пишется так же просто: archives , – произносится как аркайвз? А простое русское слово ультиматум (ultimatums) надо произнести как алтимейтмз? Кошмар.

А настроение, между тем, целый день приподнятое. Отвыклое такое настроение. Смешно сказать, отчего. Пригласили на заседание дирекции по международным программам – прийти рассказать, как идут занятия и вообще. Типа контроля за тем, как осуществляется программа приглашения иностранных профессоров. Рона пригласили тоже, но когда мы пришли, его еще не было, а за длинным овальным столом сидело человек восемь бородатых, лысоватых, очкатых, включая двух дам. Они по очереди пожали нам с Дашей руки, после чего мы тоже уселись за стол, и они по кругу начали себя называть. Один – профессор математики, другой – чего-то там по армии и вооружению, третья – с испанским языком и так далее. Я назвала себя, а Даша себя. Тут пришел Рон, сел рядом с нами, похлопал дружески меня по плечу, и ведущий седовласый человек произнес маленькую речь. Я заранее попросила Дашу ущипнуть меня, как только обратятся лично ко мне. Щипать, к счастью, не пришлось, я поняла, что нам с Роном предоставляют слово, мы немного попредлагали друг другу начать первым, и он начал. Поговорил несколько минут, а дальше предстояло говорить мне. Я вытащила бумажку, объявив, что это моя нобелевская лекция. Они оценили юмор и посмеялись вежливо. Я начала с благодарности за честь быть приглашенной в Иллинойский университет, рассказала, как Рон сделал мне предложение, от которого нельзя было отказаться, поскольку появилась прекрасная возможность остановиться, оглянуться. Еще сказала, какие драматические дни переживает моя страна и мой народ и какое это интересное время для журналиста и т. д. и т. п. Ежесекундно отрывалась от бумажки и выразительно глядела на них, а они слушали – куда ж деваться. В конце был сюрприз для Даши, потому что я отдельно поблагодарила ее за бесценную помощь. Я написала текст по-английски минут на десять сама, а Даша только поправила времена. Когда я закончила, они стали аплодировать. Это меня сразило. Потом задавали вопросы, я на все отвечала. Один мужик спросил про цензуру в России, другой – про Путина. Я сказала: я приглашаю вас на мои лекции, приходите, все узнаете. Показала им фото, где я с Путиным. Они оживленно обсуждали его странный взгляд в мою сторону. Я сказала: он ведь из КГБ. Они опять посмеялись. В общем, минут через сорок я покинула высокочтимое собрание с победительным видом, и Даша подтвердила, что все вышло хорошо. Как это образовалось – понятия не имею. Не иначе, ангел за спиною. Одно поняла: можно не суетиться, выясняя, чего от тебя хотят, а предложить свое, может, даже навязать свое, и другие примут это как должное. Я совсем не уверена, что они ожидали от меня именно такого слова. Но я его произнесла, и они поняли, что так надо. Между прочим, я сказала, что написала больше ста пятидесяти страниц лекций и что институт, в котором я преподаю в Москве, тут же предложил издать их, а я ответила: после США. Таким образом я дала им возможность предложить мне опубликовать лекции в США. Они сделали вид, что не поняли, и сказали, как будет замечательно, если мою работу опубликуют в России. Тогда я прямо спросила: а здесь? Они заголосили, что надо подумать, как это сделать, вот пусть Рон непременно подумает.

Юля пригласила в кино. Смотрели «Город Бога», выдвинутый на восемь «Оскаров». Бразильский, почти документальный фильм о бандах малолетних убийц. Страшный по сути, снят потрясающе. Я вышла в болезненном состоянии. Человечество – неудачное изобретение Бога.

Целую.

24 февраля

Получила письмо от Юнны. Обрадовалась. Ее философия – знать себе цену. Моя – наоборот. Думаю, что мы обе правы. Я написала еще один стишок, хочу ей послать. А пока прочти ты.

Как яростны и глухи,

под треск сухой пощечин,

сходились в круг старухи,

и не старухи впрочем.

Кто жив, а кто-то помер,

а пол мужской и женский,

у каждого свой номер,

свой счет-расчет вселенский,

на рубль и на копейку,

а бабий гвалт сорочий —

занять собой скамейку,

согнав оттуда прочих.

Лихой разбойный посвист,

то ль поздний, то ли ранний,

строчит больная совесть —

а жанр воспоминаний.

Опять ходила гулять и глазеть на домишки. Было яркое солнце и ветер, и многие из них тихо перезванивались друг с другом: тут принято вешать на верандах, знаешь, эти металлические конструкции, которые звенят от ветра (мы видели их, кажется, в Таиланде). А в окнах (изнутри) любят вывешивать какие-нибудь цветные полотнища с изображением цветов либо зверушек. В одном – висел плакатик No Iraq war . Попался домишко, трогательно украшенный искусственными (поблекшими) цветами, якобы высаженными в длинных ящиках перед окнами, – видимо, хозяева небогаты, а тоже как у людей. Перед другим домом разбит крохотный садик, где каждый сантиметр занят какими-то игрушками, камнями с надписями, а сантиметров двести закрыты тонкой сферической решеткой, под которой целый мир: грибы, кусты, рыбы, люди, все мини-минималистское. Хозяин пишет: заходите в мой сад, наша душа в том, что нас окружает, и т. д. Такая самореализация.

Пришла в голову дикая мысль (чувство): а ведь я еще буду скучать по всему этому.

Но до той поры далеко. Пока считаю недели.

Не замучивайся, пожалуйста. Мне понравилось твое меню, слюнка потекла. Мой вечный суп из водорослей и сои (видимо, эти два пакета никогда не кончатся) ни в какое сравнение не идет с софринскими сосисками.

Целую.

25 февраля

Милый, я писала тебе предыдущее письмо с утра, а вечером был урок. Почему-то он проходил так тяжело, как никогда прежде. Какой-то разлад с языком. Надо признаться, что и лекция – самая скучная из всего цикла: законы о печати в новой России. Периодизация, названия законов и прочая муть, для изложения которой я воспользовалась исследованием Андрея Рихтера, специалиста по этой теме (о чем честно сказала). Некоторые оживляющие кусочки, конечно, вставила, но их давила масса малоинтересного для меня материала. В то же время я понимала, что без такой обобщающей лекции не обойтись. Больше того, не исключено, что академический, так сказать, курс по новой печати России как раз и должен состоять из подобных лекций. Но я бы такой курс читать не стала. Я все-таки более живой и живущий живой жизнью человек, а не ученый педант. Короче, я быстро устала от самой себя, перестала получать удовольствие от того, что им рассказываю, и как-то отторглась от английского языка, жуя нечто неудобопроизносимое и неудобопереваримое (вот месть за то, что я над ним смеялась!). А минут за пять до конца почувствовала, что теряю сознание: энергия зашла за нуль. Каким образом я преодолела этот нуль и нашла силы закончить лекцию – не знаю. Знаю только, что после перерыва, когда студенты начали задавать вопросы, я слушала их и, понимая, что говорят, не могла сосредоточиться, просто чисто физически, и попросила Дашу переводить. Поскольку весь пар вышел, ответы были скупыми и плоскими. После этого начались запланированные дебаты о роли Ельцина в постсоветской истории. Класс сам собой разделился ровно напополам: восемь человек за, восемь – против. Два модератора вели дебаты (навсегда утек ряд кадров или на время – пока неизвестно). Те, кто против, были воодушевлены гораздо больше тех, кто за. И хотя аргументы у обеих команд были примерно равной силы, по темпераменту те, кто против, опережали соперников. Модераторы были ими недовольны. И после окончания игры (было почти 9, и я, поблагодарив всех, сказала, что результаты соревнования будут объявлены в следующий раз) обосновали свое недовольство: плохо подготовились, не владели материалом, преобладали общие слова, а не доказательства, победителя назвать невозможно. В принципе мои умные барышни (обе в положении) были правы. Но, уже сидя без сил в Кикиморе (лень смотреть, как пишется), я обратила упреки модераторов не к студентам, а к себе. Видимо, это я не потребовала от них серьезной подготовки и, возможно, я же, своим стилем лекций, настроила их на такой, а не иной лад. Беда, что не живу в английском, как в русском, и, конечно, упускаю детали.