Иосиф Линдер - Диверсанты. Легенда Лубянки – Павел Судоплатов Страница 67

«В моем личном деле, – докладывал Н. К. Патрахальцев по команде, – указано, что в 1935 и 1936 гг. я был по приказу НКО командиром взвода и командиром роты отдельного саперного батальона 51-й стрелковой дивизии.

В действительности я не был на этих должностях, а командовал так называемым саперно-маскировочным взводом, созданным IV управлением РКК (Разведуправление). Мое назначение командиром взвода, роты и само название „сапмасквзвод“ являлось прикрытием для выполнения спецзадач IV управления РКК и 4-го отдела штаба Киевского особого военного округа.

В 1937 г., в мае месяце, я был вызван в ГРУ и направлен в командировку в Испанию. Таким образом, получилось, что мою службу в системе разведуправления засчитали не с 1935 г., а с мая 1937 г.

Подтверждение изложенного можно проверить в архиве II Главного управления.

Так, в архивном деле № 2648 „Общие директивы и переписка с Генштабом“, листы 38–48, 73 и 81, подробно говорится о создании в IV управлении РККА разведподразделений с целью прикрытия названных „сапмасквзводов“, в которых готовились люди для выполнения особых диверсионных задач.

В архивном деле № 5956 дело № 2 Киевского особого военного округа, стр. 105 и 109, имеется приказ о моей работе в „сапмасквзводе“».

Личный состав армейского спецназа отбирался из бойцов, прослуживших не менее двух лет и имевших соответствующие данные, после тщательного «просвечивания» органами госбезопасности. Обучение диверсантов велось по самым высоким стандартам физической и специальной подготовки того времени. После прохождения службы в составе взвода диверсанты увольнялись и компактно расселялись вдоль границы.

Эти подразделения имели двойное назначение: могли действовать в наступлении и в обороне, в составе взвода и малыми группами. В 1935 г. такие взводы были созданы практически во всех дивизиях на границе с Прибалтикой, Польшей и Румынией, а также на Дальнем Востоке. Оружие и снаряжение для них хранились в ближайших воинских частях; на территории сопредельных государств агенты РУ РККА (коминтерновцы) создавали опорные базы для диверсантов.

«В 1935 г., – вспоминал Н. К. Патрахальцев, – меня пригласил к себе начальник штаба дивизии и приказал срочно передать взвод другому командиру. Мне была поставлена задача из лучших старослужащих солдат дивизии сформировать команду в составе 44 человек.

Начштаб объяснил, что я выхожу из подчинения не только полкового, но и дивизионного командования и буду действовать по распоряжениям из Москвы. Мне предстоит готовить свою команду самостоятельно, по специальной программе, присланной из ГРУ.

Через несколько дней в Одессу, в наш полк приехал офицер по фамилии Досик и объявил мне, что моя команда будет легендироваться под названием саперно-маскировочного взвода. На самом же деле я обязан готовить разведывательно-диверсионное подразделение для действий в тылу противника.

Вскоре из Москвы на мое имя пришла программа подготовки подразделения. На ней стоял гриф „секретно“».

Саперно-маскировочные (диверсионные) взводы готовились в нашей стране в период с 1934 по 1936 г. и по времени создания опережали аналогичные подразделения в вооруженных силах наиболее вероятных противников Красной армии. Теоретическая и практическая подготовка диверсантов РККА вполне соответствовала насущным требованиям времени.

Однако в целом в 1934–1936 гг. работа по подготовке спецкадров начала постепенно консервироваться, сворачиваться, реорганизовываться. С позиций начала XXI в. совершенно очевидно, что это было связано с очередным этапом «партийно-фракционных войн» в борьбе за абсолютную власть. Убийство С. М. Кирова 1 декабря 1934 г. группировка И. В. Сталина использовала как повод для расправы со своими политическими противниками. Предоставим слово очевидцам, которые в тот период даже не догадывались, какие нравственные испытания ждут их впереди.

«Именно в столице, – вспоминал И. Г. Старинов, – я вдруг обнаружил, что подготовка к будущей партизанской борьбе не расширяется, а постепенно консервируется.

Попытки говорить на эту тему с Сахновской ни к чему не приводили. Она осаживала меня, заявляя, что суть дела теперь не в подготовке партизанских кадров, что их уже достаточно, а в организационном закреплении проделанной работы (позже я узнал, что она острее меня переживала недостатки в нашей работе. Все ее предложения отвергались где-то наверху).

Нерешенных организационных вопросов действительно накопилось множество. Но решали их не в нашем управлении.

Будущий легендарный герой республиканской Испании Кароль Сверчевский успокаивал: сверху, мол, виднее.

Я тоже верил в это. Но все труднее становилось примирять с этой верой растущий внутренний протест. Состояние было подавленное».[116]

Коллега Старинова, А. К. Спрогис, так писал об этом периоде:

«В БССР всякими правдами и неправдами (в 1934–1935 гг. – Примеч. авт.) ушли такие работники, как Гринвальд (Муха), Орлов (Аршинов), Ваупшасов (Смольский), люди, которые имели богатый партизанский опыт в прошлом. Именно они руководили такой идеально проведенной операцией, как налет на город и станцию Столбцы (Западная Белоруссия). Тогда 60 человек за ночь разгромили полицию, жандармерию, казармы пехотного полка, тюрьму, освободили арестованных, на рассвете за городом приняли бой с кавалерийским полком и прорвались через границу к своим.

Эти люди ушли не потому, что они выдохлись или переродились. О противном говорит тот факт, что, как только в 1936 г. стало известно, что для работы „Д“ есть возможность уехать в страну „X“, они стали рваться туда добровольцами. О том, как они себя там проявили, можно судить по тем наградам, которыми их награждали партия и правительство.

Я на этой работе остался до последнего момента, ибо верил в ее целесообразность, но в конце концов ушел, обещая себе вернуться к ней тогда, когда начнутся активные действия. Так и получилось. Через три месяца я опять вернулся на эту работу и уехал в страну „X“, а по возвращении пишу эту докладную записку. Ответить на вопрос, почему так происходит, в высшей степени трудно. Причина кроется в существующей обстановке, а также в отношении высшего руководящего состава к работникам этой отрасли. Отношение, которое трудно поддается критике, но в то же время имеет огромное значение. Пояснить свою мысль я постараюсь на личном примере.

Мы привыкли, что наш труд ценим. Я не ошибусь, если скажу, что этого не было не только в БССР, но и на Украине и в Ленинграде. Наша работа стала считаться второстепенной. Наши работники использовались не по прямому назначению: производство обысков, арест, конвоирование арестованных, нагрузка дежурствами и т. д. и т. п. Это была система, продолжавшаяся из года в год. Нетрудно понять, что это отражалось в аттестации по присвоению званий.

В 1936 г. во время моего разговора с бывшим начальником особого отдела Карелиным последний заявил, что моя работа с 1930 по 1936 г. в качестве помощника, а потом уполномоченного особого отдела по работе „Д“ – это не оперативная работа. И вот результат. Хотя я в рядах РККА и ВЧК – ОГПУ – НКВД беспрерывно с начала 1919 г. и имею соответствующую подготовку: военную школу ВЦИК и ВПШ ОГПУ, я был аттестован с присвоением звания младший лейтенант госбезопасности.

Мои рапорты о пересмотре остались без каких-либо последствий. Кроме того, имелся и другой момент, который отразился на нашей работе. До 1937 г. систематически, из года в год, уменьшались средства, отпускаемые на работу „Д“. Она свертывалась…»[117]

А тем временем летом 1936 г. П. А. Судоплатов встретился наконец с лидером украинских националистов Е. Коновальцем, который расспрашивал его о ситуации на Украине с большим пристрастием. Их первая встреча проходила на конспиративной квартире, находившейся в здании музея этнографии и принадлежавшей немецкой разведке. Павел сумел произвести благоприятное впечатление на Коновальца, и в сентябре его направили на три месяца в нацистскую школу в Лейпциге.

«Во время учебы, – вспоминал наш герой, – я имел возможность познакомиться с оуновским руководством. Слушателей школы, естественно, интересовала моя личность. Однако никаких проблем с моей „легендой“ не возникало.

Мои беседы с Коновальцем становились между тем все серьезнее. В его планы входила подготовка административных органов для ряда областей Украины, которые предполагалось освободить в ближайшем будущем, причем украинские националисты должны были выступать в союзе с немцами. Я узнал, что в их распоряжении уже имеются две бригады, в общей сложности около двух тысяч человек, которые предполагалось использовать в качестве полицейских сил в Галиции (части Западной Украины, входившей тогда в Польшу) и в Германии.

Оуновцы всячески пытались вовлечь меня в борьбу за власть, которая шла между двумя их главными группировками: „стариков“ и „молодежи“. Первых представляли Коновалец и его заместитель Мельник, а „молодежь“ возглавляли Бандера и Костарев. Моей главной задачей было убедить их в том, что террористическая деятельность на Украине не имеет никаких шансов на успех, что власти немедленно разгромят небольшие очаги сопротивления. Я настаивал на том, что надо держать наши силы и подпольную сеть в резерве, пока не начнется война между Германией и Советским Союзом, а в этом случае немедленно их использовать.