Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр Страница 68

в качестве приспешников генерального секретаря Ху Цзиньтао, не существует. […] Во-вторых, существовавшие коррумпированные группировки были относительно слабо организованы. […] В-третьих, большая часть раскрытых коррупционных сделок […], похоже, совершалась за пределами какой-либо иерархической организации. Около трети осужденных высокопоставленных чиновников были «вольными тиграми», которые, как оказалось, не были связаны с какими бы то ни было сетями. […] Наконец, не существует убедительных доказательств, подтверждающих наличие прямой связи между крупной коррупцией на самом верху и действиями массы коррумпированных чиновников на низовом уровне. Если крупная коррупция и подталкивала к мелкой, то это происходило потому, что она задавала тон, а не потому, что таков был ее замысел. В целом, свидетельства того, что крупная коррупция в Китае была организованной, существуют, но синдикаты не были монолитной, вертикальной, мафиоподобной структурой[490].

Хотя угроза системоразрушающей коррупции возникает отчасти из-за отсутствия партийной конкуренции, этот же фактор обосновывает и возможность сдерживания этого явления (а также то, почему экономика в целом необязательно превращается в реляционную). В посткоммунистических странах, где были созданы формально демократические институты и многопартийные системы, неформальные патрональные сети могли регистрировать автономные партии патрона и свободно участвовать в партийной конкуренции, используя партии для связи со сферой политического действия. Однако в условиях диктатуры с использованием рынка те, кто формирует патрональные сети, являются членами партии-государства, поэтому государство может подвергать неформальную патрональную сеть наказанию за нарушение партийной дисциплины[491]. Другими словами, конкуренция между партиями патрона свидетельствовала бы о том, что в государстве есть несколько центров власти, каждый из которых заинтересован в поддержании неформальной политики. В такой среде сложилась бы не вполне дееспособная, политически пропорциональная правоохранительная система [♦ 4.3.5.1], а полномасштабная атака на неформальные патрональные сети была бы невозможна до тех пор, пока одна из них не получит монополию на власть [♦ 4.4.2]. Но в условиях диктатуры с использованием рынка номенклатура высшего уровня уже обладает монополией на власть, и поэтому правоохранительные органы на национальном уровне функционируют должным образом[492].

Борьба с реляционными рынками и мафизация государства принимают в Китае форму яростных антикоррупционных кампаний. Такие кампании были частью политической жизни на протяжении десятилетий, и, как и классические коммунистические кампании, были направлены на номенклатуру низкого и среднего уровня и продолжались в течение заранее определенного времени. Количественные, а также качественные изменения в кампании, которую в 2012 году запустил генеральный секретарь партии Си Цзиньпин, действительно знаменуют собой борьбу с мафизацией, хотя многие считают их репрессиями против политических оппонентов (что не лишено оснований)[493]. По мнению Чжу, которое совпадает с позицией других исследователей: «Си пытается бороться с коррупцией внутри партии-государства, используя специфические средства для разрушения объединенных коррумпированных королевств, созданных высокопоставленными чиновниками в масштабах всего государства ‹…›. Следовательно, выраженным признаком этой кампании является жестокая атака на коррупцию на высших уровнях, совершаемую „крупными тиграми“ или высокопоставленными чиновниками на региональном и министерском уровнях или выше, наряду с безжалостным преследованием коррумпированных чиновников низшего уровня, или „мух“»[494]. В комплексе с беспрецедентным количеством арестованных чиновников, кампания пыталась искоренить субсуверенные мафиозные государства, противодействуя их способности отключать механизмы контроля. Как отмечает политологиня Мелани Манион в одной из своих статей, в Китае в рамках кампании Си Цзиньпина «для расследования коррупции больше не требуется получать разрешение от партийного комитета того же уровня. Вместо этого его инициируют сверху, с одобрения непосредственного начальника [комиссии по проверке дисциплины]. Полномочия назначать и проверять (на благонадежность) глав и заместителей руководителей комиссий по проверке дисциплины теперь возложены на непосредственно вышестоящие комиссии и их организационные отделы»[495]. Это означает, что теперь контроль за властями субсуверенного государства осуществляют не они сами, а номенклатура более высокого уровня.

Наконец, следует подчеркнуть, что диктатуры с использованием рынка из посткоммунистического региона обладают некоторыми культурными факторами, которые затрудняют борьбу с неформальными сетями. В Китае этим фактором является такое явление, как гуаньси, которое люди нередко считают более важным, чем письменные контракты или обязательства перед государством[496]. В сочетании с более практичными западными формами коррупции, такими как коррупция на свободном рынке и протекция для корешей, которые тоже возникли с расширением частного сектора, и посткоммунистическими формами коррупции, в частности с описанным выше захватом государства сверху вниз, можно сказать, что правящая политическая элита Китая действительно столкнулась с трехсторонним давлением неформальности[497]. Кроме того, Хайльманн приводит список противоречий между формальными и неформальными правилами политики Китая (Таблица 5.27) и подчеркивает, что коррупция и неформальные практики «оказали разрушительное воздействие на официальные институты партии-государства»[498].

Таблица 5.27: Противоречия между формальными и неформальными правилами в политике Китая. Источник: Heilmann S. 4.8. «Cadre Capitalism» and Corruption. P. 182

5.6.3. Типы политического капитализма: от капитализма для корешей до мафиозного капитализма

Один из выводов, который можно сделать по итогам предыдущей части, заключается в том, что, хотя определение трех типов экономики по критерию доминирования определенных типов рынков и позволяет сформировать четкие категории, их объяснительная ценность ослабевает по мере того, как подчиненный механизм в экономике приобретает большее значение. Если снова использовать нашу аналогию из естественных наук, то можно сказать, что движение небесного тела влияет на движение других тел, даже если оно не связано с ними напрямую. Так и в экономике: хотя подчиненный механизм не является доминирующим, он становится достаточно существенным, чтобы влиять на функционирование доминирующего механизма. В связи с этим следует провести следующее разграничение:

• подчиненный механизм является маловажным, если не влияет на работу доминирующего механизма;

• подчиненный механизм является значительным, если он влияет на работу доминирующего механизма.

Одна из причин, по которой подчиненный механизм может приобрести большое значение, это если он инициируется сверху вниз или, по крайней мере, если большое количество государственных акторов участвует в обменах, регулируемых подчиненным механизмом. Поскольку режим в каждом государстве обладает исключительным статусом, действия правящей политической элиты формируют ожидания и действия частных экономических акторов, даже если механизм, внедряемый правящей политической элитой, не становится доминирующим, а основной характер экономики (то есть доминирующий тип рынка) не меняется.

В соответствии с этими идеями можно вывести ряд понятий, свойственных экономике капиталистического типа, начиная с более коррумпированной рыночной экономики, где государственные акторы участвуют в коррупционной деятельности, но это не становится доминирующим механизмом, и заканчивая полноценной реляционной экономикой, при которой коррупция правящей политической элиты является системообразующей. В качестве общего для этих явлений термина мы используем понятие «политический капитализм»:

♦ Политический капитализм – это капиталистическая экономическая система, в которой