Николай Прокудин - Бой под Талуканом Страница 7

– Серж, вот подумай, неделю бродили вокруг Пагмана – и ни одного «духа». А ведь их тут должно быть много, как китайцев в Шанхае.

– Это точно, в прошлый раз даже по кавалеристам стреляли. В этот раз – тишь и благодать.

– «Зеленые», наверное, информацию «духам» слили, операция ведь совместная.

– Это точно. Как «царандой» на боевых вместе с нами, так либо засады, либо «пустышка».

– Нет, одна организация у афганцев хорошая – полк спецназа госбезопасности. Мы с ними в октябре-ноябре прошлого года три раза работали, помнишь? Особенно комбат у них молодец.

– Отлично помню. Это тот, чья кепка у тебя на тумбочке лежит, да, Ник?

– Ага. Отличный мужик, Абдулла! Иван Кавун ему финку подарил, а он нам – гору консервов и со мной кепкой махнулся на память.

– Что-то ты ее не носишь. Боишься, что опять попутают с «духами»? Не бойся, Грошикова в роте уже нет, нечаянно стрелять по тебе некому теперь. Ты в полной безопасности. Если авиация не засомневается, что ты свой – будешь цел и невредим. В маскхалате, афганской кепке, бородатый, но с русской мордой – вот какой замечательный портрет!

– И так выговор за выговором от Подорожника за внешний вид. А если еще кепку с афганской кокардой нацепить, то он сразу взорвется, и я погибну от его ядовитых осколков.

– Что, опять досталось? – поинтересовался Ветишин. – Кстати, а где мой подарок, где мои ботиночки?

– Сережка! Они скоропостижно скончались, иначе умер бы я вместо них. Ноги почти отвалились под тяжестью прикрученных железяк, тогда я их снял и заминировал.

– Больше я тебе ничего не подарю.

– Да ладно, тебе, Сережа, вредничать. Я так измучился, ты просто представить себе не можешь как. Одел с горя кроссовки. Затем меня догнал комбат и опять издевался.

– Каков итог? Взыскание? – поинтересовался Острогин.

– Увы. Опять! – вздохнул я.

Откуда-то снизу раздалось негромкое:

– А я бы три наряда вкатал».

– Эй, там, на «шхуне», кто вякнул про наряды? – прикрикнул я на солдат.

– Это я, рядовой Сомов, Олег Викторович.

– А-а, москвич. Ты, как и все жители нашей столицы, очень умный и разговорчивый, даже несмотря на свой юный возраст. Слушай, клоун, сиди и помалкивай.

– А откуда вы узнали, товарищ замполит? – осторожно поинтересовался солдатик.

– Обращаться надо «товарищ лейтенант». Сомов, это тебе понятно? Лей-те-нант!

– Понятно.

– А что «откуда я узнал»?

– Что я клоун.

– На роже у тебя написано. Большими буквами: «Я КЛОУН».

– А-а, – разочарованно протянул солдат. – Я думал, вы личное дело читали. Между прочим, меня в армию призвали из училища циркового искусства. Одного-единственного с курса. Жонглеры «закосили», дрессировщики заболели, а я как ни чудил – не прошло. Мне сразу сказали на призывной комиссии: работать под дурака можешь даже не пытаться, не поверим, ты же клоун. Пострадал я из-за искусства, из-за профессии.

– Сомов, хочешь тут выжить – шути через раз. Не каждый врубится в твои шутки, не все поймут юмора. Можно еще сильнее, чем от военкомата, пострадать.

– Усек. Но куда же более жестоко?

– Для знакомства получи наряд на службу.

– За что?

– За юмор. Выбирай: дневальным по роте или выпуск четырех образцовых боевых листков.

– У-ф-ф! Ручка легче, чем швабра! Боевые листки.

– И сатирическая газета.

– Не было такого уговора!

– Уже был! Оле-ег! Выбирай: замполит и фломастеры или старшина и швабра!

– Чувствую: попал я, бедолага, на крючок.

– Ты прав – попал! На огромную блесну или даже в сеть! «Москва», ты теперь наш человек!

– Никогда в жизни еще писарчуком не работал, не доводилось…

– Будем считать, что твоя биография пишется с чистого листа…

Развлечения

На следующее утро после возвращения из Пагмана я зашел в казарму и остолбенел. Дневальный Сомов стоял у тумбочки с внушительным сизым фингалом под глазом.

– Олежек, зайди в канцелярию, – строго сказал я. – Что случилось вчера?

– Выпускал боевые листки, – ответил вызывающе весело солдат.

– Ты еще скажи, что на тебя упал стенд с наглядной агитацией.

– Что-то вроде того.

– Садись, пиши объяснительную. С Хафизовым подрался или с Керимовым?

– Да ни с кем я не дрался.

– Так кто тебя ударил? Работать за себя пытались заставить, да? Колись, колись.

– Я не стукач, сам разберусь, это мое личное дело.

– Ты мне тут «вендетту» не вздумай организовать.

– Товарищ лейтенант! Я себя в обиду не дам, в Москве хулиганом был, а из-за вас у меня будет плохая репутация.

– Прекрати рожи свои клоунские строить. Пиши и иди работать. Боевые листки-то сделал?

– Мучился всю ночь, щурился заплывшим глазом, но сделал.

– Молодец! Сержант Юревич, теперь ты рассказывай, в чем дело, что за драка была ночью в наряде?

– Я не знаю, товарищ лейтенант. Вчора усе было нормально, а утром смотру, а у них фингалы под глазами, холера их побери!

– У кого у них? Кто пострадал кроме Сомова?

– Ешо Хафизов. Ентот папуас зуб выплюнул, и юшка из носа текла.

– Значит, счет боя один-один.

– Вроде того.

– Подвожу итоги. Боевая ничья не в вашу пользу. Сдавай наряд, сейчас я Грымову доложу, думаю, он возражать не будет. Не хватало нам в роте неприятностей и нареканий от комбата.

– А хто меня сменять будэ?

– Разберемся.

Эдуард появился через пять минут и одобрил мое решение:

– Не будем «дергать тигра за усы», хватит раздражать Подорожника. Всех в парк – работать на технике, а вечером в том же составе вновь дежурить. Хафизов, я тебя на плацу размажу, если еще подобное повторится.

– А что сразу Хафизов, вы разберитесь сначала. Я никого не трогал.

– Уговорил. Но смотри, солдат, как бы после моего разбирательства ребра и почки не заболели, как у Исакова, когда его телом полы в бытовке натирали, – пообещал строго лейтенант.

Солдатик побледнел и боком-боком ушел в сторону.

– Ник, сегодня в клубе – концерт Леонтьева в восемнадцать часов, слышал об этом? – спросил Грымов.

– Нет, а кто сказал?

– Только что командир полка на постановке задач объявил.

– Наконец-то хоть кто-то нас посетил. За восемь месяцев в полку ни разу не попал ни на один концерт. Когда Кобзон и «Крымские девчата» гастролировали, мы в рейдах были, а когда «Каскад» выступал, я Острогина на горе инспектировал. Главное сегодня – в наряд не попасть.

– Разрешите, товарищ лейтенант? – В канцелярию вошел Юревич. – Я наряд Лебедкову уже сдал.

– Ну и что дальше?

– Там якой-то прапорщик или не прапорщик, чисто як генерал, не пойму хто, ходит и боевые листки читает. А до этого он в ленинской комнате плакаты разглядывал. Я его видел раньше где-то, а кто он, не ведаю. В общем, який-то товарищ!

– Сейчас мы посмотрим, какой это «товарищ Сухов».

– Хто, хто? Сухов?

– Тундра! Классика кино – «Белое солнце пустыни».

– Якая пустыня, якое солнце, я в колгоспе на Гомелыцине с утра до ночи пахал. Нас у сямье дятей восемь душ, а я – старшой.

– Все, Юрик, иди, отдыхай, готовься к наряду, обслуживай любимую бронетехнику.

Я вышел из канцелярии, огляделся: в коридоре никого не было.

– Дневальный, где гуляет проверяющий? – спросил я у Свекольникова.

– В курилке сидит. Он совсем ведь не проверяющий, я его знаю, это наш новый «комсомолец батальона».

– А-а-а. Вот кого боятся наши сержанты.

Я вышел из казармы познакомиться с «товарищем инспектирующим». В просторной беседке сидели дружной компанией заменщики Чулин и Колобков, а рядом с ними курил и травил анекдоты сменщик Колобка – молодой прапорщик.

– О, приветствуем героическую личность батальона, непобедимого замполита первой роты, истребителя «духовского» спецназа «черные призраки»! – заорал Колобок. – Это лейтенант Ник Ростовцев. Собственной персоной!

– Вольно, вольно, – снисходительно и смущенно ответил я.

– Нет, честно, я хоть и награжден двумя орденами, но они заработаны моей бестолковой контуженой головой. Один раз осколок ухо перерубил, во втором случае орден за шандарахнутую камнем макушку получил. Но чтоб вот так, в психическую атаку ходить – нет уж, извините. Да еще два раза… Может, ты псих? – поинтересовался Колобок.

– Отставить разговорчики!

– Понял. А вот это, сынок, мой сменщик, – представил мне Колобков нового прапорщика (Ему исполнилось тридцать пять лет, но выглядел он на все сорок пять, поэтому Колобок разговаривал с нами как папаша.)

– Прапорщик Виктор Бугрим, – усмехнулся в ответ красавчик. – Приятно познакомиться, товарищ лейтенант.

У прапорщика была кудрявая шевелюра, «фраерские» усики, хитрая улыбка и наглые голубые глаза. Ловелас-сердцеед, гроза женщин.

– Почти что Баграм! Ты попал в «одноименную» дивизию, – заулыбался я. – Будем знакомы, перейдем лучше на «ты», мы ведь коллеги.

– Хорошо, будем на ты. Меня Артюхин отправил наглядную агитацию проверять. У тебя и во второй роте все в плюсах, а в третьей и у минометчиков – одни нули.