Борис Тененбаум - Тюдоры. «Золотой век» Страница 70

То есть сумел подняться на самый верх – он стал пэром Англии. Но не удержался на вершине из-за чрезмерного корыстолюбия:

«…В 1621 году привлечен к суду по обвинению во взяточничестве, осужден и отстранен от всех должностей. В дальнейшем был помилован королем, но не вернулся на государственную службу и последние годы жизни посвятил научной и литературной работе…»

Прибавим, что в молодые годы он оставил и, можно сказать, предал своего друга и покровителя, графа Эссекса, участвовал в суде над ним – и суд отправил графа на плаху.

Такой человек не стал бы, наверное, цепляться к несчастному соседу, выжимая из него ничтожную сумму за чужой долг, так мелок Фрэнсис Бэкон, конечно же, не был – но он не стал бы озорства ради дразнить своего могущественного дядю, лорда Берли, обзывая его рыбником-толкачом…

В окружении лорда Берли нам надо поискать кого-то другого – и такой человек, представьте себе, находится.

Это Эдвард де Вер, 17-й граф Оксфорд, кутила, мот и щеголь – а еще отчаянная голова, один из любимцев королевы Елизаветы, прозвавшей его своим «турком». Граф Оксфорд был зятем лорда Берли, с которым очень не ладил. Граф к тому же отвечал за развлечения королевы, и в этом смысле его соперником был Кристофер Хаттон. А Хаттон бешено ревновал – и жаловался ей в письмах (доказано, есть документы), что его преследуют насмешками два шута: сэр Уолтер Рэли, прозванный ею «водой», «water», «Уотер», и вепрь-Оксфорд – по гербу Оксфорда, голубому вепрю.

Тогда Мальволио – нелепый мажордом, вообразивший, что его прелестная госпожа в него влюблена и готова выйти за него замуж, – начинает действительно сильно походить на злой шарж на Хаттона, который как раз такие идеи и лелеял. И тогда становится понятно, почему королева Елизавета находила «Двенадцатую ночь» такой забавной…

Множество проблем, связанных с несоответствием жизни «…Шекспира, пайщика актерской труппы…», и «…Шекспира, автора произведений Шекспира…», немедленно отпадают.

Эдвард де Вер, 17-й граф Оксфорд, тратил деньги не считая, разорился на путешествиях и всякого рода экстравагантных выходках, при возвращении в Англию с континента был ограблен пиратами и высажен на берег только что не нагим – в точности, как это случилось с Гамлетом. Более того – в «Гамлете» есть известнейшая сцена, в которой принц наносит удар сквозь занавес по некой крысе и убивает Полония, шпионящего за ним.

Так вот – в жизни графа Оксфорда произошел очень похожий случай. Он в возрасте 12 лет, после смерти своего отца был отдан под опеку лорда Берли, который, надо сказать, любил все знать. Эдвард де Вер подрос, стал уже юношей, был готов покинуть дом опекуна – и лорд Берли приставил одного из своих слуг следить за юным графом. Оксфорд обнаружил движение за занавеской – и пустил в ход оружие. Дело «…спустили на тормозах…» – было объявлено, что граф всего лишь защищался, так что все обошлось. Но любви между опекуном и его воспитанником это не прибавило…

В общем, по сумме косвенных доказательств, казалось бы, дело решено – настоящим Шекспиром был граф Оксфорд? В надежде найти не косвенные, а прямые доказательства возьмем довольно известную книгу, специально посвященную этому вопросу, – это «Шекспир под другим именем» некоего американца, Марка Андерсона[64]. Автор считает, что Шекспиром был Эдвард де Вер.

А сам он представляется нам как «…астрофизик, заинтересовавшийся вопросом авторства произведений Шекспира…».

VIII

Вообще говоря, когда начинаешь углубляться в такого рода литературу, иной раз натыкаешься на совершенно удивительные открытия, причем как раз у авторов почтенных и консервативных. Скажем, считается общепризнанным, что словарь Шекспира несравненно богат, превышает 20 тысяч слов[65] и что великий Милтон – наверное, следующий сразу за Шекспиром в иерархии английской поэзии – имел словарь примерно вдвое меньший, чем тот, что был у Великого Барда.

После этого вы открываете книгу М. М. Морозова «Шекспир» и читаете следующее:

«…Хотя словарь Шекспира значительно богаче словаря его предшественников и достигает внушительной цифры более двадцати тысяч слов, он, несомненно, намного уступает словарю некоторых реалистов нашего времени.

Даже незначительный по дарованию писатель, щедро детализирующий факты окружающей действительности, в особенности писатель, склонный к натурализму, легко может в этом отношении обогнать Шекспира…»

Безмятежный идиотизм этой фразы, право же, поражает.

Начать с того, что английский отличается от русского именно обилием синонимов. Русский, как и славянские языки вообще, очень богат и ловок всякого рода приставками и суффиксами. Попробуйте сказать на английском что-нибудь вроде «…финтифлюшка ты моя распрекрасная…» – у вас будут большие затруднения. Но в английском, лишенном всяких там хитрозаверченных частиц и приставок, чуть ли не на каждое слово имеется с дюжину синонимов, тонко отличающихся друг от друга в зависимости от контекста. И выходит, что грамматически простой и вроде бы немногословный английский гораздо разнообразнее или, если так можно выразиться, «многословнее», чем русский. То есть даже вне всякой связи с размерами таланта автора английский текст будет содержать больше разных слов, чем русский, – это системное условие.

Каким же образом «…незначительный по дарованию писатель, щедро детализирующий факты…» и так далее, может «…легко обогнать Шекспира…»? А никаким. Здесь следует принимать в расчет время, когда книга М. М. Морозова писалась и готовилась к печати, – 1951 год. B те времена за «…низкопоклонство перед Западом…» можно было схлопотать очень и очень, а что считать низкопоклонством, было вопросом, открытым для интерпретаций…Так что в удивительной формуле подсчета богатства словаря М. М. Морозова следует видеть все-таки не глупость, а спасительную осторожность, и винить автора книги за такой абзац мы не будем.

Но вот Марк Андерсон такого оправдания не имеет.

Ему бояться было нечего, кроме разве что собственной лихости, – и он соорудил огромный том, размером в 597 страниц весьма убористого шрифта, добрую треть которого составляют детальные примечания очень научного вида, с указанием источников и страниц в этих источниках, и весь этот том заполнен полной и абсолютно бездоказательной чушью. Метод он избрал абсолютно беспроигрышный – берется любой эпизод из жизни Эдварда де Вера и произвольно соотносится с каким-нибудь куском из любого, произвольно взятого произведения Шекспира. Ясное дело, что всякий раз он попадает прямо в десятку. Берется некий любовный эпизод из жизни пылкого графа – и к нему тут же прикручивается что-нибудь, позаимствованное из «Ромео и Джульетты», с замечанием, что вот тут-то автор и выразил свои личные чувства и пережитый им момент восторга.

Ну, таким методом можно доказать, что Шекспиром был Мао Цзэдун.

Честно говоря, я сильно усомнился в качествах американской астрофизики при таких кадрах, как Марк Андерсон, – но потом глянул в его биографическую справку и несколько успокоился. Астрофизик он липовый – у него всего-навсего степень бакалавра с 4-летним циклом обучения, и сразу после получения этой вожделенной «научной степени» он решил, что специальность не для него и он должен заняться «…расследовательским репортажем…». В общем-то – и слава богу, но мы остаемся все на той же точке. Да, по-видимому, «пайщик Шекспир» – маска, которой прикрылся кто-то другой. Кто же это был и почему он это сделал?

Что у нас есть в сухом остатке?

IX

Эдвард де Вер, 17-й граф Оксфорд, находится у нас под серьезнейшим подозрением. Собственно, я мог бы здесь сослаться на авторитет – так думал В. Набоков. Но тень великого Фрэнсиса Бэкона, чьему методу мы по мере сил следуем, не рекомендовал доверять авторитетам. Мы уже видели, какие глупости они способны писать, не так ли? Какие факты свидетельствуют в пользу предположения об истинном авторстве, принадлежащем де Веру?

1. Факты его жизни действительно тесно сплетены с эпизодами, попадающимися у Шекспира. Он знал языки – и латынь, и французский, и итальянский. Он, как истинный вельможа, понимал и в законах, и в придворных интригах, и в аристократических видах спорта вроде соколиной охоты – все это тесно коррелирует с Шекспиром-автором и совершенно не коррелирует с Шекспиром-актером.

2. Подпись Shake-Speare, «Потрясающий Копьем», в его случае имеет смысл. Во-первых, подпись двумя словами, разделенными дефисом, по тем временам была стандартной формулой псевдонима. Например – Mar-Prelate, etc. Во-вторых, у графа Оксфорда был еще один титул, виконта Балбека, гербом которого служил лев, потрясающий копьем.

3. Первые сонеты цикла Шекспира посвящены уговорам некоего юнца, которого человек постарше, любящий его, уговаривает жениться, дабы запечатлеть свою красоту в градущих поколениях. Юнца мы с большой долей вероятности знаем – это граф Саутгемптон, с этим не спорит даже М. М. Морозов. А как раз в это время Эдвард де Вер, сильно растрепавший по ветру свое достояние, изо всех сил пытается пристроить одну из своих дочерей, у которой, увы, нет серьезного приданого, за этого самого графа Саутгемптона – который, однако, жениться упорно не хочет.