Михаил Шишкин - Русская Швейцария Страница 70

После выхода «Писем русского путешественника» посещение Рейнского водопада становится обязательным номером при планировании русскими туристами зарубежных поездок.

Вполне романтическое описание оставляет Жуковский, тоже советующий находиться поближе к воде, тогда «Рейнский водопад достоин своей славы». Поэт пишет: «Но разительное, неописанное зрелище представляется глазам, когда смотришь на падение вблизи, с галереи, построенной на берегу у самого водопада: тут уже нет водопада, нет картины; стоишь в хаосе пены, грома и волн, не имеющих никакого образа; и это зрелище без солнца еще величественнее, нежели при солнце: лучи, освещая волны, дают им некоторую видимую, знакомую форму; но без лучей всё теряет образ; мимо тебя летают с громом, свистом и ревом какие-то необъятные призраки, которые бросаются вперед, клубятся, вьются, подымаются облаком дыма, взлетают снопом шипящих водяных ракет, один другому пересекают дорогу и, встречаясь, расшибаются вдребезги; словом, картина неописанная. На галерее можно стоять без малейшей опасности; но волны так беспорядочны, что иногда совсем неожиданно бываешь облит с головы до ног».

«Я так живо помнил страницу Карамзина о Рейнском водопаде, что в осмотре своем старался наблюсти тот самый порядок, которому он следовал: позднее осуществление одного из самых ранних, юношеских моих мечтаний!» Это отрывок из «Писем из заграницы» Павла Анненкова. Примечательно, что Анненков первый обращает внимание на то, что тот водопад, которым восторгался Карамзин, уже совсем не тот, что предстает глазам его последователей: «Но не только политическое состояние Европы изменилось с того времени, как странствовал молодой наш путешественник, даже изменился и водопад. Много утесов сбросил он уже с себя, сровнял много скал (смотри виды водопада в конце прошлого столетия и вид его в 1840 году), и если что одинаково отразилось в его (Карамзина) и моем глазе, так это клубы пены да еще влажные облака водяной пыли, освещенной солнечным сиянием».

Рейнский водопад, находясь на самой границе, был или первым, что видели, приезжая в Швейцарию, или последним, когда покидали ее. Греч пересекает границу в день своего рождения – 3 августа 1841 года. Это его второе путешествие по Швейцарии. «Мы въехали в тесные, темные, грязные улицы вовсе не миловидного Шафгаузена и по совету бывалого возницы остановились не в городе, а в гостинице Нейгаузен, шагах в ста от водопада». Писатель идет осматривать достопримечательность, несмотря на непогоду, и его поражает «неприятное чувство»: чудо природы крутит колесо табачной фабрики.

Следуя карамзинскому маршруту, Греч отправляется на лодке по Рейну. Тут с ним происходит еще одна русская встреча. Лодочник, узнав, что везет туриста из России, указывает под Эглизау на берег – там русские могилы, в которых похоронены русские солдаты, умершие от ран при несчастливой битве под Цюрихом в 1799 году.

Если все писавшие о водопаде едины в своих восторгах, то для Толстого это повод остаться равнодушным к месту всеобщего восхищения.

Еще одной достопримечательностью Шафхаузена становится построенный в середине XIX века замок Шарлоттенфельс (Scharlottenfels) в Нейхаузене. И здесь прослеживается «русский след». Замок принадлежал Генриху Мозеру (Heinrich Moser), знаменитому уроженцу Шафхаузена, составившему капитал на торговле в России швейцарскими часами. Название свое роскошное имение на Рейне получило по имени жены Мозера – Шарлотты, с которой он познакомился и вступил в брак в Санкт-Петербурге. Причудливую для Швейцарии архитектуру дворца Мозер позаимствовал в России – у своих богатых заказчиков.

Кстати, и последующие поколения этой известной семьи из Шафхаузена свяжут свою жизнь с Россией, но если Генрих Мозер отправился в Петербург составить себе капитал, то его сын Анри (Henry) прославится сперва в Петербурге умением тратить отцовские деньги, а позже в качестве казачьего офицера совершит несколько путешествий в Среднюю Азию, где соберет уникальную коллекцию, выставленную теперь в Бернском историческом музее. Поздняя дочь Генриха Мозера, Ментона, в свою очередь, сделает немало для «возврата» заработанных отцом в России капиталов. Вступив в ряды швейцарских коммунистов, она будет приезжать в Советскую Россию и потратит наследство, в частности, на открытый ею с помощью Фрица Платтена интернациональный детский дом в Иванове, который станет источником кадров для спецслужб НКВД. К концу жизни ей, оставшейся без каких-либо средств к существованию, предложит государственную пенсию и гражданство ГДР ее немецкий друг-коммунист Вильгельм Пик. Ментона Мозер умрет девяноста шести лет от роду в 1971 году в Восточном Берлине и будет похоронена с почетом, полагающимся по рангу заслуженным партийным бонзам.

Не обойдут стороной Шафхаузен и русские революционеры. У Рейнского водопада происходит событие, имевшее далеко идущие последствия для судьбы России. В июле 1903-го в Шафхаузене происходит учредительное совещание «Союза освобождения». Здесь закладывается основа будущей кадетской партии, «партии профессоров», одной из главных участниц русской революции. С докладом об аграрной программе выступает Сергей Булгаков, профессор Киевского университета, бывший марксист и будущий знаменитый православный философ. Среди учредителей партии, любующихся в перерыве заседаний на падение Рейна, – Владимир Вернадский, известный ученый, создатель учения о ноосфере. Здесь же Семен Франк, в будущем пассажир знаменитого «философского» парохода, один из тех, кто прославит русскую эмиграцию. Кстати, в тридцатые годы поддержка Франку, подвергавшемуся преследованиям в нацистской Германии, придет из Швейцарии – от известного психоаналитика Л. Бинсвангера. В швейцарской эмиграции после прихода к власти большевиков окажется еще один участник совещания «Союза освобождения» на берегах Рейна – Иван Петрункевич. Будущий редактор влиятельнейшей кадетской газеты «Речь» произнесет в Шафхаузене роковые для русской истории слова: «У нас нет врагов слева», – определившие политическую направленность конституционно-демократической партии России. Придя к власти после февраля 1917-го, «партия профессоров» с необычайной легкостью развалится под большевистским натиском приехавшего из Швейцарии Ленина.

Кстати, посадка в знаменитый «пломбированный» вагон происходила в апреле 17-го здесь же, в Шафхаузене. Причем забавно, что на вокзале при пересадке из швейцарского поезда в немецкий у ленинцев возникли проблемы со швейцарской таможней. У русских революционеров были реквизированы запасы шоколада и сахара, которые они пытались вывезти с собой из Швейцарии. После проверки и реквизиции багаж снова погрузили в вагон, и поезд отправился дальше в Тайнген (Thayngen). На этой пограничной швейцарской станции обычно производилась проверка паспортов, но на этот раз ни бумаг, ни имен ни у кого не спрашивали. Прошел паспортный контроль только швейцарец Платтен. Поезд переехал через границу. На первой немецкой станции Готмадинген (Gotmadingen) русскую группу уже поджидал специально откомандированный немецкий офицер. Началась «экстерриториальность». В купе на столике Ленин записывал свои «Апрельские тезисы».

VII. «Горная философия» в краю Телля. От Сен-Готарда до Риги

«Выступив из пределов Италии к общему сожалению всех тамошних жителей, где сие воинство оставило по себе славу избавителей, переходило оно через цепи страшных гор. На каждом шаге в сем царстве ужаса зияющие пропасти представляли отверзтые и поглотить готовые гробы смерти. Дремучие, мрачные ночи, непрерывно ударяющие громы, лиющиеся дожди и густый туман облаков, при шумных водопадах, с каменьями с вершин низвергавшихся, увеличивали сей трепет. Там является зрению нашему Сен-Готард, сей величающий колосс гор, ниже хребтов которого громоносные тучи и облака плавают…»

Из донесения А.В. Суворова Павлу I

Через Сен-Готардский перевал, кратчайшую дорогу, связывающую Северную Европу с Италией, ведет свою армию в сентябре 1799 года престарелый русский фельдмаршал. План войны прост: итальянская армия Суворова должна соединиться в районе Цюриха с армией Римского-Корсакова и отправиться на Париж – образумить распаленных своей революцией французов.

Вот уже на протяжении двух веков путешественники видят на подходе к высшей точке перевала со стороны Аироло так называемый Суворовский камень. На огромной глыбе высечена надпись по-латыни: “1806 Suvorovii victoriis” – «Суворовским победам».