Марк Вишняк - Годы эмиграции Страница 8

Таким образом среди прочих завоеваний Октября оказалась и великая смута умов, внесенная им в самые, казалось бы, просвещенные и трезвые круги европейских ученых и политиков. Десятки лет спорил Олар с проф. Матье и всей школой апологетов Робеспьера и монтаняров для того, чтобы опыт Ленина убедил его в исторической правде «патриотического исступления» Робеспьера. Возражавший Олару и Кану Авксентьев аргументировал доводами французов: величайшую реакцию несет с собой большевизм; уставший от анархии, подавленный, измученный, в конце концов, отчаявшись, народ кончит тем, что примет, станет взывать о каком-либо «порядке». Авксентьев даже заявил, считаясь с психологией французской аудитории, что существует будто бы громадное различие между якобинцами и большевиками.

Выступал Авксентьев и у своих «братьев»-масонов. Имел, как обычно, большой ораторский и личный успех, но политического эффекта не достиг. Пробовали мы и коллективно воздействовать на французских социалистов. Так Авксентьев, Зензинов, Фондаминский, Руднев и я встретились за завтраком с руководителями социалистической партии, Леоном Блюмом, Реноделем, Венсеном Ориолем, Мутэ, Керенский был в Лондоне. Беседа прошла дружески, но практических результатов не имела.

Как сказано, мы и не претендовали представлять Россию на Конференции мира. Да если бы и имели такое намерение, были бы бессильны его осуществить и не потому только, что это зависело не от нас одних, а и потому, что мы не располагали техническими и материальными средствами, для того необходимыми. И наши противники – соперники со своей стороны не дремали, старались, как могли, дискредитировать членов Учредительного Собрания в глазах правительств Запада, подорвать их полномочия. Особенно активен был в этом отношении Омск. Едва десять дней минуло с момента свержения Директории, как все тот же пресловутый Ключников по телеграфу возвестил радостную весть Маклакову, а тот Гирсу, что на приеме депутации во Владивостоке ген. Жанэн (формально главнокомандующий войсками у Колчака) заверил, что «представительство данного Учредительного Собрания к участию на Конференции мира едва ли будет допущено в виду его неправомерности, отсутствия уверенности в выражении им воли русского народа в данный момент». Но сказать свое слово в защиту интересов России мы считали своим правом и долгом, как граждане России, избранные в ее Учредительное Собрание и не менее Ключникова и ему подобных на то уполномоченные. На деле же и мы оказались вынуждены ограничиться представлением Конференции своей Записки или меморандума.

Этот документ потребовал у нас несколько дней тщательнейшего и детальнейшего обсуждения. Достаточно сказать, что к первоначальному проекту сделано было 97 поправок, – такое значение придавали мы ему. 15 июня 1919 года за подписью всех членов Учредительного Собрания эсеров, находившихся в это время в Париже, Записка была послана Конференции. В тот же день был отправлен и другой документ, менее обстоятельный и не вызвавший такого длительного обсуждения, как предыдущий. Он был адресован Социалистической Конференции, собравшейся в Берне и пытавшейся восстановить то, что осталось от Второго Интернационала, разбитого войной и большевиками.

Железнодорожное сообщение после войны налаживалось медленно, – воздушная почта не была доступна. Социалистическая конференция, заседавшая в Берне с 3 по 10 февраля 1919 года, уже перекочевала в Амстердам 26–29 апреля, а потом в Люцерн. Нет уверенности, что наше обращение достигло своего назначения. Никаких последствий оно во всяком случае тоже не имело (К крайнему сожалению, не имею возможности процитировать текст наших Записок. Сохранившиеся у меня копии были, вместе с другими бумагами, книгами и прочим имуществом, захвачены немцами, когда они заняли Париж. И поиски копий не увенчались успехом. Записок не оказалось ни в «Национальных архивах», ни в министерстве Иностранных Дел, ни в Библиотеке международной документации в Париже, ни в Архивах Гувера в Стэнфорде, ни в Библиотеке Конгресса в Вашингтоне.

Там, где оригиналу Записки на имя Клемансо полагалось бы быть, его не оказалось, может быть потому, что когда немцы подходили к Парижу, французское министерство Иностранных Дел 16 мая 1940 г. сожгло во дворе часть своих бумаг, и, возможно, Записка случайно оказалась среди них. А, возможно, она была не уничтожена, а взята немецкими архивистами, которые в течение некоторого времени занимали место французов. Такова версия Quai d’Orsay.).

На бернской конференции партию социал-революционеров должны были представлять делегаты, избранные для участия в несостоявшейся мирной конференции социалистов разных стран в Стокгольме: Д. Гавронский, Русанов-Кудрин, Рубанович и Сухомлин. Однако время было хаотическое – не только в России, а и в Европе, – попасть в Берн удалось не всем делегатам. Эсеры в Париже не были осведомлены даже об их местонахождении, того менее о политических их взглядах. Знали мы только, что они иного толка, чем большинство из нас.

Впоследствии оказалось, что присутствовали на конференции лишь Рубанович и Гавронский. Судя по «Официальному бюллетеню», который конференция выпускала по-французски и по-английски, по содержанию не тождественные, – участие этих делегатов не проявилось в чем-либо существенно. Всё же за подписью Рубановича, Русанова и Сухомлина конференции был представлен заранее отпечатанный обстоятельный доклад – «Проблема национальностей в России», – который конкретно разбирал вопрос о взаимоотношениях между Россией и главными национальностями и территориальными единствами, входившими в ее состав. Эпиграфом к докладу было взято определение «Государства Российского», одобренное на заседании Всероссийского Учредительного Собрания в ночь на 6 (19) января 1918 года. В заключении же были намечены условия, которые предлагалось Интернационалу поставить, так называемому, коммунистическому правительству для включения России в Лигу Наций, «достойную этого имени».

Конференция отнеслась отрицательно к большевистской диктатуре. Но мало сочувствовала и эсерам. Большинство руководителей: бельгийцы де Брукер, Гюисманс, Анселе, француз Ренодель, немцы Бернштейн и Каутский принадлежали к умеренным и не соглашались с более левыми – Фридрихом Адлером, Лонгэ и другими. Расхождение между ними и, тем самым, отчасти и с нами шло по линии признания ответственности за войну. Одни возлагали ответственность на Германию, другие на Францию или – и Францию. Но и умеренное и, казалось, реалистическое большинство конференции не разделяло взглядов эсеров на необходимость вооруженного отпора большевистскому насилию, на допустимость интервенции в определенных условиях и неосуществимость социализма в наши дни. Здесь сказывалась и недостаточная осведомленность в российских делах и политических группировках, – что признавали сами иностранные социалисты. Привлекала и притягательность нейтральной позиции, якобы свидетельствующей о беспристрастии и объективности.

Резолюция более левых приближалась в истолковании русской революции к «историософии» большевиков и, хотя не собрала большинства, все же объединила делегации голландскую, испанскую, норвежскую, ирландскую, большинство французской делегации и половину германо-австрийской. Весной и летом 1919 года, на конференциях в Берне и Люцерне, многие иностранные социалисты возражали не только против осуждения террора большевиков, а даже против посылки в Россию анкетной комиссии для выяснения основательности обвинений, выдвинутых против советской власти социалистами-революционерами и меньшевиками. В нашей Записке социалистическому Интернационалу, составленной мною по поручению товарищей, давалась краткая характеристика большевизма, как идеологии и движения, и схематически излагались наши положительные политико-социальные взгляды и устремления. Касался я и жгучего вопроса о взаимоотношении между Россией и входившими в нее территориально-национальными единствами. Ознакомившись много лет спустя с докладом Рубановича-Русанова-Сухомлина на эту тему, я мог убедиться, что по существу оба документа совпадали с той разницей, что их доклад был пространнее и потому мог быть и конкретнее, тогда как наша Записка была более обобщающей.

И другие русские организации, существовавшие в Париже или в связи с Конференцией мира возникшие, как Русский Национальный и Демократический Блок, Союз Возрождения и другие, подавали свои Записки мирной Конференции. Одновременно считали необходимым подать свой голос и внутренние противники России, отталкивавшиеся не столько от старого русского режима, сколько от целостной и мощной России. Разруха и распад России были на руку очень многим. И великие державы внимательно, а чаще и сочувственно прислушивались к фантастическим домогательствам некоторых входивших в Россию национальностей и территорий, настаивавших на самоопределении, по ленинскому рецепту, немедленном и одностороннем.